Мисс Силвер одобрительно кашлянула.

— Весьма точное описание, мистер Пирсон.

— «Это вы, Оукли? — осведомился он, довольно бесцеремонно, на мой взгляд. — Надеюсь, я вас не разбудил. Или, возможно, теперь вам не слишком хорошо спится? Мне бы на вашем месте точно не спалось. Но я, к счастью, холостяк, и мне не приходится сталкиваться с подобными проблемами». «Не знаю, о чем вы, — чопорно отозвался мистер Оукли, — но если вам есть что сказать, то говорите». — Пирсон сделал паузу и виновато посмотрел на мисс Силвер. — Не знаю, обратили ли вы внимание, но у мистера Кэрролла очень своеобразный смех, больше похожий на хихиканье, если вы понимаете, что я имею в виду. — Мисс Силвер отлично это понимала. — Кэрролл захихикал в трубку, и реакция мистера Оукли была именно такой, какой следовало ожидать. После чего Кэрролл повторил фразу о проблемах и произнес весьма скверным голосом: «Я просто подумал, что вас это заинтересует. Зритель видит игру лучше участников. Именно это я говорил остальным. Возможно, я им наскучил, хотя я думаю — даже почти уверен, — что нет. Какая жалость, что вы и ваша жена при этом не присутствовали! Вас бы это очень заинтересовало, так как я превосходно видел весь холл, когда в тот вечер зажегся свет, а особенно хорошо — вашу жену. Но, конечно, „Honi soit qui mal y pense“[20].

В устах Пирсона знаменитый девиз ордена Подвязки звучал в высшей степени патриотично. Можно не сомневаться, что о Франции, на языке которой существовал этот девиз, его бы поняли весьма приблизительно. Однако мисс Силвер, привыкшая к британскому произношению, отлично все поняла.

— Умоляю вас, продолжайте, мистер Пирсон.

— Добавить почти нечего. «Держите язык за зубами!» — сказал мистер Оуклли, а мистер Кэрролл ответил: «До сих пор я так и делал, но не даю никаких обещаний на дальнейшее». И швырнул трубку.

— Боже мой! — промолвила мисс Силвер.

Пирсон удовлетворенно кивнул.

— Именно это я и подумал, мадам. Мне показалось, что лучше сообщить обо всем вам. Старший инспектор и сержант Эбботт сейчас вне досягаемости, а я бы не хотел, чтобы думали, будто я утаиваю полезные для полиции сведения.

— Вы поступили очень благоразумно, — одобрила мисс Силвер. — Когда состоялся этот разговор?

— Около пяти минут назад. Я запер все двери и окна. Когда я был у парадной двери, мистер Кэрролл вышел из кабинета и поднялся к себе.

Выслушав благодарность, дворецкий удалился.

Через пять минут сержанта Эбботта позвали к телефону, весьма неудобно расположенному в узком вестибюле гостиницы «Овен», куда он сопровождал своего шефа. Опасения Эбботта относительно данного заведения оправдались в полной мере. «Овен» располагал четырьмя спальнями, матрасы на постелях были комковатыми и пахли пивом, пища обладала всеми недостатками, какими способна наделить ее нерадивая кухарка, пиво было крайне скверным, и, в довершение всего, телефон находился в холле.

Услышав в трубке столь неуместное в такой обстановке покашливание и чопорное «алло» мисс Силвер, Эбботт отозвался:

— Фрэнк у телефона.

Чопорные интонации не исчезли.

— Прости, что побеспокоила тебя. Надеюсь, ты еще не лег?

— Я оттягиваю этот момент, насколько хватит сил. Не пойму, чем здесь набивают матрацы. На щебень не похоже — тогда бы они еще и кололись. Видимо, кормовой свеклой. Я весь в синяках. Чудная чисто сельская экзотика.

Мисс Силвер утешительно кашлянула и перешла на свой британизированный французский.

— Меня очень беспокоит мистер Кэрролл. Этот на редкость глупый молодой человек всем дает понять, что располагает какими-то важными сведениями. Он заявляет, будто видел нечто… не совсем пристойное в тот момент, когда зажегся свет. Не знаю, насколько это вероятно. Безусловно, в ту критическую минуту он занимал выгодный наблюдательный пункт и мог что-то видеть. Меня тревожат последствия этой глупой похвальбы. Убийца может поверить, что он в самом деле что-то заметил, и, соответственно, предпримет решительный шаг… Я ужасно переживаю.

— И что же вы хотите от меня? — осведомился Фрэнк после небольшой паузы.

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты находился в доме. Уверена, что мисс Браун не станет возражать.

— Нормальные пружины вместо кормовой свеклы, — серьезно промолвил сержант. — Это похоже на подкуп и коррупцию. Ладно, спрошу у шефа — едва ли он будет против. Подождите у телефона.

Ожидая, мисс Силвер думала о человеческой натуре — в частности, о натуре мистера Кэрролла. Предмет ее размышлений отнюдь не был приятным. Пытаясь понять мотивы его безрассудного поведения, она припомнила такие качества, как чувство неполноценности, неизбежно компенсируемое агрессивностью, и, разумеется, зависть к тем, кому больше повезло в жизни. И невольно ей тут же вспомнилось изречение ее любимого лорда Теннисона[21]: «Зависть — испаренье мелких душ». К тому же мисс Силвер допускала, что этот поток слов был лишь дымовой завесой, скрывающей собственную вину и пачкающий черными подозрениями других.

Мисс Силвер все еще была занята этими проблемами, когда в трубке снова раздался голос Фрэнка Эбботта.

— Все в порядке — шеф не возражает. Только пробормотал что-то насчет горы, родившей мышь, и погони за удобствами. Ну, до скорой встречи. Мне понадобится не более пяти-шести минут.

Однако ему понадобилось куда больше времени. И дело тут было совсем не в расстоянии, ведь Грейндж находился на окраине деревни, и всего четверть мили отделяла его украшенные колоннами ворота от здания с вывеской, где изрядно потускневший золотой овен пасся на зеленом поле. Фрэнк Эбботт быстрым шагом миновал угол, где стояла церковь с низенькой древнесаксонской башней, примостившаяся за плотным рядом тисов, которые можно было принять за стену, если бы их кроны не были темнее любой каменной кладки. До входа в Грейндж оставалась сотня ярдов. У Фрэнка был с собой фонарик, но он предпочитал им не пользоваться. Фрэнк вырос в деревне и знал, как быстро глаза привыкают к темноте. Через несколько минут в сплошной тьме он уже различал линию горизонта и живую изгородь.

На серые колонны падали слабые отблески скрытой облаком луны. Пройдя в открытые ворота, Фрэнк услышал быстрый топот ног впереди на подъездной аллее. Звук почти сразу оборвался, но Фрэнк был уверен, что не ослышался. Переложив саквояж в левую руку, он достал из кармана фонарик и двинулся дальше. Над головой темнели голые ветки деревьев. В одном месте длинная аллея дважды круто изгибалась в форме латинской «S», на месте поворотов с одной стороны поблескивал пруд, а с другой виднелись кусты остролиста.

Остановившись у кустов, Фрэнк услышал треск ветки и увидел, как впереди что-то движется. Луч фонаря выхватил из мрака мужское лицо и взметнувшуюся — чтобы загородиться — руку, но взметнувшуюся недостаточно быстро.

— Оукли! — окликнул Фрэнк Эбботт.

Мартин Оукли застыл как вкопанный.

— Кто это? — спросил он. В его голосе звучали страх и отчаяние.

— Эбботт, — отозвался Фрэнк, направляясь к нему. — Что здесь происходит?

Происходило явно нечто странное. Мартин Оукли прерывисто и часто дышал, словно только что бежал, спасаясь от смертельной опасности.

— Кэрролл… — с трудом вымолвил он.

— Что с ним такое?

— Он мертв… — Мартин Оукли судорожно стиснул руку Фрэнка.

— Где он?

— Возле дома… — Мартин наконец отдышался, и слова полились нескончаемым потоком. — Это не я — клянусь вам! Я пришел повидаться с ним, но он уже был мертв, когда я туда добрался… Кэрролл позвонил мне и стал делать грязные намеки… Не знаю — может быть, он собирался меня шантажировать…

Эбботт направил свет в лицо Мартину Оукли. Тот быстро заморгал и прикрыл рукой глаза. Поток слов иссяк.

— На вашем месте я бы помалкивал, — заметил Фрэнк. — Или вы намерены признаться?