Я тяжело вздохнула, когда молния осветила картину синим светом.

Рожденные вместе.

Мара, гоблин, похожий на любимца Титании, на Адама королевы Мэб, на Калибана, сидел ощерившись, над распростертым телом женщины. Мертвое или спящее тело? И что он делал? Вдыхал ее душу, целовал? Проклинал? Темнота.

Мерзкий карлик.

Буря что-то шептала за окном. Рядом был Фузели. Я слышала его шаги. Он и моя мать. Фузели и моя мать на кровати. В то время как Блейк добивался ее, она видела только Фузели. Маленького Фузели, карлика Фузели. Я чувствовала какую-то тяжесть в груди.

Это был он сам на портрете — на автопортрете. Такой, каким он видел себя сам — ужасный монстр, склонившийся над девушкой — и девушка с ее прекрасными чертами и черными глазами, с ее золотыми волосами, такими же, как у… моей матери!

Тяжесть в груди стала невыносимой, и я открыла глаза. Сатанинская обезьяна, инкуб, сошедший с «Кошмара», сидел на моей груди, глядя на меня узкими кошачьими глазами. Я хватала ртом воздух, чтобы крикнуть, но вес монстра все сильнее сдавливал мои легкие. Затем его тяжелая лапа приблизилась к моему горлу.

Икнув, я проснулась. Наполовину свалившаяся с кровати, я все еще с трудом дышала, мне мешала Клер, уютно расположившись у меня на груди. Так вот, чем был вызван этот кошмар.

Я осторожно уложила сестру рядом. Теперь она спала не так спокойно: подняла руку, словно пытаясь что-то достать, затем рука опустилась, и Клер снова затихла.

Я лежала рядом, возбужденная недавним кошмаром. Положив поудобнее голову на подушку, решила думать теперь только о хорошем. Мне грезился Иисус Христос, распятый на кресте и готовый воскреснуть. Рядом стоял Шелли, одетый как ученый, с иголкой и ниткой в руках, зашивая рану на его боку. Я опять открыла глаза, за окном продолжалась гроза.

Я стала анализировать бесконечные вздохи и всхлипы старого дома. Шум дождя. Скрип оконных рам. Странное царапанье по мокрому стеклу. Я села, вглядываясь в темноту. Звук пропал.

Я вновь легла.

Звук возобновился почти сразу же. Это определенно было царапанье. Мои уши не обманывали меня. Царапанье могло производиться ветками дерева, задевающими о стекло. Но в этой части сада не было деревьев.

Тени на полу уже не принадлежали оконным рамам. Царапанье стало громче. Теперь я видела это. Огромная темная тень, трясущая спутанными волосами. Безобразная пародия на жизнь. Фантазм. Царапанье когтем или лапой превратилось в скрежет, схожий с тем, который бывает, когда проведешь ножом по стеклу. Я хотела крикнуть, но крик застыл у меня в горле, сдавленном чьими-то сильными руками.

Шелли тряс меня за плечи, неистово тормошил. Он держал меня очень жестко, оставляя синяки, глаза его пылали.

— Проснись!

— Я не спала! Я не спала!

Я сначала вырвалась от него, затем бросилась к нему, обняв и глядя через его плечо на то место, где стояло существо. Шелли прижал мою голову к груди, гладил волосы, как он делал, когда успокаивал маленького Вильяма.

Но я слышала что-то. Я слышала. Мой голос дрожал — оно было за окном, смотрело на меня желтыми водянистыми глазами…

Шелли подошел к окну, медленно поднял газовую занавеску. За окном были только ночь и гроза.

— Сон…

— Ты не веришь мне.

— Ты знаешь, я верю всему. Всему кроме Бога.

— Господи! Не шути!

Он сел на кровать.

— За окном никого нет. — Он прижал меня к себе.

— А тот звук.

— Что?

— Разве ты не слышишь?

— Это просто дверь болтается на ветру.

— Почему?

Шелли вздохнул.

Окно скрипнуло, и ручка повернулась. Окно приоткрылось. Створка отошла на два дюйма. Занавески не давали окну открыться шире. Слушая шум грозы, бушевавшей за окном, я поняла, что буря на озере не стихает. Все мое тело дрожало, глаза были прикованы к окну.

— Я пойду и посмотрю. Это тебя устроит?

Я не ответила. Я вовсе не хотела, чтобы он смотрел. А если там был незваный гость или бродяга — тоне было бродягой — и ему придется встретиться лицом к лицу? Я помнила слова о его жене и сестре. Он мог остаться успокаивать меня, пока я боролась с кошмаром, или идти и доказать мне, что мои чувства обманули меня. В любом случае я буду жалеть, что он поступил так, а не иначе.

— Иди спать, — сказал он мягко.

Он подошел к окну и плотно закрыл створки, закрепив ручку, чтобы окно не открылось вновь. Он перекрестил комнату, улыбнулся мне у дверей и вышел из комнаты. Я слышала стихающий звук его шагов, — ммммммм…

— Мэри… — голос исходил из Клер. Я навалилась на нее, надеясь, что она проснется, но она все еще спала.

— Мэри…

Она оскалилась страшной улыбкой. Я дотронулась до ее холодной руки, чтобы успокоить ее, чтобы она почувствовала, что я рядом.

Внезапно она схватила мою руку и крепко сжала ее. Но издевательская улыбка до сих пор искривляла ее лицо. Я старалась притвориться, что она не причиняет мне боль. Она делала что-то во сне. И теперь я даже боялась будить ее. Я ждала.

Постепенно я разжала кулак, и она положила мою руку ладонью вниз на свой живот. Она держала ее там, улыбаясь.

— Ты чувствуешь его, — прошептала она. — Это его ребенок. Его! — я отдернула руку. Я словно сломала что-то в ней. Ее смех оборвался. Она замерла.

Шелли вышел на улицу. Разобранные части лодок валялись на берегу. Идя на звук, он побежал прямо к сараю, стоявшему на полпути к воде. Он уже мог видеть раскачиваемую ветром, болтающуюся на петлях дверь, вот и причина странного звука. Он вставил на место деревянный засов, закрывая дверь, и в этот момент увидел нечто движущееся. И вновь открыв дверь, вошел внутрь. Войдя, он увидел, что рыбацкий фонарь уже был зажжен, словно специально к его приходу.

Он поднял его на уровень своего лица, пытаясь осмотреть мрачное помещение.

Страх темноты гнал его назад, но любопытство взяло свое, и он тщательно обследовал сарай. Старая постройка представляла собой наспех сколоченную из рей конструкцию, которая и в лучшие-то дни была непрочна, а сейчас находилась в опасном состоянии. Озеро подточило его фундамент, и пол теперь покоился прямо на земле. Не удивительно, что он был покрыт пышной зеленой растительностью. Мох был виден даже на стенах. На одной из стен Шелли обнаружил овальный портрет прекрасной женщины, но лицо было затянуто грязью и грибком.

Шелли услышал шум. Он прозвучал как ворчание. Даже хрюканье. Шуршание. Шуршание оказалось звуком, издаваемым парусиной на ветру. Ничего.

Неожиданно он заметил блеск металла, подумал, что это игра света, однако, приглядевшись, увидел в углу металлическую повозку. Он подошел ближе и улыбнулся: внутри повозки сидел еще один андроид, похожий на куклу, играющую на клавесине, но одетую в подвенечное платье. По ее юбке бежал паук. Краска на ее щеках облупилась.

Шелли отошел от повозки. Он повернулся кругом. Что-то еще повернулось кругом. Фонарь вдруг вспыхнул и упал на землю.

В панике Шелли выбежал из сарая. Он пробежал несколько метров и попал в яму. Наступил на камни, острые, как старая кость. Он почувствовал сотни насекомых на своей коже. Сознание вот-вот готово было покинуть его. В ужасе он был почти парализован мыслью, что эта узкая невыносимая тюрьма станет его могилой.

Только последний, вызванный ужасом, спазм тела дал ему неожиданный прилив энергии. Он схватился за края ямы и нечеловеческим усилием выбросил себя на поверхность земли. Удар грома поразил его своей мощью. Что-то вышло из темноты, преследуя его.

Он побежал к ограде, пробираясь сквозь кустарник, перепрыгивал через клумбы с цветами, чувствуя, что длинная когтистая лапа находилась всего в нескольких дюймах от его спины… Как снаряд он летел в главный вход виллы Диодати. Существо уже было на нем, он знал об этом. Он молился Господу. Дверь открылась под его весом, и он упал на колени подле ног лорда Байрона.

Шелли прижался к нему, как испуганное дитя, боясь обернуться назад. В тот момент он чувствовал, что на его плече будет рука Демона, она вопьется в его плоть и вырвет его сердце. Он начал всхлипывать, потеряв контроль над собой, держась за Байрона.