28 августа 1601 года Кирос, наконец, получрет долгожданную аудиенцию.

Теплый осенний день. В одном из приемных залов Ватикана два человека — папа Климент VIII, худощавый профессор канонического права, выходец из знатного итальянского рода Альдобрандини и капитан Педро Кирос.

Папа внимательно слушает. В принципе этот прием своего рода формальность. Климент VIII знаком в общих чертах с проектами мореплавателя и принимает он его скорее из любопытства: мнение уже составлено. Святой престол не имеет ничего против затеи Кироса и готов благословить его деяния. А посему папа охотно отдает распоряжение написать письмо королю Испании Филиппу III — в конце концов путешествие будет совершено не за его, Климента VIII, счет, подписывает письмо и даже вручает Киросу шесть бреве и — верх благоволения — щепку св. Креста. Рекомендательные письма Киросу дает и герцог Сеса.

Теперь^ пожалуй, можно ехать в Испанию. Но снова какие-то дела задерживают Кироса. Лишь весной 1602 года отправляется он в обратный путь. Вновь весна, и вновь дальняя дорога. Римини, Феррара, Лоди, Милан, Падуя, Генуя. Здесь он садится на корабль, идущий в Барселону.

Глава шестая

Свершилось!

По меньшей мере два десятилетия воздвигали недалеко от Мадрида (таково было желание Филиппа II) не виданный нигде до этого замок. Недалеко от Мадрида, ибо этот невзрачный и ничем не примечательный городок, лежавший посреди бесплодной равнины, избрал король столицей. Здесь, неподалеку от чинов^ ничьего царства, каким очень скоро стал Мадрид, должен был находиться и загородный королевский дворец. Место для него выбирали долго: король хотел, чтобы в округе был красивый пейзаж, хороший климат и летом не слишком жарко.

Без малого год искала такое место специальная комиссия в нее, помимо придворных и чиновников, входили врач, архитекторы и каменщики. И нашли — возле . одного из отрогов Гуадарамы, неподалеку от деревушки Эскориал, что означает «шлаковое поле», — некогда здесь рядом добывали железо. С севера и запада возвышались скалистые бастионы Сьерры. На востоке и юге открывался вдалеке красивый вид.

10 августа 1557 года — в ту пору испанские войска еще одерживали победы и Филипп II не поверил бы ни одному астрологу, который (если бы таковой нашелся) предсказал грядущий мятеж в Нидерландах и гибель испанского флота — 'пехотинцы и конница испанского владыки под командованием герцога Филиберта Савойского неподалеку от Сен-Кантена наголову разбили французов. Поскольку бой был выигран в тот день, который по христианскому календарю посвящался памяти мученика святого Лаврентия, Филипп решил: победой испанцы обязаны святому. Именно в его честь и следует возвести часовню или церковь.

Такова была первоначальная идея. Она приобрела несколько иные очертания, когда вскрыто было завещание скончавшегося в Юсте Карла I, отца Филиппа II. В завещании была просьба построить для него и всей его габсбургской королевской семьи, властвовавшей в Испании, подобающее общее захоронение, пантеон.

Так не превратить ли церковь также и в гробницу? Не воздвигнуть ли вместе с церковью и усыпальницу— мавзолей? Потом решили к задуманному комплексу добавить еще и дворец, где Филипп II, отрешенный от мира, мог бы чувствовать себя одновременно вершителем судеб этого мира; дворец, в котором нашла бы свое выражение обуревавшая короля идея вселенской церкви.

И таким всеобщим и вселенским центром и должен был стать Эскориал.

Итак, монастырь, церковь, дворец, богословский центр с громаднейшей библиотекой типа Ватиканской, с кунсткамерами и богословской школой, но одновременно и огромный склеп, в который начиная с 1573 года принялись отовсюду свозить останки родственников короля: сначала жены его Изабель де Валуа, потом умерщвленного им сына, дона Карлоса, затем — Карла' I, отца. В 1586 году было закончено строительство большой базилики и находящегося под ней склепа — туда и стали переносить все эти доставленные из различных уголков Испании, Португалии, Франции, Венгрии, Нидерландов многочисленные гробы.

А строительство Эскориала все продолжалось.

Со всех концов колоссальной империи доставляли сюда все необходимое: канаты и тросы из Толедо и Мадрида, темную и зеленую яшму из Аранхуэса, белый мрамор из Филабреса и Эстремоса, светильники из Фландрии.

Флоренция присылает драгоценные брокаты, Гренада — бархат и Дамаск. Из заморских стран доставляют столь любимое монархом черное дерево, привозят красное дерево.

20 лет трудятся архитекторы, каменщики, художники, обойщики, столяры, мастера по отливке колоколов. Тысячи людей втянуты в работу. Дважды меняется план и, естественно, также и объем работ, вдвое по сравнению с первоначальным 'замыслом увеличивается число этажей: фундамент крепкий, выдержит.

...Его монументальность подавляла, его величественность, которая — так было задумано — символизировала величие короля и величие истинной веры, должна была наводить посетителя на мысль о своей греховности и ничтожности.

206 метров в длину, 161 в ширину имел дворец. По одной на каждом из четырех углов возвышались башни. В нем насчитывалось 1200 дверей, 86 лестниц.

А в целом этот огромный ансамбль напоминал своего рода колоссальную жаровню, ибо, как рассказывалось, великомученик Лаврентий удостоился поджаривания на жаровне.

Королевские апартаменты находились в ручке «жаровни».

Рабочий кабинет его величества короля издавна считался главной святыней дворца. Для того чтобы попасть туда, надо было миновать четыре зала. Сначала с главной лестницы посетитель должен был пройти в большую залу, оттуда в маленькую, как ее называли, залетту, затем он попадал в большую переднюю, антекамеру, и, наконец, в маленькую прихожую, или антекамарилью. К ней непосредственно примыкал кабинет короля, за кабинетом находились спальные покои, комната для одевания, вестуарий, потом промежуточная зала, камаран.

В зависимости от своего положения или придворного чина посетитель должен был ждать — так это было заведено еще при Карле I — в одном из залов или в передней. Около каждой из дверей в залу и в залетту стояли по два стражника, их именовали «портерос», и задача их заключалась в том, чтобы не пропускать никого не имевшего на то соответствующего разрешения. У входа в антекамеру и антекамарилью стояли еще по два часовых более высокого ранга.

Кирос миновал и этих стражников, следуя за своим провожатым, отвесил, как и полагалось — за этим следили, — поклон трону, который стоял в антекамере, где нередко происходили аудиенции. Короля в комнате не было, но трон служил своего рода символом величия, он как бы представлял короля, и посему трону надо было кланяться й возле него нельзя было находиться с покрытой головой. .

Обо всем этом Кироса заранее предупредили. Равно как и о том, что по существующему придворному церемониалу обычные посетители, если их удостаивали аудиенции, а также посланники маленьких государств, офицеры армии и флота, чиновники средней руки, художники, ученые представали пред очи монарха тут: дальше антекамеры их не пускали.

Провожатый, однако, спокойно прошел дальше, и это означало, что Кирос имеет право последовать за ним в антекамарилью, и это было большой честью, ибо здесь король обычно принимал лишь тех, кто пользовался правом кубриос, то есть правом пребывать в присутствии короля с покрытой головой — грандов, епископов, генералов, членов религиозных орденов, членов Государственного совета и Совета по делам Индий, кавалеров орденов Золотого Руна, Сантьяго, Алкантары и Калатравы.

Кирос не принадлежал ни к одному из этих орденов, у него не было знатной родословной. И тем не менее его повели еще дальше — туда, куда доступ при Филиппе II имели лишь немногие, в рабочий кабинет. Нет, не в том было дело, что якобы, как уверяли придворные льстецы, порядки при дворе стали мягче. Они остались абсолютно такими же, как и при Филиппе II, не изменилось ничего. Все, та же табель о рангах, все то же чинопочитание, все тот же церемониал. Но и при прежнем' монархе случалось, что тех или иных нужных монарху людей проводили по его приказанию к нему в кабинет. Особы, коих в обход установленного церемониала допускали в святая святых дворца, так и назывались: те, кого король удостоил приема.