— Что хотел сказать, то и сказал, четко и ясно! Как она сама представляет себе свое будущее? Ведь вы, уважаемый декан, по-видимому, ее покровитель и защитник. И вероятно, уже ее об этом спрашивали.

Перамаль отвечает, взвешивая каждое слово:

— Бернадетта — самое простодушное создание в мире. У нее совершенно нет честолюбия. Ее единственное желание — вернуться к той безымянной массе, из которой она вышла. Она хочет жить так, как живут все женщины ее сословия…

— Вполне понятное желание, — смеется епископ. — И вы, богослов, верите, что это идиллическое будущее действительно возможно — после всего, что произошло?

— Всей душой надеюсь и все же не верю, — наконец отвечает Перамаль, выражая своим ответом ту двойственность, с которой относится к Бернадетте и ее Даме. Епископ, опираясь на посох слоновой кости, выходит из-за письменного стола и подходит вплотную к декану:

— Дорогой мой, комиссия может вынести только три решения. Либо объявит: ты, Бернадетта Субиру, — маленькая обманщица и фиглярка, следовательно, твое место в исправительном доме. Либо же: ты, Бернадетта Субиру, — безумная, следовательно, твое место в сумасшедшем доме. А может и решить: Пресвятая Дева ниспослала тебе Благодать, Бернадетта. Твой источник творит чудеса. И мы передадим наше заключение в Римскую Курию. Следовательно…

Мари Доминик Перамаль предпочитает в ответ промолчать.

— Следовательно, — повышает голос епископ, — ты — одна из тех Божьих избранниц, которая имеет право быть почитаемой церковью. А посему должна исчезнуть — слышишь? — исчезнуть, ибо мы не можем позволить святой жить среди людей, как все прочие. Святая, которая, вероятно, будет иметь дело с парнями, выйдет замуж и народит детей, — прелестное было бы новшество… — Внезапно епископ меняет тон и говорит тихим голосом, мягко и доверительно: — Поэтому, милая девочка, церковь берет тебя под свое покровительство. Поэтому, милая девочка, церковь поместит тебя, как драгоценный цветок, в один из самых прекрасных своих садов — в монастырь кармелиток или картезианок, где существуют очень строгие правила, хочешь ты того или нет…

— Она наверняка не захочет, монсеньер, — едва слышно перебивает епископа Перамаль. — Бернадетта вполне земное существо и, насколько мне известно, не ощущает никакого призвания к духовной жизни. Кроме того, она так еще молода, ей нет и пятнадцати.

— Возраст со временем меняется, — обрывает его епископ. — Да и распоряжение еще не издано, комиссия еще не собиралась. А когда начнет работать, будет заседать и заседать без конца — это я обещаю вам, дорогой мой, — так что ее работа займет не один год. Ибо я, я-то взыскую истины в последней степени ясности. А до тех пор пускай ваша подопечная девочка живет в миру, как все простые смертные, хотя и под неусыпным надзором, это мое требование. И если вы, лурдский декан, желаете девчушке добра, то постарайтесь вовремя уговорить ее отречься от своих слов. Тогда она отделается исправительным домом. Это было бы наилучшим выходом из положения для Бернадетты Субиру, да, пожалуй, и для церкви тоже, такие уж времена…

Серьезные беспорядки угрожают со стороны людей, которые вообще-то не принадлежат к приверженцам Дамы из Массабьеля. Среди рабочих по всей провинции прошел слух, что Бернадетту Субиру похитили и отправили не то в тюрьму, не то в сумасшедший дом. Визит рыжего бородача в Лурд не остался незамеченным. Жакоме пришлось вывезти его из города в собственной коляске и под охраной жандармов, поскольку Антуан Николо поклялся всеми святыми, что остановит почтовую карету еще до Бартреса и не только исколошматит внештатного профессора, как того «английского миллионера», а вообще прикончит.

После визита бородача Бернадетта и впрямь исчезла. И мельник Антуан начинает вести бурную политическую пропаганду. Он выступает перед рабочими лесопилки Лафитов и мельницы Клавери, каретной фабрики Дюпра, кирпичного заводика Суртру и винокуренного завода Пагес. Он разговаривает с рабочими сланцевых карьеров, каменотесами, дровосеками, дорожными рабочими, с большинством из которых лично знаком.

— Кто мы такие — свободные граждане Франции или рабы? — задает он один и тот же подстрекательский вопрос.

— Мы — рабы! — звучит в ответ хор голосов, и этот ответ даже не совсем грешит против истины, ибо власть императора благодаря закону об У правлении государственной безопасности абсолютна и неподконтрольна. Так что демагогические речи Антуана Николо в защиту Бернадетты выслушиваются сочувственно. Хотя этот рабочий люд и живет на католическом юге страны, в сущности, это тот же трудовой народ, который в 1789, 1830 и 1848 году пошел на баррикады, чтобы противостать привилегированным особам, к которым в его глазах относятся и «Добрый Боженька», и «Пресвятая Дева». Бернадетта Субиру — дитя этого трудового люда, одно из беднейших его чад. Уже много месяцев привилегированные персоны насильничают над этим ребенком и мучают его с помощью полиции, прокуратуры, судей и психиатров, не в последнюю очередь и самой церкви. Из-за чего все эти мучительства? Из-за того, что Святая Дева явилась не монахине благородных кровей, а этой простой девочке из народа, и благодаря источнику, забившему в злосчастном гроте Массабьель, исцеляются больные. Какое дело до этого Жакоме, Дютуру, Масси и императору? Никакого дела им до этого нет, черт побери, этим Жакоме, Дютуру, Масси и императору! Лучше бы они повысили грошовые расценки, ликвидировали безработицу и крайнюю нищету народа! Ан нет, все они, начиная с императора и кончая Жакоме, заботятся только о том, чтобы те, у кого богатство и власть, не потеряли ни су. Они закрывают доступ в Грот и как бы в насмешку над народом запрещают пользоваться чудодейственной водой из источника, которая уже помогла нескольким страдальцам. А почему? Чтобы самим продавать эту воду за большие деньги и набивать собственную мошну. А теперь они пошли на чудовищное преступление! Выкрали это ни в чем не повинное дитя трудового народа, чтобы упрятать его навеки в тюрьму или сумасшедший дом…

В первый четверг августа разражается буря. Больше тысячи рабочих в четыре часа дня бросают работу и густыми толпами стекаются к Массабьелю. Жакоме едва успевает послать к Гроту всех оказавшихся в наличии жандармов числом пятнадцать. Вооруженные жандармы стоят стеной перед заграждением. После ожесточенной перебранки толпа бросается на штурм. Жандармам приходится пустить в ход оружие, чтобы отразить три атаки толпы. После этого в них летит град камней, один из которых прямым попаданием в лицо серьезно ранит Белаша. К месту действия прибывают мэр, комиссар полиции, прокурор и половина судей, дабы спасать положение. Жакоме намеревается обратиться к толпе, но его заглушают криками. Виталю Дютуру тоже не дают произнести ни слова. Старый народный трибун Лакаде имеет больший успех. Толпа дает ему сказать несколько фраз. Но потом его перебивает Николо:

— Где Бернадетта?

— Бернадетта в полной безопасности! — кричит в ответ Лакаде. — Головой ручаюсь! Люди, разве я не был всегда на вашей стороне? Разве вы не сами выбрали меня мэром? Если вы поверите мне, то и я вам поверю. Николо, кончай это безобразие, и я скажу вам, где находится Бернадетта…

Эта приманка действует на Антуана Николо.

Полицейское донесение Жакоме каждой строкой повергает барона Масси в мрачнейшее настроение. После неудавшейся попытки интернировать девчонку с помощью рыжего бородача еще и этот удар, самый серьезный из всех. Газеты набрасываются на «Происшествия в Лурде» и своей лицемерной озабоченностью только способствуют распространению беспорядков. Мол, французский народ — народ самостоятельно мыслящий, а не слепо подчиняющийся. Это казаки и пруссаки могут терпеть самодержавное правление, но не великая нация Вольтера и энциклопедистов. У галлов достанет иронии, чтобы, воспользовавшись вспышкой суеверия, предупредить о грозящей опасности. Бедняжка Бернадетта видит таинственную Даму в гроте Массабьель. А другие могут в том же Гроте «увидеть» огненные письмена, которыми суверенный народ предупреждает тех, кто хочет урезать его естественные права. И газета «Птит Репюблик» отваживается напечатать эти слова, после чего цензор конфискует часть тиража, но другая часть уже попала к читателям.