Настоящие решения принимались не в Бонне и не в Париже. Я относился к большинству делегатов партсъезда в Кельне, которые ввиду очевидного очковтирательства в Женеве голосовали против установки «Першингов-2» и крылатых ракет. Я был убежден, что существует более короткий путь к достижению контроля над вооружениями и их сокращению. Мой совет: «Мы должны поймать другую сторону на слове, а не возводить сами себе все новые препятствия». Незадолго до этого я выступал в боннском саду «Хофгартен» на митинге движения сторонников мира и не нашел поддержки у тех участников, которые хотели слышать только речи, направленные против западных держав, НАТО и бундесвера. Но тут они не на того напали. И дружный свист шумного меньшинства в данном случае меня не беспокоил.

На том большом митинге в Бонне я подтвердил: «Задача бундесвера как армии демократического государства заключается в обеспечении мира. Его военнослужащие, как и все мы, жизненно заинтересованы в том, чтобы не было предано разрушению то, что мы хотим совместно защитить». Моя основная забота была связана с предположением, что сильные мира сего «вбили в свои упрямые головы, будто размещение ракет „Першинг-2“ важнее, чем удаление ракет СС-20». На это мы не должны говорить «да», а обязаны сказать «нет».

Андропов написал мне 30 ноября 1983 года, что теперь его сторона «вынуждена принять меры по нейтрализации военной опасности». У Константина Черненко, непосредственного и кратковременного предшественника Горбачева, уже в конце марта 1984 года можно было прочитать: «Важно восстановить атмосферу международного доверия». Появлялось все больше признаков, свидетельствовавших о том, что идет поиск новой фазы разрядки. Но вряд ли кто-нибудь мог предположить, что спустя несколько лет обе ядерные сверхдержавы решат снять с вооружения в Европе и уничтожить именно ракеты средней дальности.

Летом 1986 года я дал понять, что на нюрнбергском партсъезде в последний раз буду баллотироваться на пост председателя партии. Я занимал его почти четверть столетия. В течение этого времени моя партия стала значительно сильнее, возросла ее роль в германской политике. Более шестнадцати лет она несла в Бонне ответственность за политику правительства и, конечно же, подвергалась новым искушениям. Я не собирался уходить на покой, но все меньше находил удовольствия в рутине партийно-политической работы и ее интеллектуальной непритязательности. Кто не думает больше о карьере и почти все уже повидал в жизни, тому больше не хочется гоняться за популярностью. А с возрастом многие детали кажутся не такими важными, как в молодые годы. Я готов поспорить, что это связано с плохо развитым чувством долга. Никто не обязан портить себе удовольствие и вводить других в заблуждение тем, что ему интересно то, что давно уже стало привычкой.

Мне следовало бы знать, что не имеет большого смысла оповещать об отставке за два года до нее. Тут действует жизненное правило: об этом не говорят — это делают. Кто его не соблюдает, рискует, что его шкуру начнут делить еще прежде, чем он сам сможет без нее обойтись. Не только всесторонне и стократно обсуждается вопрос о преемнике, но и используется благоприятная возможность, чтобы предъявить неоплаченные счета или все свалить на уходящего в отставку.

Выборы в бундестаг в январе 1987 года закончились неудовлетворительно для обеих больших партий. Гельмут Коль забыл о провале, ибо он мог продолжать управлять страной. СДПГ застряла на 37 процентах, не достигнув даже разочаровывающего результата прошлых выборов. Неудача воспринималась особенно тяжело еще и потому, что целью выборов было объявлено достижение абсолютного большинства. Нам было не легче от того, что ни средства массовой информации, ни наши сторонники не считали эту цель достижимой. Когда партии проявляют чрезмерный оптимизм, на них за это редко бывают в претензии. Все-таки народная партия оказывает себе плохую услугу, делая вид, что она может не считаться с законами поведения избирателей. Или если она вызывает подозрение, ставя себе на выборах максималистскую цель уйти от ответа на вопросы, касающиеся не только возможных партнеров по коалиции, но и содержания ее политики. Наконец, представление об абсолютном большинстве, тем более в масштабах всего государства, вызывает не только симпатии; многие избиратели опасаются, что оно может обернуться высокомерием.

Кстати, о содержании политики: обещая добиться абсолютного большинства, СДПГ делала ставку на центристски настроенных избирателей. Кто хочет победить на выборах, не может ориентироваться ни на фланги, ни на меньшинство. Это очевидно. Но можно ли получить большинство за счет центристов? Вы лучше спросите, сколько ангелов может уместиться на кончике иглы? Из-за стремления к гармонии или по простодушию, а может быть, из-за того и другого охотно забывают, что избиратель должен знать или, во всяком случае, предвидеть, за что и против чего он выступает.

К Иоганнесу Рау, премьер-министру самой большой федеральной земли, все руководство партии обратилось с просьбой стать кандидатом на пост канцлера. Я самым решительным образом вдохновил его на этот шаг. В земле Северный Рейн-Вестфалия он обладал абсолютным большинством так же, как в земле Саар ее новый премьер-министр Оскар Лафонтен, звезда которого только что взошла. На выборах весной 1985 года они оба смогли, правда, при разных обстоятельствах, не допустить в свои ландтаги партию «зеленых». Но где сказано, что то, что стало возможно в Дюссельдорфе и Саарбрюккене, должно стать возможным и в Бонне? Что «зеленых» на уровне федерации, во-первых, не удастся не допустить в парламент, а во-вторых, что они в своем теперешнем состоянии не могут всерьез рассматриваться как партнеры по коалиции, возможно, оспаривалось в иных партийных кругах, но не в ее руководстве. Но лишь через несколько дней после выборов мы договорились в дальнейшем не подсовывать друг другу «Черного Петера» (т. е. неприятные дела. — Прим. ред.), а скрестить шпаги с теми, с кем их надо скрестить, — политическими противниками. Наконец-то было решено: совместные действия предпринимать лишь в том случае, если будет достаточно общих точек зрения и можно будет осуществить, по крайней мере, часть собственных требований. Внутрипартийная дискуссия заметно ослабла лишь после того, как прояснилось положение в ратушах: кто и где остался или станет обер-бургомистром; с кем можно более или менее разумно сотрудничать в области коммунальной политики, определялось по всей стране с чисто практической точки зрения.

Некоторые эксперты, считавшие, что разбираются в предвыборной борьбе лучше других, отрицали, что они связались со стратегией неустойчивого большинства. А почему, собственно, потом что-то должно было измениться? Кто не уверен в своей правоте, избегает расспросов. Следовательно, не проще ли заставить расплачиваться за разочарование то руководство партии, которое и без того вскоре должно было уйти? В конце лета 1986 года (возможно, это был излишний, но, безусловно, не ложный шаг) я напомнил сотруднику одного солидного еженедельника, что 43 процента были бы неплохим результатом, тем более в качестве исходной точки в еще не начавшейся избирательной борьбе. Разве в сравнении с полученными в итоге 37 процентами это не было бы действительно большим успехом? Я согласен: кто по какой-то причине зациклился на абсолютном большинстве, должен был видеть, что его способность прогнозировать подвергается сомнению. Но в то же время некоторые стратеги на среднем уровне усмотрели для себя шанс найти козла отпущения на тот случай, если абсолютного большинства не будет, и воспользовались этим. Когда это случилось, подтвердилась старая мудрость: у победы — много отцов, поражение — всегда сирота.

Еще не отшумела полемика вокруг содержания и формы предвыборной борьбы, а также споры по поводу оценки ее результатов, когда одно решение открыло мне глаза на то, что основы доверия в высших эшелонах партии поколебались. Нужно было занять вакансию официального представителя правления партии по связям с прессой. В узком кругу высшего партийного руководства не было сомнений, что на эту должность необходимо назначить женщину.