Знаменитый английский биолог Томас Гекели как-то полушутя, полусерьезно заметил: трагедия науки состоит в том, что часто прекрасная гипотеза разбивается безобразным фактом.

Эта мысль вполне справедлива и в нашем случае: прекрасные, удивительные легенды о птицах в конце концов были опровергнуты «грубыми», но неоспоримыми фактами. Правда, до определенного времени (очередной парадокс науки, которыми она так богата!) легенды и факты мирно уживались, не мешали друг другу. Впрочем, это не так уж и парадоксально, как может показаться, — ведь науке понадобился немалый срок, чтобы накопить достаточно фактов для опровержения всевозможных домыслов.

Попробуем разобраться, как же все это получилось. Ведь с давних пор люди знали о птицах очень многое. Без этих знаний не мог бы охотиться первобытный человек, без этих знаний люди не могли бы их приручить и одомашнить, не могли бы содержать в неволе и выводить новые породы. Да, определенные знания у людей были. Основывались они на фактах — многочисленных, но разрозненных. Но это не мешало людям верить в то, что куры способны предсказывать будущее, а в голубе может воплотиться «святой дух».

Поставить все на свои места, разгромить фактами легенды могло лишь научное знание. Но прежде самой науке нужно было еще родиться: требовалось перейти какой-то рубеж, после которого отдельные факты, разрозненные сведения слились бы в единую систему — ведь наука и есть систематизированное знание.

Но даже тот, кто впервые систематизировал имевшиеся знания о животных, кто положил начало науке зоологии, тоже, конечно, не был свободен от многих и многих ошибок, от свойственных его времени ошибочных представлений об окружающем мире. Да и средства, которыми располагал этот человек, были очень и очень ограниченны — ведь жил он почти две с половиной тысячи лет назад. Точнее, с 384 по 322 год до нашей эры.

Этим человеком был древнегреческий ученый Аристотель — одна из крупнейших фигур в истории человечества.

Аристотель знал все — философию, логику, историю, физику, зоологию. И не случайно его называют «отцом многих наук». Но нас сейчас интересует одна лишь наука — зоология. И даже не вся целиком, а один ее раздел, получивший название орнитологии — кстати, с легкой руки того же Аристотеля.

Итак, Аристотель — «отец зоологии», создатель науки о животных — первый в мире собрал все известные (точнее, доступные ему) факты и как-то осмыслил их. До Аристотеля этим никто не занимался. И поэтому мы можем с полным правом сказать: зоология как наука начинается с Аристотеля.

В те времена практика намного обгоняла теорию. Впрочем, это и понятно: практика существовала издавна, наука же только зарождалась. У науки не было базы, не могло быть и критического подхода ко многим фактам, не могло быть и критического осмысления их.

В трудах античных ученых встречаются самые невероятные сведения. Вот лишь один пример. Великий древнегреческий историк Геродот, живший в V веке до нашей эры, путешествуя, собрал большой материал, который поместил в своей «Истории». В этой книге немало и географических сведений, и зоологических. Например, имеется и такое сообщение: «Есть птица феникс. Я ее не видел, разве только на рисунке… Она редко посещает Египет — раз в пятьсот лет, когда умирает ее отец. Следующие действия приписываются фениксу, чему я, однако, не верю: будто он отправляется из Аравии в храм Солнца и несет туда положенного в благовонную смолу своего отца и там хоронит его». Далее Геродот описывает, как якобы птица все это проделывает.

У Геродота хватило здравого смысла сказать, что он этому не верит. Но ведь Геродот был одним из выдающихся умов своего времени. А сколько ученых и во времена Геродота и много позже повторяли эту басню, еще более расцвечивая ее фантастическими вымыслами? Да и как не поверить, если находились «очевидцы», утверждавшие, что все видели своими глазами? К тому же представления о животном мире, как и о природе вообще, были тогда столь фантастическими, что все невероятное могло казаться вероятным. К тому же о невероятном говорили и великие ученые. Так, например, живший в Греции в IV веке до нашей эры великий философ Платон утверждал, что первым на Земле появился человек. Человек смертен, но душа его бессмертна. И после смерти людей души их переселяются в другие оболочки. В зависимости от того, как вели себя люди при жизни, они при втором рождении становятся четвероногими (если вели не очень праведный образ жизни), если «превзошли тупоумием даже четвероногих» — превращаются в пресмыкающихся, а легкомысленные люди при втором рождении становятся птицами.

Авторитет Платона был тогда непререкаем. И Аристотель не стал спорить со своим учителем. Он полностью посвятил себя совершенно иному труду: написал, в частности, десятитомную «Историю животных», в которой описал 454 вида животных. (Виды — понятие в данном случае условное: в те времена никто и не помышлял о каком-то видовом различии. Совы были совами, дрозды — дроздами, кукушки — кукушками, и все.) В «Истории животных» Аристотель не только описал некоторых птиц, но и дал представление об отдельных сторонах их жизни. Например, он рассказал довольно точно о гнездовом паразитизме кукушки. Есть у Аристотеля описание птичьих перелетов — не будем говорить, насколько близки они к истине. (Смешно было бы требовать от Аристотеля даже приближения к истине, если и через два с лишним тысячелетия это остается великой загадкой природы.)

И все-таки величайшая заслуга Аристотеля — не описание самих животных. Его труд стал тем рубежом, который отделяет разрозненные знания, накопленные человечеством, от первых шагов науки. Главная, величайшая заслуга Аристотеля в зоологии — это создание определенной системы. Система Аристотеля была настолько точной и убедительной, что просуществовала как основа почти две тысячи лет.

Всех животных Аристотель разделил на две большие группы: «животные, обладающие кровью», и «животные без крови». Обладающих кровью животных он разделил на пять групп: млекопитающих («животородные четвероногие, покрытые волосами»), пресмыкающихся и земноводных («большей частью яйцеродные, иногда живородные, четвероногие или безногие, иногда покрытые чешуями»), птиц («всегда яйцеродные, крылатые, летающие, двуногие, покрытые перьями»).

Две остальные группы «животных, обладающих кровью», — это киты и рыбы. (К «бескровным животным» Аристотель отнес моллюсков, головоногих моллюсков, ракообразных и насекомых. Их четыре группы.)

Итак, всегда яйцеродные, покрытые перьями… Конечно, люди видели, что птицы покрыты перьями еще до Аристотеля (кстати, изучением птичьего оперения специально занимался греческий ученый Эмпедокл), конечно, знали, что птицы несут яйца. Но сделать это основным признаком группы животных, а точнее, по этим признакам объединить их в особую группу смог только Аристотель. И все, что делалось после него, — самые замечательные и удивительные открытия в области орнитологии (впрочем, как и в других областях зоологии) стали возможны лишь потому, что первым сказал свое слово Аристотель.

Иногда другого великого человека древности, тоже сделавшего немало для зоологии, — Плиния Старшего упрекают в том, что его труды лишены системы. Это не совсем так: в его 37-томной «Естественной истории» четыре книги (с восьмой по одиннадцатую) посвящены животным, в частности, десятая книга — птицам. Правда, Плиний почему-то по-своему делит животных на три дополнительных категории — на сухопутных, водных и воздушных. В результате происходит некоторая путаница — например, из-за этого ракообразные оказались рядом с рыбами (и те и другие — водные). Но ведь главный-?? принцип соблюден: птицы, млекопитающие, насекомые выделены отдельно. Нам сейчас это кажется элементарным, но до Аристотеля такого могло и не быть.

Другое дело — содержание самих книг Плиния. Аристотель был истинный ученый. Многих животных, особенно тех, которые жили в Греции, он наблюдал сам, некоторых экзотических присылал ему из своих дальних походов Александр Македонский — воспитанник Аристотеля, сохранивший на всю жизнь признательность к своему наставнику. Наконец, Аристотель крайне осторожно пользовался трудами других ученых. Поэтому в его книгах хоть и содержится достаточное количество ошибок (было бы странно, если бы они отсутствовали), но это неизбежные ошибки, можно даже сказать — ошибки не Аристотеля, а самого времени, когда он жил.