Теперь ему есть что сказать всем и каждому. Вот хотя бы Чеке.

Чека Гвоздодер — главный поселковый насмешник над бессловесными по возрасту. Хотя сам он, даже с виду, насмешка над всеми собаками. Свое прозвище он получил за неправильный прикус — торчащие вперед из–под верхней губы зубы нижней, более длинной челюсти, похожие на плотницкий инструмент. Ноги у Чеки короткие, кривые, уши всегда в пыли и грязи купаются, шерсть кудлатая — глаз не видать, и тоже вся в пыли и грязи, будто он в городе половой щеткой работает. Хвост у Гвоздодера огромным бубликом до середины спины, будто он на спине ноль тащит. Что поделаешь, не уродился Чека ни силачом, ни тем более красавцем, но главное — не вышел характером. Не отличается он и сообразительностью. «Школу Верности» не закончил, а дешевую гармошку купил на невесть где и как заработанные единицы.

Зато ехидства в этом кривоногом уродце хватит на десяток котов, которые никогда не упустят случая поиздеваться над собакой, если только уверены в собственной безнаказанности. Чека как раз из таких, хотя и свой, поселковый.

Сколько претерпел от него Барди, пока гармошки не было. Безопасность же Чеке Гвоздодеру обеспечивала служба Тиграну. Именно служба, потому что дружбой такие отношения назовешь вряд ли.

Они всегда и везде появлялись вместе. Вернее, Тиг- ран–то ходил где угодно и когда угодно сам по себе, но Чека передвигался в пределах поселка (а за пределами бывал крайне редко) почти исключительно в двух прыжках от Тигранового хвоста. Игра мышц на мясистых окороках поселкового силача вселяла уверенность в Гвоздодера. Тигран же веселился на каждом из представлений, то и дело затеваемых его низкорослым спутником. Сам он с Чекой почти не разговаривал. Чека и без того выдавал одну за другой всякие байки или россказни о своей якобы удалой и насыщенной жизни. Послушать Чеку, так он самый интересный во всем сообществе, если не во Вселенной. Но больше всего Тигран любил представления, и Чека старался вовсю. Одно из них, на которое как–то попался и Барди, называлось «постереги крышу», так шепелявый Чека выговаривал слово «крыса». Это всегда случалось возле старой кухни. Маленький домик уже давным–давно не соответствовал названию, кухня теперь в другом месте, а там хранится всякая рухлядь: запасные колеса для тележки Гаври- лы–кормильца, лишние плошки, доски, утеплитель. Стенки у домика щелястые, но двойные. У одной из таких щелей, самой широкой, обычно и становился Чека, когда замечал где–нибудь рядом бессловесного подростка.

— Эй, парень, подь щюды, — подзывал он его, стоя к стенке носом и не отрывая взгляда от щели. Подросток шел на зов старшего беспрекословно, его и в школе этому учили.

— ГЦчель видишь? — спрашивал Чека. — Там крыша. Поштереги, я ее щейчаш шугану иш дома.

Дверь в бывшую кухню всегда была открыта, туда и вбегал Чека, он там шумел, лаял и кидался на стенку, а через некоторое время из щели вылетали злые шершни. То–то Тиграну была потеха.

И ни один щенок не отвертелся от «крыши», попервому разу все подходили, и некому было предупредить их о коварстве Гвоздодера. Сверстники — еще без говорилки, а те, кто получил голос, сразу становились как чужие, часто они сами смотрели представление и смеялись. У Барди давно язык чесался высказать Чеке все, что он думает об этом. Укусить–то его не укусишь — Тигранище рядом, а вот словесно по- . — ^считаться можно. Еще больше он мечтал поговорить с Варей. Грезил об этом полтора года школы, разве ска- жешь при всех общим голосом то, что и наедине сказать не просто.

Зато теперь у него есть говорилка.

Варя поздоровалась первой без помощи транслятора. Беден собачий язык, но не настолько, чтобы быть ^лшвежливым. Барди же сразу заговорил по–челове- _гЧчески: и — Привет.

— Здорово, коль не шутишь, — усмехнулся Тигран.

— Штречалищь утром, — прошепелявил Гвоздодер.

Крепыш только вильнул хвостом.

— Куда и откуда? — как всегда кратко поинтересовался он вместо приветствия. Братья неплохо понимали друг друга и без всяких слов.

Барди задумался. С одной стороны, он не прочь был похвастать похвалой учителя. С другой, опасался насмешек — бегать в школу после ее окончания как–то не принято. Он тоже это знал и никогда не видел, чтобы другие так делали. Просто ноги его сами туда сегодня занесли. По привычке, что ли? Он как–то об этом не задумывался, да и вообще, хотя Керби похвалил его голову, сам Барди часто доверял выбор пути не ей, а четырем своим помощникам передвижения. Очень кстати для ответа подвернулись ему те два строителя.

— Разговаривал с людьми, — ответил он, — на первой линии. Они там новый дом строят.

По его мнению, такой ответ должен был вызвать к нему уважение.

— Не понимаю, зачем? — презрительно проворчал Тигран.

— Для того чтобы жить, — удивился Барди. — Всем известно, зачем строят дома.

— Некоторые думают, что они очень умные, если им говорилку бесплатно повесили, — продолжал ворчать Тигран, не глядя в сторону Барди. — А другие для них дураки. Хотя сами не способны понять, о чем их спрашивают. Зачем разговаривать с такими людьми, Барди, как эти двое на первой линии? Разве есть от них прок?

— Они строят дом, — возразил Барди.

— Но не для тебя, — усмехнулся Тигран. — Значит, и разговаривать с ними не о чем.

Тем временем Крепыш обежал Тиграна с хвоста и как бы случайно встал так, чтобы оказаться между ним и Барди. Действие продуманное и имеющее основание. Все знали характер Тиграна, и силу хватки его челюстей испытали в поселке многие. Тигран уродился наполовину бультерьером, наполовину ротвейлером — здоровья и свирепости ему не занимать, и главное — вспыльчивый. Одно неверное слово Барди могло привести к серьезным осложнениям.

— Скучно с вами, — неожиданно вмешалась Варя, — я бегу на пустырь.

Не повторяясь, она сразу направилась на третью линию. Тигран, Крепыш и теперь уже Барди не сговариваясь побежали за ней. Только Чека было замешкался, но все же посеменил вслед на своих коротких и кривых лапах, бурча у самой придорожной пыли:

— А што ишкать на пуштыре? Мышей? Их вщех повыловили. Днем пощелковые ловят, нощью коты давят или бешшловешные шарят.

Чеку никто не слушал. Да он и не рассчитывал на внимание.

Пустырь — когда–то городская свалка, ныне засыпанная землей и разровненная бульдозерами, — служил местом прогулок и встреч поселковой молодежи. Здесь часто собирались после трудового или для кого- то учебного дня большими компаниями, затевали шумные игры, состязались в силе и ловкости, порой ссорились и дрались. Мышей там и правда почти не было не столько по причинам, о которых говорил Чека, сколько потому, что на пустыре есть особенно было нечего даже пронырливым грызунам. Под не очень–то толстым слоем рыжего карьерного глинозема хранился всевозможный мусор несъедобного происхождения — металл и пластик, резина и стекло. На скудной такой основе — почвой назвать ее можно только с натяжкой — почти ничего не росло. Так, небольшие полянки травы местами да какие–то редкие и чахлые кустики едва выше холки датского дога.

Но Барди, да и другим поселковым, пустырь очень нравился. Они даже гордились им. Ведь недаром здесь по ночам шастают бездомные коты, справляя свои громкие свадьбы, а поселковая молодежь время от времени затевает на них облавы. И не зря сюда пробираются тайком бессловесные, по двое–трое, подрыв сетчатое ограждение со стороны далекого леса. Эти тоже приходят не просто так. Как кто в поселке бесследно исчез — ищи подкоп на пустыре или на кладбище. Раз пять в году, не реже, такое случается. Поэтому на пустыре все же лучше держаться компанией, а по ночам вообще туда не ходить. Бессловесные псы — изгои сообщества, черное пятно на родословной всей собачьей породы.

И в этот раз, как обычно, пустырь не пустовал. Стайка юнцов кружила веселую карусель почти в самом центре, вытоптанном собачьими лапами до каменной твердости. Ни на одном из них еще не заметно ошейника, но это были свои, поселковые, бессловесные только по возрасту. По–настоящему бессловесные псы приходят на пустырь исключительно ночью.