Щенок скулит внизу, на первом этаже. Спускаться по лестнице невозможно, каждый шаг отдаётся жуткой болью в промежности. Сажусь на пол и так сползаю по ступенькам. Тело мамы лежит в прихожей. Остекленевшие глаза, руки ещё сжимают швабру. Засохшая струйка крови из уха. Тоже вырваны серёжки. Где-то внутри шевельнулось: мамы больше нет. Затем вдруг: как хорошо, что она умерла сразу. Никаких эмоций. Ни жалости, ни огорчения.

Откуда у нас щенок в доме? Вдруг, понимаю: это не щенок, а Соф! Ковыляю в залу, боль между ног – как бритвой. Софи на полу, голая. Глаза широко открытые, безумные. Ноги раскинуты в стороны. Господи! Между ног… торчит горлышко бутылки!

— Соф! — я опускаюсь на колени, дотронувшись до её лица.

Она отползает назад, — Не-е-ет… Не-е-ет…

Сошла с ума от боли, догадываюсь я, — Соф, потерпи, ладно? Надо позвонить.

Я ищу глазами мамин «айфон». Обычно она оставляла на кофейном столике в зале, но теперь мобильника нет. Возможно, забрали бандиты. Телефон на тумбочке возле дивана. На коленях, подползаю к аппарату. Гудок в трубке меня почему-то обнадёжил. Девять-один-один. Электрическое шипение в трубке.

Дура! Почему девять-один-один? Я же не в Америке! Вот под пластиковой панелькой телефона листочек. Сверху отпечатано на принтере, ниже – аккуратный мамин почерк. «Отдел Безопасности НХЭЛ – 44-0000. Единый спасения – 112. Пожарные – 01. Полиция – 02. Скорая Медицинская Помощь – 03.»

Дрожащими пальцами набираю 44-0000. Длинный гудок, второй, третий. Где-то на двадцатом – вешаю трубку. Если «горячая линия» Безопасности не отвечает, можно попробовать 112. В трубке женский голос по-русски.

— Помогите, на нас напали! — выпаливаю я.

Пауза, затем голос в трубке говорит с акцентом: «No English. No English. Speak Russian, please.»[84]

В отчаянии, грохнула трубкой о телефон. Мой взгляд останавливается на заметках, сделанных на листочке рукой мамы: «Фитнесс. Кафе. Домработница (Леся).» Длинный номер с девяткой, вроде бы мобильный.

Трубку подняли на пятом гудке.

— Аллё? — недовольный мужской голос.

— Кто это? — дурацкий вопрос. С той стороны должны спрашивать, кто я, и почему в пять утра. Но тот, на другом конце линии, наверняка взглянул на входящий номер.

— You are Missis Smiles, yes?[85]

— Да. То есть нет. То есть да. Я – Натали Смайлс. Помогите!

На том конце линии заговорили по-русски, на пределе слышимости. Через пятнадцать мучительно-долгих секунд, телефон говорит голосом Леси: — Наташа! Почему ты ещё в городе?

— Маму… Маму – убили! — Слово выскочило само по себе, и тут только до меня доходит, мамы больше нет. Совсем нет!

— Убили? Кто? Почему?

Но я уже не могу говорить, меня душат слёзы.

— Подожди. Мы приедем. Скоро. Десять минут. Подожди… — и телефон запикал короткими гудками.

Я так и не поняла, сколько времени прошло с момента звонка: то ли десять минут, то ли тридцать. Мозг просто отключился. Вдруг заскрипела входная дверь. Вскрикнула Леся. Мужской голос, что был в телефоне, сказал что-то по-русски, резко, отрывисто, как выкрикивают военные команды. Раздались быстрые шаги.

— Наташа? Наташа? — в дверях залы стоял мужчина, выше среднего роста, плечистый, лет двадцати пяти, в зимней сине-оранжевой куртке с логотипом НХЭЛ. Он посмотрел на меня, — Ты – Наташа, да?

— Да. А вы кто?

Широко открытыми глазами, мужчина глядел на бутылку в промежности Софи,

— Бля! — наконец сказал он. Корейцы всегда представляются по фамилии. Хотя – этот не похож на корейца.

— Не-е-ет. Не-е-ет, — простонала Софи, попыталась отползти от мужчины, но сдвинулась всего на пару дюймов.

— Наташа? — мужчина повернулся ко мне, – Можешь сама идти, да? Надо уходить. Быстрей.

Он снял куртку. Видно, собирался в спешке. Под курткой оказалась футболка, наполовину заправленная в домашние шорты. Голые волосатые ноги торчали из рабочих сапог. Накинув куртку на Софи, кореец поднял сестру на руки без видимого напряжения.

— За мной, — скомандовал он. Рабочий сапог со стальной вставкой ударил в дверь залы.

Я кое-как поднялась с пола и заковыляла вслед. Надо надеть ботинки, но перед полочкой с обувью лежала мама… Тело мамы. Я выскочила в разбитую дверь. Плотный наст впился иглами в босые подошвы, но боль помогла. В голове что-то щёлкнуло, и ступор прошёл.

Мужчина с Софи на руках уже стоял позади пятнистого военного внедорожника. Леся, в меховой шубке, но в домашних тапочках, стояла, упёршись локтями в капот, и держала под прицелом охотничьего арбалета мужчину в зелёном армейском бушлате. На дороге – ещё один внедорожник, вишнёвого цвета, и с оторванным передним крылом. Леся повела оружием из стороны в сторону и крикнула по-русски, на «Х»[86]. Не опуская поднятых рук, мужчина в бушлате забормотал что-то мирное, бочком, бочком забрался на сиденье, и вишнёвая машина отъехала.

Дрожа то ли от холода, то ли от страха, Леся опустила оружие и подбежала открыть дверцу багажного отсека. Через полторы минуты я оказалась на заднем сиденье, мужчина с корейской фамилией и Леся – запрыгнули на передние. Пятнистый «Исудзу» взревел мотором, понёсся по обледенелой улице посёлка.

— Кто это был? На вишнёвом джипе? — спросила я. Почти у каждого коттеджа стояли автомобили. Не привычные чёрные «Лендкрузеры» НХЭЛ, а разномастные, битые.

— Мародёры, — ответила Леся, — Я мужику сказала: проваливай! Типа, этот коттедж мы будем грабить. Он решил не связываться с вооружённой безбашенной домработницей.

— Плохо дело, — сказал кореец, не сводя глаз с дороги, – Мародёры – только для начала. Скоро приедут полицейские или военные. Что хуже – не знаю.

Мы проскочили проходную. Шлагбаум открыт, в будке охраны – выбиты стёкла.

— А вы кто?

— Паша – мой жених, — объяснила Леся, — Работает на заводе СПГ.

Тут в свете фар я увидела на дороге одинокую чёрную фигуру. Кто-то двигался, ссутулившись против порывов ветра, волоча за собой чемоданчик с колёсиками.

— Стойте, стойте! — заорала я, заколотив ладошкой по подголовнику переднего сиденья.

— Что? — спросил Паша, едва сбавляя скорость.

— Там на дороге. Мой папа!

— С чемоданом? — Паша резко затормозил, остановился, а затем вернулся задним ходом.

Чемоданчик остался на обочине, а человек бросился от дороги по сугробам, но завяз по колено в тяжёлом весеннем снегу.

В связи с нехваткой дизтоплива, весенне-летнее расписание поездов «Амтрак» будет изменено с 1 апреля 2016 года. Заранее приносим извинения пассажирам за возможные неудобства.

Веб-страница «Амтрак»

Пятница, 25 марта 2016 г.

Когда военный внедорожник вдруг затормозил и резко дёрнулся задним ходом, я было решил, моя «Подписка о невыезде» неожиданно кончилась. Подполковник Денежкин передумал, и послал машину, чтобы меня забрать. К примеру, в тринадцатую камеру. Бежать некуда. По снегу вдоль дороги можно пробраться разве что на лыжах.

Дверца водителя распахнулась. Как у многих импортных японских машин в России, руль находился справа. Это немного успокоило – машина ФСБ или полиции была бы с левым рулём. К тому же, «Исудзу» выглядел военным джипом только в движении. Пятнистая раскраска, слишком блестящая, чтобы быть камуфляжной, дополнительные фары на крыше, привинченная к борту малая пехотная лопатка, – всё указывало на творение рук талантливого умельца-любителя.

— Мистер Смайлс, да? Не убегайте, — сказал водитель. Одет совсем по-летнему, в шортах и футболке.

— Да.

— Садитесь в машину. Скорее. Ваши дочери здесь.

Я побарахтался в снегу и вылез на обочину.

— Вы кто? — одновременно, я старался посмотреть через тонированное стекло, кто на заднем сиденье.

— Папа, я тут, — пискнул голос Натали.

— Не спрашивайте, садитесь! – приказал водитель, — Вашей дочери надо в больницу!

— В какую ещё больницу?