К тому времени, как вечер начал опускаться на ферму, и ужин был закончен, Петра и Изабелла закончили собирать скудный гардероб и туалетные принадлежности, упаковав их в небольшой подержанный чемодан. Их обязанности по дому были закончены, хотя Филлис добавила еще несколько дел в конце дня. Несмотря на это, Филлис была против того, чтобы обе девушки вышли прогуляться, как обещала Петра сестре.

- Я не позволю тебе забивать ее голову твоими бессмысленными идеями и глупостями, - сказала, наконец, Филлис, не отрываясь от своей работы. - Я старалась в течение многих лет не дать тебе заразить ее глупый, запутавшийся мозг твоей неестественной странностью. Я знаю, ты считаешь, что это твой последний шанс повлиять на нее, но я не дам его тебе. 

Как ни странно, Филлис казалась более встревоженной, чем обычно. Она суетливо двигалась по дому, погрузившись в свои мысли. Дедушка Уоррен снова удалился в амбар на ночь, оставив Петру наедине с этой неприятной женщиной. Петра ходила вслед за ней из комнаты в комнату

- Я честно не понимаю, о чем ты говоришь, - сказала она, принимая самый невинный вид. - Я просто хочу насладиться последним днем с девушкой, с которой я выросла, прежде чем она уедет. Ты же не можешь мне в этом отказать.

- Еще как могу, - резко возразила Филлис, поднимая глаза и обращаясь к Петре. - Ты можешь сколько угодно притворяться, маленькая ведьма, но я знаю лучше. Я вижу тебя насквозь. У тебя был шанс вмешаться, и это не сработало. Ты поняла? Ты, наверное, думала, что выиграла в тот день в гостиной с Персивалем, но ты сильно ошибалась. Я знаю, что лучше для Изабеллы, независимо от того, что ты и твой дедушка думаете.

Петра с удивлением осознала, что она ни в малейшей степени не чувствовала себя задетой словами Филлис. Эта женщина действительно боялась ее, и из-за этого страха она старалась всеми способами сохранить железной хваткой свою власть над домом хотя бы еще на один, но такой важный день. По мнению Филлис, что будет завтра - не важно, только бы удержать контроль до тех пор, а дальше это не будет иметь значения. Тогда для Петры будет слишком поздно что-либо изменить.

- Я не могу представить, о чем ты говоришь, мама, - печально покачала головой Петра.

- Не называй меня так! - Филлис едва не взвизгнула, ее голос надломился.

Сидевшая рядом Иззи подпрыгнула, уронив носок, который она штопала.

Девочка подняла глаза в испуге. Ее мать понизила голос, но ее глаза были полны гнева и буквально метали молнии.

- У тебя хватает наглости, - прохрипела она. - Называть меня своей матерью. Твоя мать умерла. Ты меня слышишь? И она должна считать, что ей повезло! Ей не пришлось наблюдать, как ты превращаешься в ничтожного и бесцельного трудного подростка! Теперь убирайся с моих глаз, прежде чем я рассержусь на тебя, маленькая ведьма!

Петра просто смотрела на взбешенную, дрожащую женщину. Багровые пятна выступили на скулах Филлис, и ее глаза едва не выпрыгивали из глазниц.

    Петра глубоко вздохнула. Отчетливым нараспев голосом она произнесла:

    - Я не ведьма.

Филлис ошибочно приняла тон голоса Петры за раскаяние. Она выпрямилась в полный рост.

- Это первые разумные слова, которые ты произнесла за все годы, - выдохнула она с облегчением. - Хватит об этом. Иззи, отправляйся в постель. Я разбужу тебя на рассвете, и я хочу, чтобы ты была готова немедленно отправиться. Что касается тебя, - обратилась она к Петре, подняв бровь, - меня не волнует, чем ты будешь заниматься. До тех пор, пока ты не будешь стоять у меня на пути.

С этими словами она повернулась и пошла прочь, оставив двух девушек в холодной тишине.

Ночь опустилась полностью, а Петра все сидела в своей комнате, глядя из окна. Она не двигалась несколько часов с тех пор, как вошла в комнату и поставила узкий стул в центре. Она до сих пор была одета в желтое платье, и, несмотря на предупреждения Филлис, оно ничуть не испортилось за день ее напряженной работы. На коленях Петры лежала отполированная черная шкатулка, крышка ее была закрыта.

    Уже взошла луна. Она поднялась на небо из-за леса, сначала желтая, а теперь цвета слоновой кости. Она висела в небе, как серебряный серп, отбрасывая свой свет на лежащую внизу ферму. Петра все еще ждала.

    Девушка опустила взгляд на шкатулку. Ее вид успокаивал, Петра пришла к такому выводу. Вскоре она будет точно знать, что делать. Все просто, но, тем не менее, нелегко. Петра знала, что у нее получится на этот раз. В конце концов, это действительно будет лучше для всех. Она и раньше об этом думала, но не знала наверняка. Теперь она была точно уверена, и это существенно меняло дело.

    Прошло несколько минут, все в доме оставалось совершенно неподвижным.

  Н

аконец, Петра встала, поставила черную шкатулку на комод. Ее собственное лицо взглянуло на нее из зеркала. Под бледно-голубым свечением луны, она выглядела иначе, чем в то утро. Тогда, в золотом сиянии солнца, она выглядела хорошенькой. Теперь она была бледна, как гипсовая статуя. По ее мнению, она выглядела холодной и суровой, но все равно прекрасной словно черная роза.

    «У меня есть кинжал...»

    Петра отвернулась от своего отражения и открыла шкатулку. Кинжал лежал внутри, камни на рукоятке сверкали, а его почерневшее лезвие поблескивало в лунном свете. Осторожно, почти благоговейно, Петра взяла его за ручку и содрогнулась.

Через минуту она вышла из комнаты. Дверь с легкостью распахнулась на своих старых петлях, не производя ни малейшего скрипа.

В центре кровати, куда падал бледный лунный свет, лежал темный предмет, длинный и тонкий, как след от чернил. Это была палочка Петры.

    Трещина проходила вдоль всей длины, разделяя ее аккуратно пополам.

    В коридоре на втором этаже было только одно окно. Оно находилось в конце и выходило на площадку первого этажа. Длинные вельветовые шторы плотно закрывали его так, что виден был только крошечный кусочек ночного неба.

Петра уверенно двигалась по темному коридору, уже давно привыкнув обходиться без света. Она тихо прошла мимо круглых рам портретов своих предков, не задумываясь обходя старый, расшатанный комод напротив двери ванной. Ее босые ноги бесшумно ступали по истертой дорожке.

    Петра остановилась. Дверь в комнату Филлис и дедушки была плотно закрыта, как всегда. Петра стояла в непроницаемой темноте за дверью и слушала. Спустя минуту ей почудилось медленное, едва уловимое дыхание, идущее из-за толстой дубовой двери. Филлис была внутри, ее гнев отступил и притупился, но не прекратился, даже во сне. Ее сны были похожи на поле терновника, такие же колючие и спутанные.

Петра могла видеть их своим мысленным взором, но она только скользнула по ним мимолетным взглядом, убедившись, что женщина действительно глубоко погрузилась в свои сны. Стоя в коридоре, Петра опустила глаза на старую, потускневшую дверную ручку. Она слегка коснулась ее левой рукой.

- Спи, - сказала она в своих мыслях. – Спи долго. Спи спокойно. Ты ничего не слышишь.

Она подождала еще минуту, сжимая кинжал в правой руке.

Удовлетворенная, она отошла от двери и приблизилась к последней двери на противоположной стороне коридора.

Дверь

Иззи

.

- Я никогда не выходила так поздно прежде, - с восторгом прошептала Изабелла, выбегая в росистую траву сада. Воздух вокруг них был спокойный и прохладный, полный торжественности ночи. В лесу звонким хором пели сверчки. Редкие облака, матовые в лунном свете, проплывали высоко над головой, как часовые. Петра улыбнулась, когда сестра босиком затанцевала по высокой траве, проворно поднимая щиколотки, как газель. Она раскинула руки в стороны и откинула голову к серпу луны.