Я оказалась между двух не знакомых мне женщин. Он спросил первую, как ее зовут; та ответила, что она дочь Фоасье.

— А! — бросил он и прошел мимо.

По своему обыкновению он осведомился и о моем имени. Я ответила.

— Вы живете в Борегаре?

— Да, государь.

— Это красивое место, ваш муж ведет там большие работы, чем оказывает услугу стране, и я благодарен ему за это; я признателен всем, кто находит применение рабочим. Он состоял на английской службе?

Я сочла, что ответить утвердительно будет быстрее, но он не отставал:

— То есть состоял, но не целиком. Он ведь савояр?

— Да, государь.

— Но вы-?? француженка, целиком француженка^[57]; мы хотим располагать вами полностью — вы не из тех, от права на кого легко отказываются.

Я поклонилась.

— Сколько вам лет?

Я ответила.

— Да вы, ко всему, еще и искренни! Вы же выглядите гораздо моложе.

Я опять поклонилась, Он отступил на шаг, потом вернулся и заговорил тише и доверительным тоном:

— У вас нет детей? Я знаю, это не ваша вина, но постарайтесь ими обзавестись. Подумайте об этом. Уверяю вас, я даю вам добрый совет.

Я растерялась, он посмотрел на меня, довольно благожелательно улыбнулся и обратился к моей соседке:

— Ваше имя?

— Дочь Фоасье.

— Еще одна дочь Фоасье!

И он двинулся дальше.

Не берусь передать безмерное аристократическое презрение, которое прозвучало в словах „еще одна дочь Фоасье!“, сорвавшихся с губ императора. Имя это, равно как и особы, носившие его, никогда больше не возникало при мне, но оно запечатлелось у меня в памяти вместе с интонацией, которую я услышала в первый и последний раз.

Закончив обход, император присоединился к императрице, и вся раззолоченная толпа ушла, не смешиваясь с миром плебеев».

Не ревность ли это со стороны императора, или он уже излечился от склонности флиртовать со Стефанией? Как бы то ни было, сразу после празднеств Наполеон быстро сплавил новобрачных в Карлсруэ. И та, кто впоследствии станет матерью несчастного Каспара Хаузера^[58], с отчаянием в душе покидает Париж. «Государь, все время, когда я предоставлена самой себе, я думаю о вас, об императрице, о том, что мне дорого, — пишет она императору. — Я переношусь мыслью во Францию, мне кажется, что я рядом с вами, и меня все время снедает печаль». Наполеон сухо — может быть, тоном отвергнутого «поклонника» — отвечает: «Карлсруэ — прекрасный город. Старайтесь понравиться курфюрсту — он ваш отец… Любите мужа…»

Позднее император займется браком Стефани Таше де Ла Пажри. Он выдаст ее за князя Аренберга. Она тоже будет считать свой брак катастрофой. Во время свадебной церемонии она «задыхалась от слез», и ей не успевали подавать нюхательные соли. Бледную, подавленную, ее буквально потащили к алтарю. Старый и любезный герцог Аренберг был приведен этим в отчаяние. Разве он не говорил Жозефине:

— Я верю, государыня, что, дав моему сыну очаровательную подругу, вы дадите мне Антигону^[59].

«Антигона» отказалась переехать в Брюссель и осталась в Париже с мужем, стараясь видеть его как можно реже. Брак их так и не стал фактическим. Князь утешался, номинально возглавив полк, сформированный на средства отца, и следя пальцем по рельефной карте за военными операциями, что и стало для него лекарством от супружеских разочарований.

Итак, двое из семейства Богарне породнились теперь с «подлинно» августейшими домами Европы, Гортензия скоро станет королевой Голландской, и к тому же она мать мальчика, который, как поговаривают, наследует императору. Призрак развода исчез.

Жозефина могла бы жить счастливо…

Семейная жизнь Гортензии становится все хуже, и Жозефина находит дочь «такой исхудалой, что всякий раз, когда я смотрю на нее, у меня навертываются слезы». Чтобы не тревожить мать, Гортензия уверяет, что причина, доведшая ее до подобного состояния, — ее отсутствие на свадьбе брата, Но Жозефина не дается в обман. Если ей кажется, что она устроила счастье Евгения, то она вынуждена признать, что совершила страшную ошибку, вынудив дочь выйти за унылого полукалеку. Состояние падчерицы не ускользнуло и от императора.

— Гортензия совсем поблекла, — говорит он Жозефине. — Муж не сделал ее счастливой, и нам, вероятно, предстоят ужасные минуты. Если уж она кем-нибудь увлечется, то всерьез, а любовь толкает на большие безумства.

— Она слишком рассудительна, чтобы поддаться прихоти, — возражает Жозефина.

— Не будь так уверена. Посмотри на ее походку, прислушайся к ее словам. Все в ней дышит чувственностью, иначе она не была бы твоей дочерью.

Жозефине приходится признать правоту мужа. Гортензия действительно влюблена. Уже некоторое время она без ума от молодого адъютанта Мюрата, сына г-жи де Суза^[60]. Но зовут его не Суза, а граф Шарль де Флао, по имени первого мужа г-жи де Суза, хотя тот вовсе ему не отец. Г-н де Флао, бывший на тридцать шесть лет старше жены, стал для нее всего лишь «фиктивным мужем» и умел изящно примириться с «сердечным браком», заключенным его женой с неким молодым аббатом. Последний, видимо, чувствовал себя как дома в Лувре, где жила чета Флао. Несколько лет спустя губернатор Моррис, представитель молодых Соединенных Штатов в Париже, явившись с визитом к юной женщине, застал ее в тот момент, когда она принимала ножную ванну, а «духовное лицо» предавалось «богоугодному занятию» — согревало грелкой постель хозяйки дома. Молодого аббата звали Шарль Морис де Талейран-Перигор, и ему вскоре предстояло стать самым искусным в мире министром иностранных дел. Он-?? и был отцом маленького Шарля де Флао. Г-н де Флао, человек XVIII века, умевший жить, встретил как благовоспитанный муж рождение по меньшей мере неожиданного младенца.

Экс-госпожа де Флао, муж которой умер на эшафоте во время террора, стала женой португальского дипломата г-на де Суза и думает лишь об одном — карьере сына. Поэтому, заметив, что Гортензия нежно поглядывает на него, она подталкивает юного петушка поухаживать за падчерицей императора. У обоих приятные голоса. Почему бы не попеть вместе? Гортензия находит Флао все более очаровательным, — это слово она слышит из уст каждой женщины, как только речь заходит о незаконном сыне Талейрана, — но дуэты не выходят за рамки вокализов, тем более что Каролина Мюрат дает понять адъютанту мужа, что он ей очень по вкусу. Шарль находит, что сестра императора в теле, весьма аппетитна и, не заставляя себя долго просить, лакомится ею, продолжая ухаживать за Гортензией, когда встречается с тою в свете.

У него явная склонность к императорской семье.

Эта склонность не по душе Каролине. Она не может примириться с тем, что «молодой человек, состоящий при ее дворе» и обязанный служить ей не меньше, чем ее мужу, позволяет засматриваться на другую женщину. Поэтому в присутствии своей госпожи Шарль избегает проявлять любезность по отношению к Гортензии. «Принцесса Луи» понимает все тем более ясно, что как-то вечером на острове Жатт, примыкающем к замку Нейи, она застает свою родственницу за сентиментальной любовной прогулкой с Шарлем де Флао. Отныне она так демонстративно старается избегать молодого адъютанта, что он рассказывает об этом матери. Та отправляется к Гортензии, чтобы разжалобить ее, и принцесса на одном из балов приглашает Флао протанцевать с ней. Вальсируя — этот танец входит в моду, — Флао вздыхает. За что принцесса сердита на него? Что он сделал?

Прекрасные глаза Гортензии наполняются слезами, и Шарль взволнованно спрашивает:

— Я хоть чуть-чуть небезразличен вам? Почему же вы оставляли меня в неведении? Вы избавили бы меня от больших огорчений… А теперь, хоть я по-прежнему люблю вас, я связан с другой.