Потому что с недавних пор он любовник-утешитель Жозефины.

Граф де Тюрпен-Криссе с большим изяществом носит средневековое имя Ланселот, весьма подобающее молодому вертопраху. Этот сынок маркиза де Криссе очарователен, он талантливый рисовальщик и акварелист. Главное, ему двадцать семь, и он обворожителен. Андре Гавоти, от которого у постели Жозефины нет решительно никаких тайн, описывает его нам в ту пору, когда этот бездельник нашел таки себе дело, поставив на императорскую карту: «Шатен с буйной ниспадающей на лоб и виски шевелюрой, большие смеющиеся глаза под бровями красивого рисунка, прямой нос, крупный безусый рот, удлиненное овальное лицо и круглый подбородок с ямочкой посредине придают ему располагающий, симпатичный вид, облик живущего на свежем воздухе, а не в душной мастерской сельского дворянина, который не воротит нос от жареной куропатки».

Не воротит он нос и от Жозефины. По рекомендации Гортензии бывшая императрица купила у него три картины, написанные им во время путешествия в Италию. Ей на двадцать лет больше, чем ему, и ее довольно скоро потянуло к этому «вертопраху», восхищенно взиравшему на нее. Любовь — безотказный эликсир молодости, и когда в мае кузен Жозефины Морис Таше увидит ее в Наваррском замке рядом с юными и хорошенькими Стефани д'Аренберг и Стефанией Баденской, он воскликнет:

— Ее можно принять за старшую сестру Граций!

К тому же времени относится ее словесный портрет у Боссе^[135]. «Невозможно представить себе большее изящество манер и осанки, — пишет он. — Колдовские глаза, обворожительная улыбка, черты и голос источали нежность; благородный гибкий стан был само совершенство; туалет свидетельствовал об изысканном вкусе и элегантности в лучшем смысле слова и придавал ей не по летам молодой вид».

Вид у нее, в самом деле, не по летам молодой. Через несколько дней после развода ей даже предлагал руку и сердце Фридрих Людвиг Мекленбург-Шверинский — также извлеченный из забвения стараниями Андре Гавоти, — чье герцогство входило в Рейнский Союз. Он был моложе императрицы на пятнадцать лет, но тем не менее влюблен в нее с 1807. В том году императрица снизошла до того, что тайно побывала с ним в «Водевиле». Император призвал жену к порядку и, если верить г-же де Ремюза, даже выбранил ее, «не желая быть мишенью для шуток». Талейран, получив от императора полную свободу действий, посоветовал тогда молодому герцогу уехать и заняться своим герцогством. Но теперь, узнав, что Жозефина свободна, Фридрих Людвиг повторил свое предложение… и получил отказ. Экс-императрица и помыслить не могла о том, чтобы, по меткому выражению Андре Гавоти, променять свой развод на Мекленбург-Шверин.

И потом… и потом существовал нежный Ланселот, камергер ее сердца, который был способен сам исполнять роль утешителя.

Он не нуждался в помощниках.

Услышав, что разведенная императрица обосновалась у ворот Эвре, префект Эры г-н Ролан де Шанбодуэн чуть не умер от волнения. «Не пожалеем труда, — заявил он, придя в себя, — чтобы выразить свою признательность за такое бесценное благодеяние». Не менее возбужденно он встретил городскую молодежь, явившуюся с предложением составить почетный эскорт. Проект был тут же принят, и помимо прочих приготовлений было нанято пять карет для двенадцати девиц, которые отправятся встречать Жозефину. Затем заказали для нее цветы на сумму в 84 франка 47 сантимов, которые город тут же заплатил, а после потребовал их с префекта.

Однако г-н де Шанбодуэн все время спрашивал себя, как далеко можно ему зайти в предупредительности к изгнаннице. 17 марта 1810 он запросил на этот счет министра внутренних дел, с удовлетворением докладывая ему: «Я стараюсь придать своим действиям весь авторитет представителя правительства и сорокатрехлетнего человека».

И он сам, и его «авторитет» разом спустились с облаков, когда от министра внутренних дел пришло письмо, где тот, отвечая на весть о создании почетного эскорта, «не мог скрыть», насколько это решение кажется ему «необдуманным по форме». Он заканчивал послание выпадом, от которого г-н префект побелел, словно от потери крови: «Надеюсь, что указываю на подобный промах в последний раз». А ведь г-н Шанбодуэн не знал, что его министр учинил этот письменный разнос сразу по выходе из императорского кабинета!

Наполеон распорядился даже предупредить префекта, что тому следует проследить, чтобы департаментская газета ни словом не обмолвилась о приезде Жозефины.

Шанбодуэн был тем более этим сражен, что приказал напечатать и расклеить письмо Жозефины о ее приезде и сообщил о новости в «Журналь д'Эвре э де л'Эр». Однако свести на нет то, что сделано, было уже невозможно, и «ликующий въезд г-жи герцогини Наваррской» прошел именно так, как мечталось сперва г-ну префекту.

Наступает великий день — четверг, 2 9 марта 1810, средина поста.

В сопровождении своих начальников служб Ролан де Шанбодуэн выезжает в Шофур на границе департамента между Боньером и Паси-сюр-Эр.

Как только показываются кареты, оркестр начинает «Где может быть лучше, чем в лоне семьи?». Национальная гвардия выстраивается в шеренги, и толпы сбежавшихся горожан кричат: «Да здравствует императрица Жозефина!» Конный почетный эскорт из 3 3 рядовых и офицеров располагается вдоль дороги. Мундиры у них «блошиного цвета»^[136], красиво оживляемые оранжевыми воротниками, нагрудники белые, рейтузы темно-синие, белое перо на треуголке, талия перетянута непорочно белым шарфом. Высунув голову из окошечка «Опала», Жозефина принимает букет, заказанный г-ном де Шанбодуэном, и выслушивает, думая совсем о другом, уверения в преданности от г-на префекта, выражающего «от себя и всего департамента радость узреть в ее лице образец доброты, добродетели и грации». Добродетель явно лишнее слово, но его поминают вот уже пятнадцать лет, и Жозефина в конце концов поверила, что это, действительно, ее свойство.

Затем экипаж, окруженный почетным эскортом, опять пускается в дорогу. За ним тянутся бесчисленные экипажи и фуры, которые везут 67 3 платья, не считая восточных и охотничьих нарядов, 7 3 корсета, 400 шалей, 498 сорочек из муслина, голландского полотна, батиста и перкаля, 198 пар шелковых чулок, 685 пар обуви, 980 пар перчаток и 87 шляп.

Есть тут и лошади, потому что Жозефину сопровождает целое ремонтное депо. Угодно читателю познакомиться с некоторыми из коней? Вот Синичка, Придворный, Эмаль — все трое пегие; Капризница и Змейка — серые; Фаворитка — серая в яблоках; Ласковый — вороной жеребец с белой звездочкой; Гордец — пегий с проседью; Звезда — серая, чуточку норовистая кобыла.

Почтовых лошадей меняют в Паси, и неизбежные девочки в белом подносят Жозефине цветы. Наконец поезд достигает Эвре, где национальные гвардейцы в голубом, «одетые с наивозможным тщанием и вооруженные тем, что они смогли получить», стоят шеренгами от площади Бонапарта, ныне площадь Шарля де Голля, вдоль улиц Ферре, Арфы, Епископства, Сен-Торен и Парижской дороги. Играет музыка, гремят пушки, заливаются колокола собора Богоматери и церкви Сен-Торен, и Жозефина, вытерпливая уже вторую речь, на этот раз произносимую мэром г-ном Дюро де ла Бюфардьером, может считать, что вернулась в «добрые старые времена».

Епископ, восьмидесятилетний г-н Бурлье, отсутствует. Он облачается и не успевает ни произнести речь, ни предложить прибывшей святую воду у церкви Сен-Торен. Кортеж шагом пересекает город, и императрица, — уточняет префект в своем докладе, — «самым грациозным образом здоровается со всеми, кого встречает на своем пути».

Когда, проехав три километра по дороге на Конш, Жозефина видит впереди свою новую резиденцию, которая высится над болотистой местностью, прорезанной канавами, прудами и каналами, все это кажется ей кошмаром. Замок — здание в форме куба с высотой, равной ширине, расположенное на цоколе с лестницами и газонами и увенчанное короной из печных труб; над зданием, усеченная вершина которого образует платформу, шестиоконная ротонда с куполом. На платформе предполагалось водрузить статую Тюренна, дяди десятого герцога д'Эвре, автора этой уродливой постройки. Платформа, к счастью, осталась пуста, но замок все равно производит впечатление незаконченности, и жители Эвре фамильярно величают его «Чаном».