По сравнению со многими другими это сновидение имеет одно преимущество. Сразу понятно, с каким событием прошедшего дня оно связано и какой темы касается. Информация об этом приведена в предварительном сообщении. Слова, которые я услышал от Отто о состоянии Ирмы, история болезни, которую я писал до поздней ночи, занимали мою душевную деятельность и во время сна. Тем не менее никто, ознакомившись с предварительным сообщением и с содержанием сновидения, не сможет догадаться, что означает мой сон. Я этого и сам также не знаю. Я удивляюсь симптомам болезни, на которые жалуется в сновидении Ирма, ибо они совсем не похожи на те, что я у нее лечил. Я улыбаюсь бессмысленной идее об инъекции пропиленовой кислоты и утешению, высказанному доктором М. В конце сновидение кажется мне более туманным и непонятным, чем в начале. Чтобы выяснить значение всего этого, я должен решиться на подробный анализ.

Большой зал – много гостей, которых мы принимаем. В то лето мы жили на улице Бельвю в особняке, на одном из холмов, расположенных рядом с Каленбергом[81]. Когда-то этот дом был предназначен для увеселительного заведения и поэтому имел необычайно высокие комнаты, похожие на залы. Сон также приснился мне на Бельвю, незадолго до празднования дня рождения моей жены. Днем жена сказала мне, что ждет много гостей, среди них и Ирму. Мое сновидение предвосхищает эту ситуацию: день рождения жены, много народу, среди них Ирма; мы принимаем гостей в большом зале особняка на Бельвю.

Я упрекаю Ирму за то, что она не приняла «решения»; я говорю: «Если у тебя по-прежнему боли, то только по твоей собственной вине». Это я мог бы сказать ей и наяву или, быть может, даже говорил. Тогда я придерживался мнения (впоследствии признанного мною неверным), что моя задача исчерпывается сообщением больным скрытого смысла их симптомов; принимают они затем это «решение», от которого зависит успех лечения, или нет – за это я уже не ответственен. Этому ныне успешно преодоленному заблуждению я благодарен за то, что в течение некоторого времени оно облегчало мне мое существование, поскольку при всем моем неизбежном невежестве я должен был обеспечивать успешное лечение. Но во фразе, которую я говорю Ирме во сне, я замечаю, что прежде всего не хочу быть виноватым в тех болях, которые она до сих пор испытывает. Если это вина самой Ирмы, то тогда я не могу быть виновным. Не следует ли в этом направлении искать смысл сновидения?

Жалобы Ирмы: боли в горле, желудке и теле; ее словно сжимает. Боли в желудке относились к симптомокомплексу моей пациентки, но они не были очень резкими; она жаловалась только на ощущения тошноты и дурноты. Боли в горле, в теле, резь в глотке почти никакой роли у нее не играли. Я удивляюсь, почему в сновидении я выбрал именно эти симптомы, в данный момент мне это непонятно.

Она выглядит бледной и отечной. У моей пациентки всегда розовый цвет лица. Я предполагаю, что здесь ее заменил другой человек.

Я пугаюсь при мысли, что проглядел у нее органическое расстройство. Легко понять этот никогда не исчезающий страх специалиста, который имеет дело почти исключительно с невротиками и привык относить на счет истерии многие проявления, которые другие врачи лечат как органические. С другой стороны, мною овладевает – я сам не знаю, откуда взявшееся – легкое сомнение в том, что мой испуг не совсем искренен. Если боли Ирмы имеют органическую причину, то опять-таки я не обязан их лечить. Мое лечение устраняет только истерические боли. То есть мне кажется, будто я сам желаю ошибки в диагнозе; тем самым можно было устранить и упрек в неудачном лечении.

Я подвожу ее к окну, чтобы осмотреть ее горло. При этом она слегка противится, как женщины, которые носят вставную челюсть. Я думаю, что ей-то это не нужно. Мне никогда не доводилось осматривать у Ирмы ротовую полость. События в сновидении напоминают мне о предпринятом недавно обследовании одной гувернантки, вначале производившей впечатление молодой, красивой женщины; но перед тем как открыть рот, она приняла определенные меры, чтобы скрыть свою челюсть. С этим случаем связываются другие воспоминания о врачебных обследованиях и маленьких тайнах, которые при этом раскрываются, не доставляя никому удовольствия. «Ей это не нужно», – прежде всего, пожалуй, комплимент для Ирмы; но я предполагаю еще и другое значение. При внимательном анализе всегда чувствуется, исчерпаны или нет все задние мысли. То, как Ирма стоит у окна, внезапно вызывает у меня в памяти другое переживание. У Ирмы есть близкая подруга, к которой я отношусь с большим уважением. Когда однажды вечером я нанес ей визит, то застал ее стоящей возле окна в позе, воспроизведенной в сновидении, а ее врач, все тот же доктор М., заявил мне, что у нее дифтеритные налеты в горле. Персона доктора М. и налеты вновь появляются в продолжении сновидения. Теперь мне приходит на ум, что за последние месяцы у меня появились все основания считать, что эта дама тоже является истеричной. Более того, Ирма сама мне об этом сказала. Но что мне известно о ее состояниях? Именно то, что она также страдает приступами истерического удушья, как и Ирма в моем сновидении. Таким образом, я заменил в сновидении мою пациентку ее подругой. Теперь я вспоминаю, что у меня часто возникало предположение, что эта дама тоже может обратиться ко мне с просьбой избавить ее от симптомов. Но сам я считал это маловероятным, потому что по своему характеру она очень скрытная. Она сопротивляется, как это показывает сновидение. Другим объяснением было бы, что ей это не нужно; она действительно до сих пор демонстрировала, что умеет справляться со своими состояниями без посторонней помощи. Остается еще несколько особенностей, которые нельзя отнести ни к Ирме, ни к ее подруге: бледность, отечность, вставные зубы. Вставные зубы приводят меня к вышеупомянутой гувернантке; я чувствую, что склонен удовлетвориться плохими зубами. Но тут вспоминается другая особа, к которой могут относиться все эти вещи. Она тоже не является моей пациенткой, и мне не хочется, чтобы она ею была, потому что, как я заметил, она меня стесняется, и я не считаю ее сговорчивой больной. Она обычно бледна, а однажды, в относительно благоприятный период, была отечной[82]. Таким образом, я сравнивал мою пациентку Ирму с двумя другими особами, которые тоже воспротивились бы лечению. Какой же смысл может быть в том, что я смешал ее во сне с подругой? Не в том ли дело, что мне хотелось совершить эту подмену? Либо подруга Ирмы вызывает во мне больше симпатии, либо я более высокого мнения об ее интеллекте. Дело в том, что я считаю Ирму неумной, потому что она не принимает моего решения. Другая была бы умнее, то есть скорее бы согласилась со мной. Рот хорошо открывается; она рассказала бы мне больше, чем Ирма[83].

Что я вижу в горле: белое пятно и покрытые струпьями носовые раковины. Белое пятно напоминает о дифтерите и тем самым о подруге Ирмы, но, кроме того, о тяжелом заболевании моей старшей дочери почти два года назад и обо всем ужасе того тяжелого времени. Струпья на носовой раковине напоминают мне о беспокойстве о моем собственном здоровье. Я часто тогда употреблял кокаин, чтобы избавиться от неприятной отечности в носу, и несколько дней назад узнал, что у одной пациентки, подражавшей в этом мне, случился обширный некроз слизистой оболочки носа. Рекомендация использовать кокаин, данная мною в 1885 году[84], стала причиной серьезных упреков по отношению ко мне. Дорогой друг, умерший в 1895 году (дата сновидения), из-за злоупотребления этим средством ускорил свою смерть.

Я тотчас подзываю доктора M., который повторяет осмотр. Это попросту соответствует той репутации, которую имел среди нас доктор М. Но то, что я делаю это «тотчас», требует особого объяснения. Это напоминает мне об одном моем печальном переживании как врача. Однажды, продолжая прописывать одно средство, считавшееся тогда еще безобидным (сульфонал), я вызвал у одной больной тяжелую интоксикацию и сразу же обратился за советом к более опытным старшим коллегам. То, что этот случай действительно возник перед моими глазами, подтверждается еще и другим обстоятельством. Больная, подвергшаяся интоксикации, носила то же имя, что и моя старшая дочь. До сих пор я никогда об этом не думал; теперь же мне это кажется чуть ли не возмездием судьбы. Как будто замена людей должна продолжиться в другом смысле; эта Матильда вместо той Матильды; око за око, зуб за зуб. Как будто я выискиваю всевозможные случаи, на основе которых я мог бы упрекнуть себя как врача в недостаточной добросовестности.