Скопин. Один знакомый как будто видел его на Комсомольской площади, но гораздо раньше, около восьми вечера.
Кибрит. Опять непонятно... Сумбур!
Скопин. Хорошо, произнесу вслух то, что вы не рискуете. Рядом с Бахом ощущается чье-то присутствие, так? Стоит допустить, что Бах был не один, — и сумбур исчезнет. Этот некто одолжил фломастер. (Берет фотокопию черновика.) Видите волнистую царапину — сначала пробовалась авторучка. Этот некто подсказывал: «Следователь шьет мне дело... лепит чернуху...» И он — уже потом — склеил пакет и опустил его в ящик. Логично?
Кибрит. Совершенно логично и... (горестно) совершенно бездоказательно!
Скопин. Пока да. Но в картине самоубийства не место странностям. Ситуация должна прочитываться однозначно. Если возникает — даже не утверждение, только вопрос: а был ли Бах один на один с рекой — то уже...
Голос Медведева из переговорного устройства: Товарищ полковник, Ферапонтиков мудрит и требует вас.
Скопин (Иронически разводит руками.). Раз он требует — обязан подчиниться.
Скопин садится на прежнее место за столом. Входит Ферапонтиков с протоколом допроса.
Ферапонтиков. Не могу подписывать, товарищ начальник. Неправильный протокол!
Скопин. Чем же неправильный?
Ферапонтиков. Не теми словами. Хочешь так понимай, хочешь — навыворот. Вот, к примеру: «В случае, если бы я узнал». В случае! Значит, чего-то случилось! Я разве так говорил? Я говорил: «Кабы узнал...» Всякому тогда ясно, что ничего я не знал и ничего не случилось! Теперь дальше: «Ввиду приезда милиции...» Опять неправильно. Не видел я, как она приехала! Меня об эту пору даже на работе не было! Нет, против себя нельзя подписывать, так вот людей и запутывают...
Скопин. Не нравится грамотный протокол — не надо. Берите чистый бланк (протягивает несколько листов) и на все вопросы, которые были вам заданы, напишите ответы По своему усмотрению.
Ферапонтиков(в задумчивости берет бланк). Так, значит... Это сколько ж писать... Да и вам вроде обидно.
В дверях без стука появляется Томин, смотрит на Ферапонтикова, сидящего к нему почти спиной, делает Скопину и Кибрит предостерегающий знак.
Ферапонтиков. Может, и тот протокол сгодится? Понятно из него, что я ни при чем, как считаете?
Скопин. Все из него понятно, Ферапонтиков.
Ферапонтиков. Ну что ж... ладно тогда. (Достает фломастер, снимает что-то прилипшее с кончика.) На каждой странице снизу?
Скопин. Да.
Томин неслышно подходит, и внезапно берет из руки Ферапонтикова фломастер. Ферапонтиков оборачивается, изумление на его лице сменяется злобным испугом.
Томин. Старший инспектор МУРа Томин! Не узнали? (Разглядывая фломастер, небрежно.) Кто ж таким фломастером серьезные бумаги подписывает? Взгляни, Зина.
Кибрит(берет фломастер и, поняв мысль Томина, рассматривает). Кончик так размочален, будто им скребли... по камню.
Ферапонтиков(вздрагивает, выхватывает фломастер и прячет в карман). Извиняюсь, старенький... Действительно, негоже! (Скопину.) Разрешите вашу авторучку? (Торопливо подписывает протокол.) Могу быть свободен?
Томин (передает Скопину исписанный от руки лист — показания Ляли — и ногтем отчеркивает важное место). Ах, Федор Лукич, Федор Лукич, не поддержали вы меня в трудную минуту, а я так нуждался! Подкинули бы десяточки три за брошку — сейчас мы были бы друзья.
Кибрит подходит к Скопину и тоже читает отмеченные Томиным фразы.
Томин. Конечно, нехорошо быть злопамятным, да что поделаешь... (Видя, что Скопил прочел то, что требовалось.) Пусть Вадим Александрович нас рассудит, он человек справедливый.
Ферапонтиков. Не помню я про брошку!.. И вообще это к делу не идет!
Скопин. Поскольку Александр Николаевич обижается, надо разобраться.
Ферапонтиков смотрит то на одного, то на другого, не понимая, что происходит. Первый испуг из-за фломастера прошел, теперь он больше в недоумении.
Скопин (В переговорное устройство.). Проводите товарища Ферапонтикова, пусть подождет.
Входит сотрудник, уводит Ферапонтикова.
Ферапонтиков(на ходу). Все подписал, и снова не выпускают!
Кибрит. Вы заметили его реакцию, Вадим Александрович?
Скопин. Заметил... (Берет фотокопию черновика, взглядывает на нее, протягивает Томину.) Похоже, что писалось под диктовку Ферапонтикова?
Томин. Так и слышится его говорок!
Скопин(показывая на протокол допроса Ляли). Откуда эти сведения?
Томин. Одна девушка случайно вспомнила.
Скопив(читает). «Ни за что не соглашался ехать через Павелецкий мост, и шоферу пришлось дать большой крюк». Преувеличения здесь нет?
Томин. Если бы Ферапонтиков не заартачился всерьез, она бы тотчас забыла. Девушки редко помнят маршрут.
Кибрит. Столько всего пересекается на Ферапонтикове... Вадим Александрович, Шурик, неужели мы нашли?!
Скопин. Пожалуй, нашли. Но кого? Того, который — что? Ответа пока нет.
Томин. Ответить должен он сам. У меня Ферапонтиков фигурирует в деле о квартирных кражах — как скупщик и организатор. (На удивленное движение Скопина.) Да, Федор Лукич на все руки. Сейчас, с вашего разрешения, я его заберу, поедем смотреть, как он живет.
Кибрит. Будешь делать обыск?
Томин. Да, есть все основания.
Сцена восемьдесят третья
Дача Воронцова. Поздний вечер. В гостиной Воронцов у камина. Ферапонтиков сидит рядом на маленькой скамеечке, перед ним па полу стоят бутылка и рюмка.
Воронцов. Шел бы, Федя. Поздно.
Ферапонтиков. Не гоните, Евгений Евгеньич! При хозяине собаке спокойней. Что мне дома-то? Все вверх дном, вещички раскиданы, и тайничок пустой... Жалко денег, думал, не найдут... Да шут с ними, только бы Валентин не потек! Лихие с ним ребята работали, заложит — беда. А самое обидное — сидеть неохота! Разбаловался я при вас: мягко сплю да сладко ем...
Воронцов. Эх, Форточкин! Смотрю, ты по старой памяти одного МУРа боишься.
Ферапонтиков. Правильно, обехееса не боюсь. Я его толком не нюхал, а МУР, можно сказать, сызмала... МУР — это да!
Воронцов. Неистребимый карманник. Так я надеялся, что ты остепенишься. Дом начал строить...
Ферапонтиков. А что мне тот дом? Кому в нем жить? На ваши хоромы, должно, позавидовал... И вообще этот весь бизнес... позвольте откровенно, Евгений Евгеньич?
Воронцов. Позволяю откровенно, только без мата.
Ферапонтиков. Ну, в общем, бизнес ваш меня не колышет. Неудобно без мату... Я почему воровство ценю? За переживание. На деле, бывало, весь как струна, весь в единой точке! А тут — квитанцию какую-то подменили, числа другие... не видишь даже, чего украл! Никакого интересу.
Воронцов. Значит, насилуешь свою романтическую натуру?
Ферапонтиков. Лично вам служу, Евгений Евгеньич. Исключительно! Кругом хамье, а вы — белая кость! Ни перед кем фасон не спускаете! Особенный вы человек, Евгений Евгеньич, за это уважаю. Перед вами что Чернышев, что Першин — и те шпана.
