От зловонья Аделия едва не потеряла сознание. Опустилась на холодный пол и решила, что лучше умрёт, чем последует примеру товарок.

Их выпустили только утром. Причём тут же, не дав отдышаться, заставили с тряпками и вёдрами отдраивать загаженное помещение. Аделия инстинктивно постаралась отойти подальше от входа в барак. Завернула за угол и столкнулась с женщиной в коротком полушубке. Её ярко-рыжие волосы тяжелыми локонами лежали на плечах. Пушистые ресницы обрамляли огромные, слегка навыкате глаза болотного цвета. Её можно было бы назвать красавицей, если бы не большой пористый нос, который, впрочем, уравновешивался крупными выпяченными губами растянутого рта. Её внешность своей свежестью настолько контрастировала с серыми страдальческими лицами этапированных, что Аделия невольно залюбовалась ею.

– Жива? – подбодрила рыжая, оставшись довольная произведенным впечатлением.

– Пока… – пролепетала Аделия. Ей вдруг показалось, что эта женщина – начальник лагеря, и от этого затряслись поджилки.

Почувствовав её испуг, женщина рассмеялась громким раскованным смехом, обнажив здоровые белые зубы.

– Какая ты пуганая! Но не боись, я тоже зэчка. Лида Померанец, – и протянула руку.

– Аделия… – всё еще ошарашенно представилась она, едва коснувшись её теплой мягкой ладони.

с удовольствием процитировала она.

В ответ Аделия лишь слегка скривила губы в подобии улыбки.

– Ничего, – неожиданно перешла на серьезный тон новая знакомая, – я здесь заведую баней и руковожу кружком танцев. Так что отмоем тебя – и на паркет!

– Танцы? – Аделии показалось, что она это слово произнесла на каком-то незнакомом ей языке. В испуге оглянулась. Вохровцы то и дело грубо подгоняли остальных женщин, а их двоих старались не замечать.

Но не эти страхи снились сейчас Аделии. Она танцевала во сне… Скошенный диск луны заглянул в настежь открытое Францем на ночь окно и осветил бледным светом её лицо. Она слегка приоткрыла глаза, легко соскользнула с кровати и, выбежав босиком на центр ковра, закрутилась волчком в монотонно-вертящемся танце.

Франц едва не выронил их рук пустой стакан. Движения Аделии не нарушали звенящую тишину июльской ночи. Они казались воздушными, а сама женщина бестелесной. Франц с изумлением увидел, что её ноги отрываются от ковра, и она кружится в воздухе.

«Что за чёрт! – одёрнул он себя. – Просто темно! Но почему она танцует? Лунатик, что ли?»

Однако долго ему размышлять не пришлось. Ритмичные движения танца, мерцающие в его кружении приоткрытые глаза Аделии, в которых отражался лунный свет, заволокли мозг Франца сначала войлоком отупения, а после некоторого давления в висках возникло легкое головокружение, расслабившее его тело. Набегающие волны теплого воздуха, возникавщие от движений Аделии, убаюкали его сознание, и Франц провалился в спокойную тягучую бездну сна.

Аделия проснулась с улыбкой. Она давно не чувствовала себя такой бодрой и свежей. Повернулась на бок и не обнаружила обычно храпящего рядом Франца. Его подушка оказалась не примята. «Может, поэтому так хорошо спалось?» – подумала она и приподнялась на локтях. Франц сидел в кресле с поникшей на грудь головой. Тело казалось безжизненным. Аделия вскочила на ноги и подбежала к нему.

На ковре перед Францем валялись пустая бутылка из-под обстлера и стакан. Сам он дышал ровно и тихо, что говорило о глубоком спокойном сне. «Это же надо так напиться?!» – Но вместо возмущения она почувствовала к нему жалость. Она погибнет за любовь. А он за что? За родину? Но разве так нужно погибать за родину?

Аделия проскользнула в ванную комнату. Быстро приняла душ, надела легкое шифоновое платье, убрала волосы в пучок на затылке и, стараясь не шуметь, вышла из номера. Сердце её колотилось, словно она задумала побег. На самом деле, никаких планов у неё не было. Просто захотелось свободы. Вдохнуть полной грудью утреннюю свежесть и утвердиться в принятом вчера решении.

В холле отеля толпилось много военных, как по команде устремивших на неё заинтересованные взгляды. Она с независимой улыбкой прошла мимо. Её путь лежал всё в тот же парк Тиргартен. Как преступника тянет на место преступления, так и её влекло туда, где она приняла окончательное решение – не предавать свою любовь. Вот только скамейка, на которой они вчера сидели, была занята какими-то ветеранами. Пришлось искать уединения среди уцелевших еще рододендронов. Эти кусты, радостно кричащие распустившимися бутонами многочисленных расцветок и оттенков, рождали в душе Аделии детский восторг. А ведь всего несколько дней назад, при взгляде на них наворачивались слёзы. Сегодня же она готова была броситься на колени, обнять кусты и зарыться лицом в их буйное цветение. Не сдержавшись, сорвала один ярко-малиновый цветок и спрятала в ладонях. Села на скамейку, любуясь им словно драгоценным посланием из другой жизни.

Умирать не страшно тогда, когда ощущаешь смерть как очищение. Столько оседает в душе страшного, грязного, гнусного, когда её безжалостно начинают мордовать. Ну что Аделия сделала плохого всем этим людям? Народу? Родине? Она же влюбилась не во врага, не в убийцу, а в прекрасного лётчика, которого её страна пригласила как друга, доверила летать в своём небе. И за всё за это её обрекли на десять лет страданий. А теперь еще требуют, чтобы она добровольно плюнула в свою любовь. В лучшее, что случилось в её жизни. Нет… даже угроза расправы над родителями, не заставит её подчиниться. Ведь когда она погибнет, какой прок будет в новом аресте отца и матери? В стране война, кому нужны эти старики! А для них дочь всё равно давно умерла. Наверняка мама уже выплакала все слёзы…

Притупившийся страх за дальнейшую судьбу родителей помог ей преодолеть последнюю преграду к осуществлению принятого решения. Аделия достала из сумочки пачку сигарет, закурила и с благодарностью взглянула на фиолетовый куст рододендрона. Ничего красивее в жизни она больше не увидит. Дальше её ждёт неизвестность, возможно, пытки и в лучшем случае – расстрел. Что ж! … Умирать она привыкла.

Первый раз это произошло после изнасилования. Почти год Аделия жила в лагере под постоянной опекой Лиды Померанец. Та пристроила её уборщицей в бане. Свободное время Аделия проводила в кружке танца. В коллектив Лида отбирала молодых девушек с фигурами на любой вкус. Красивых среди них было мало. Требовалось, чтобы выглядели опрятно и ухоженно. Танцевали без перерыва по несколько часов в день. В сущности, на танцы в привычном понимании, это мало походило. Монотонные круговые движения без музыки, под ритм, отбиваемый ладонями Лиды Померанец. Постоянное кружение вокруг своей оси с распростёртыми в стороны руками и запрокинутыми головами. Периодически Померанец приказывала падать на пол, и все с грохотом валились на навощённый до зеркальности паркет. Поначалу шум падающих тел пугал танцовщиц, но когда оказывалось, что никаких даже малюсеньких травм, а тем более вывихов и переломов эти падения не вызывали, они перестали об этом думать. Просто бездумно выполняли приказы наставницы. После физических упражнений Померанец усаживала их в круг и пускалась в долгие туманные философствования. Поскольку ученицы в подавляющем большинстве были малообразованными, неразвитыми провинциалками, то монологи вызывали на их лицах выражение послушного отупения. Иногда по взмаху её руки они начинали смеяться, даже хохотать. Тогда Аделии становилось по-настоящему жутко. Многочисленные воспоминания Померанец о каком-то мифическом учителе танца, об извилистом пути хитреца глубоко проникали в сознание Аделии. Ей казалось, что она единственная за всеми этими беззвучными движениями и путаными речами ощущает какой-то скрытый мистический смысл. Впрочем, слово «мистика» тогда для неё являлось исключительно литературным термином.