- Еще две минуты, и сгорит излучатель, - сказал он, - пойду подсоединю новый...

Вдруг внизу завыли сирены. Этот звук до сих пор наполняет мои уши. От неожиданности Фельдман присел на корточки и вцепился в край луча. Нет, они не проехали мимо. Две милицейские машины остановились, и одна направила боковую фару вверх.

Лицо Фельдмана перекосилось, и он метнулся к окну. Бежал он не оглядываясь.

Подъехала еще одна милицейская машина. По стене дома, скрещиваясь и расходясь в стороны, уже ползли две полоски прожекторов.

До окна Фельдману осталось шагов двадцать... десять... три... В этот миг фиолетовый луч погас. Черный силуэт Фельдмана замер, перевернулся головой вниз и исчез в темноте.

- Старик! - позвал я.

- Рик-рик-рик, - отозвалось эхо в уличном ущелье.

В темноте где-то далеко раздался протяжный крик. Через несколько секунд глухой удар донесся со дна улицы. Рев сирены неожиданно умолк, и настала тишина.

Еще не веря тому, что произошло, я протянул руку. Твердый луч исчез, как сигаретный дым.

...Не знаю, все ли я рассказал точно так, как было на самом деле. Теперь этого уже не проверишь. Вчера я снял со счета все свои деньги и на них похоронил Фельдмана - самого головастого парня из всех, каких я встречал.

Мать прибежала из кухни, плотно прикрыла за собой дверь и подняла руки к потолку.

- Господи! За что наградил ты меня соседями? Сил больше нет. Проклятая коммунальная жизнь!

Она опустила руки и выразительно посмотрела на отца. Мать была прирожденной актрисой, хотя работала инженером. Отец же никогда не возмущался. Он утешал себя тем, что когда-нибудь неурядицы устранятся сами собой.

- Ну вот, - сказал он. - Опять ты заводишься. Потерпи месяц. Уедем на твой юг, и никто не будет дышать на тебя гриппом и заглядывать в кастрюли.

На юг решила ехать мать, и отец согласился: то был единственный способ заставить ее отказаться от юга. И, действительно, теперь, еще не остыв от кухни, она раздраженно заметила:

- На юг? В эту душегубку, где дерутся за лежак, чтобы протянуть ноги?.. Хватит с меня коммунальной квартиры! Можешь ехать один, мы с Гошкой не поедем!

- Между прочим, - сказал Гошка, - Робинзон жил на необитаемом острове. Абсолютно без соседей...

Мать строго взглянула на Гошку. А отец понял, что его восьмилетний Гошка уже почти человек.

- Дети! - сказал отец. - Это светлая конструктивная идея: двинуть в дикие места, где ни души, кроме медведей. Будем ведром ловить рыбу и смотреть на звезды.

- Это куда? - подозрительно спросила мама.

- Ясно - на дикую природу. Представляешь: Гошка закалится, нагуляет бицепсы вот такие, - отец показал на валик дивана. - Смотри, какой он бледный. Цивилизация его заела!

Отец остановился, ожидая возражений, но, вдохновленный тем, что мать молчит, стал развивать светлую конструктивную идею дальше.

- Во-первых, купим компас. По компасу выйдем через лес к реке. Ставим палатку, живем у костра. Гошка, чего молчишь?

Гошка не торопился высказаться. Чего зря расходовать калории, когда мать скажет "нет" и все.

- Мальчишки! - мать неожиданно улыбнулась. - Папка у нас Сократ. Лес, река, тишина и никакой тебе коммунальной кухни. Сделаем из Гошки Тарзана. Гошка, ты согласен?

- А ружье? - спросил Гошка.

- Ружье?

- Ружье купите?

- На кой тебе ружье? - сказал отец. - Я куплю тебе рыболовный крючок.

- Чем же я вас буду там кормить? - спросила мать. - Где там полуфабрикаты? Их и в городе не достать!

- Да там грибов полно, ягод - махнул рукой отец. - Рыбы навалом. Главное - иметь компас...

Гошка носился по комнате и повторял чудесные дурацкие стихи, сочиненные классиком, пожелавшим остаться неизвестным:

Поросенок жирный,

Поезд пассажирный.

Если поезд не пойдет,

Пассажир с ума сойдет.

Стихи звали в дорогу.

Мать с отцом работали в одном конструкторском бюро, и им очень трудно было выбить отпуск вместе. Женщину без всяких проблем отпустили. Главный инженер проекта сказал, что мать так напряженно в рабочее время вязала свитер, что ей просто необходимо отдохнуть. Тогда муж пригрозил администрации распадом семьи, и руководство решило не брать на себя такую тяжелую моральную ответственность.

Наконец они собрались и отбыли. Ехали на поезде долго, в самую глухомань. По дороге отец следил за компасом. Стрелка его показывала, что поезд шел в правильном направлении, не сбиваясь с пути. С утра погода была прекрасная. Дождь закапал, когда они вылезли из вагона на диком полустанке.

- Ну и где же обещанные звезды? - спросила мать.

- Тучи - это еще лучше, - сделал заявление не для печати отец. - У кого есть плащи?

Плащ был у мамы. Она сказала, что вообще с детства не простуживается, и надела свой плащ на Гошку. Отец был одет в два рюкзака.

Шли они между рекой и опушкой леса. Абсолютную дикость природы нарушал запах свинофермы, расположенной на другом берегу. Когда фермы на том берегу кончились, на этом берегу исчез лес, и начались бесконечные поля без единого дерева. Вскоре все покрыла дымка. Гошка начал хныкать, а мать заметила:

- Не подумайте, что я намекаю. Но на юге сейчас сплошное солнце...

Мать тут же пожалела, что не удержалась, и дала себе слово больше не намекать.

Совсем стемнело, и они остановились.

- А что по этому поводу пишет Джером К. Джером? - ехидно спросила мать.

Отец всегда носил с собой и цитировал свою любимую книжку "Трое в одной лодке". Он говорил, что там есть советы на все случаи жизни.

- Сейчас темно, и я не могу прочесть ни строчки, - ответил отец. Переночуем, а утром все будет ясно.

Под дождем они поставили палатку и влезли в нее. Мокро было и снаружи, и внутри. Они были такие голодные, что мать открыла банку консервов частика в томатном соусе, и все стали дружно жевать его с мокрым хлебом.

- А чайку утром попьем, - бодро сказал отец. - Утром будет солнышко. Давайте спать.

Едва они легли, прижавшись друг к другу, чтобы согреться, как раздался гул, будто они лежали в жерле вулкана. На них полетело что-то, похожее на холодный душ. Крупные капли разбивались о крышу палатки, и внутрь сыпалась мелкая пыль. Гошка стал чихать. Подул ветер, палатка перекосилась. И упала.

- Вы живы?

- Еще живы...

- Вылезайте! - отец стал карабкаться к выходу. - Вон там, под кустом, не так дует.

В темноте они переползли под куст. Под кустом было мокрее, чем в палатке, но зато меньше дуло. Они постелили одеяло на траву и накрылись палаткой.

- Алеет восток, - грустно сказал отец и вздохнул. - Мне кажется, мы легли на муравейник и долго не пролежим.

- Иди сюда, милый, иди, мой хороший! Тю-тю-тю...

Это был голос над самой папиной головой. Отец выглянул из-под края палатки. Возле куста стоял человек в сапогах и плаще и нанизывал на крючок червя.

- Вам не мокро спать? - поинтересовался человек.

- Нам-то прекрасно! А вот мальчик...

- Так у вас ребенок! Что же сразу не сказали?

Человек бросил на траву удочку и убежал. Вернулся он с молодой женщиной. Та повела сонного Гошку, мать и отца за собой. Было уже почти светло и все видно. Им постелили в пустом углу палатки, возле выхода, и дали укрыться сухим одеялом.

Гошка шел, не просыпаясь, и так же, не проснувшись, лег. Мать устроилась рядом с Гошкой. Отцу места не хватило, и он лег, согнувшись буквой Г на травке, у них в ногах.

- Спасибо... большое спасибо... - пробормотала мать и провалилась в сон.

- Не повезло им с погодой, сердечным... - сказал человек в сапогах и плаще, как будто ему самому с погодой повезло.

От этих слов отец проснулся. Голова гудела, как после большого праздника. Мать с Гошкой спали. Отец еле разогнулся из буквы Г в букву А.

Перед ним лежала поляна, вся в ямах, и кусок реки, прикрытый редким лесом. Тучи ползли низко, цепляясь за верхушки елей клочьями грязного ватина. Дождь - как бы это сказать точнее? - почти перестал, но немного все-таки сыпался. В пяти шагах от папы стояла палатка. Рядом с ней - еще две. У реки палатки стояли в два ряда. Посреди поляны горел большой костер. На длинных жердях, с разных сторон, в огонь тянулись ведра, чайники, кастрюли на проволочках. Папин нос жадно втягивал запахи, но голода это не утоляло.