Верстах в трех от деревни есть небольшое илистое озерко, со всех сторон окруженное болотами и лесом. Называется оно Вехкалампи. Рыбой озерко не особенно богато. А если сравнивать его с другими карельскими озерами и ламбами, то можно, пожалуй, назвать и бедным. Но при удаче и на Вехкалампи можно наудить окуней и плотвы на добрую уху. Другой рыбы здесь не водится.

Хуоти часто ходил удить на Вехкалампи. Вот и теперь он стоит на берегу, в тени чахлой сосенки, любуется желтыми кувшинками и внимательно следит за плоским поплавком, выструганным из сосновой коры. Вокруг черной тучей вьется мошкара, назойливо пищат комары. Мошкара мелкая, глазом едва различишь, а комары большие, длинноногие и злые. Хуоти то и дело отгоняет их рукой, отмахивается ивовой веточкой, но проклятого комарья так много, что нет-нет да какой-нибудь и вопьется в шею или под рубаху залезет, а то усядется на щеку или на самый кончик носа. Иногда Хуоти дает комару насосаться, а когда тот раздуется и станет красным, прихлопнет ладошкой, и на щеке остается алое пятнышко, которое на солнце быстро высыхает и становится маленькой черной корочкой.

Неподалеку от Хуоти, на кочке у самой воды, стоит с удочкой в руках Ханнес. Он тоже не спускает глаз со своего поплавка. Поплавок у Ханнеса настоящий, продолговатый, наполовину белый, наполовину красный. Такой поплавок хорошо заметен на воде при любой погоде. Отец Ханнеса привез его из Каяни. Ни у кого из мальчишек нет такого поплавка, и Ханнес очень гордится им.

Хуоти и Ханнес — ровесники, обоим идет двенадцатый год. Роста они одинакового, но Ханнес в плечах пошире, покоренастее, и лицо у него со здоровым румянцем. Зато — конопатое. Года три назад Ханнес переболел оспой. Страшное поветрие прошло тогда по деревне, словно бог решил покарать ее жителей. Много народу унесла тогда оспа. У Хуоти тоже умерла сестра. Сам Хуоти каким-то чудом не заболел, да и вообще он почти не хворал. А если он выглядит слабым и хилым, то только потому, что живут в их доме бедно. Приличной одежонки и той у них нет. На Хуоти заношенная до дыр рубаха из серого домотканого холста и тоже серые, с залатанными коленками портки, сшитые из грубого сукна. Штанины закатаны до колен. А на поясе в больших ножнах висит самодельный нож, выкованный из обломка косы. На ногах ничего нет… если не считать «вороньих ботинок» — так называют у них в деревне цыпки. Их Хуоти приобретает каждой весной.

Как только стает снег, до поздней осени Хуоти ходит босиком. Конечно, удобней шагать по лесу в обуви, но раз ее нет… У Ханнеса в доме обутка, правда, была, но он тоже предпочитал бегать босиком — легче. Не беда, что хворост колет — ноги мальчиков привыкли, хотя кожа на подошвах у них не такая продубленная, как у старого Петри. И неудивительно — Петри пошел уже девятый десяток, а за свою жизнь, говорят, он износил всего лишь три пары сапог. А уж Петри-то домоседом не назовешь. Сколько верст он исходил по глухим лесам, где и тропинок-то нет — не сосчитаешь. Разве Хуоти и Ханнес прошли столько — и сравнивать нечего…

— Клюет? — спросил Хуоти у Ханнеса, который вытащил удочку из воды и стал менять наживку.

— Нет, — ответил тот, даже не взглянув на Хуоти.

— У меня тоже, — крикнул Хуоти и забросил удочку в другое место, ближе к торчавшей из воды коряге.

Позавчера на этом самом месте, у коряги, он за короткое время натаскал целую связку окуней и плотичек. А сегодня не клюет, хоть реви. И погода хорошая, а клева настоящего нет. Правда, на пруту у Хуоти болтается десяток окушков, да все с вершок — не больше. Он уж испробовал все наживки: то насадит на крючок жирного извивающегося червя, то глаз окуня, то достанет из спичечного коробка тучную гусеницу. И каждый раз сперва плюнет на наживку, потом закинет как можно дальше и бормочет:

Этими словами дед Хуоти уговаривал водяного расщедриться и послать ему удачу в рыбалке. Теперь вот Хуоти уговаривает, только водяной будто и не слышит.

«Дремлет, — подумал Хуоти и легонько дернул удочку, чтобы поплавок чуть-чуть качнулся. — Погода слишком тихая».

И в самом деле, день выдался на редкость тихий и теплый. Солнце так и пекло с безоблачного неба. Водяного, конечно, разморило. Забрался он в ил, на самое дно, где попрохладнее, и улегся. Лежит себе, прохлаждается, глаза закрыл и не слышит, как просит его Хуоти подогнать окуней к крючку.

Вода в ламбе ясная, прозрачная. Только изредка с другого берега, со стороны большого болота, налетит ветерок и быстрая рябь черной полосой побежит по глади, но не дойдя до середины замирает, словно обессилев. И снова на спокойной, ясной поверхности озерка, как в зеркале, отражается крутой косогор противоположного берега и тихо покачивающиеся на его гребне высокие ели, а под елями, повисшими в воде вниз макушками, голубеет небо. Хуоти смотрит на это небо, и ему становится страшно. Вехкалампи кажется таким глубоким и бездонным, что даже голова кружится. Хуоти отводит взгляд от этой страшной бездонной глубины и смотрит вверх, на настоящее небо, где не видно ни одного облачка. Он знает, что лучше всего окунь клюет в такую погоду, когда чуть-чуть дует ветерок и особенно если моросит теплый дождик. «Хоть бы пошел», — думает он, но тут же вспоминает, что отец и старший брат Иво ушли на покос на Ливоёки. «Нет, не надо дождя, пусть скорее с косьбой управятся». Хуоти очень хотелось тоже пойти на Ливоёки, но отец не взял его. «Успеешь еще. Не так уж там хорошо, как тебе кажется», — сказал он.

Пришлось Хуоти остаться дома, помогать матери по хозяйству. Целый день он занимается то одним, то другим, ни от какой работы не отказывается. А мало ли дел в доме в летнюю пору! На Ливоёки, пожалуй, было бы легче и веселее, чем дома. У косарей и хлеб настоящий, из чистой ржаной муки, а дома хлеб пекут с примесью сосновой коры. Но что поделаешь, если отец не взял с собой. Впрочем, если разобраться, Хуоти и дома не так уж плохо. Справившись со своими делами по хозяйству, он собирает в лесу грибы и ягоды, заготовляет на зиму веники овцам, да еще успевает наловить и рыбы на уху. На рыбалку он обычно ходит один или с соседским Олексеем, сыном Хёкки-Хуотари. С Ханнесом — реже. Очень уж коварный этот Ханнес: каждый раз, когда они борются, непременно сделает подножку, не успеешь оглянуться — и ты уже на лопатках. Но обида у Хуоти быстро проходит, и он ходит на рыбалку иногда и с Ханнесом. Конечно, интереснее всего удить одному. Тогда и окунь лучше клюет. Во всяком случае так кажется Хуоти. Вот позавчера он ходил на рыбалку один. Ну и наловил же он окуней и плотиц! А сегодня — не клюет. Хуоти совершенно уверен, что окунь не берет сегодня только потому, что у Ханнеса дурной глаз. Хуоти искоса взглянул на Ханнеса и в душе остался доволен — у Ханнеса тоже не клевало, не помогал и его красно-белый поплавок.

Хуоти надел на крючок свежую гусеницу, плюнул на нее и, широко размахнувшись, забросил удочку, насколько хватило лески. Может быть, там, среди кувшинок, клюнет?

С другого берега озерка донеслось звяканье колокольчиков. Деревенское стадо поднялось с послеобеденного отдыха и опять принялось за свою траву. Сколько бы в доме ни было коров, колокольчик привязывали только одной. Колокольчиков в стаде было ровно столько, сколько домов в деревне — двадцать шесть. Конечно, когда одновременно в лесу позвякивают двадцать шесть колокольчиков, то нелегко сразу различить в их разноголосице свой колокольчик. Но Хуоти мог безошибочно узнать издали звук медного колокольца своей Юоникки. Его знакомый звук здесь, в лесу, казался каким-то особенно родным.