Няня взяла руки малышки в свои, чуть сжала их, потом посмотрела на нее в упор и сказала:

– Сэмми, твои мама и папа попали в аварию. Они больше не вернутся домой. Они теперь… на небесах.

На протяжении следующих двадцати пяти лет мужчина в балаклаве ни разу не снился Сэм. Постепенно он стал смутным воспоминанием, чем-то из ее детства, вроде давно забытых игрушек, ржавых качелей или укромных уголков, которые теперь были застроены домами с аккуратными газонами. Она думала, что этот человек исчез навсегда.

Однако, как выяснилось, он про нее не забыл.

Сэм набрала на клавиатуре компьютера ряд цифр, а потом устало откинулась на спинку стула и закрыла глаза; в голове у нее гудело и стучало, словно пылесос, работавший в коридоре за дверью. Она посмотрела на часы. Двадцать минут седьмого. Среда, 22 января. Господи, как время летит. Только вчера, казалось, праздновали Рождество.

Она развернулась в кресле и посмотрела сквозь свое отражение в окне на тонкие струйки дождя, которые безмолвно падали в темноту быстро пустеющих улиц Ковент-Гардена. Это был самый мокрый из всех дождей: такой, кажется, хлещет на тебя со всех сторон, проникает под одежду, под кожу и даже словно бы обдает тебя брызгами с тротуара.

Да еще эти вечные сквозняки: от окна немилосердно дуло. Сэм втянула голову в плечи, потом потерла ладони одну о другую. Отопление отключили, и в кабинете стоял холод. Она посмотрела на лежавший рядом с монитором эскиз – раскадровку рекламного ролика. Первый кадр изображал морской берег с пальмами. На следующем из моря выбегали мужчина и женщина – оба красивые, в дорогих купальниках, и даже над загаром их, похоже, поработал дизайнер. Третий кадр: женщина пробует шоколадку, которую держит в руках мужчина. И подпись: «Шоколад „Сам по себе“. Эту плитку хочется съесть в одиночестве… или разделить с очень близким другом».

Убранство кабинета было простым: белые стены и черная офисная мебель. Только в углу пряталось какое-то чахлое растение, решительно пресекавшее все попытки Сэм заставить его зазеленеть в полную силу. Уж она и поливала его, и разговаривала с ним, и музыку ему ставила, и листья молоком мыла (после чего оно страшно воняло несколько дней), и подвигала его поближе к окну, и, наоборот, отодвигала подальше, – все тщетно. Правда, растение не засыхало настолько, чтобы можно было с чистой совестью его выбросить, но в то же время и не приобретало надлежащего вида, чтобы стоило держать его в кабинете. Клер, коллега Сэм, с которой они делили кабинет, сказала однажды, что это, наверное, домашнее растение, а не офисное. У Клер были довольно странные представления о многих вещах.

Стены кабинета пестрели графиками и фотографиями, тут и там виднелись стикеры с напоминаниями, что нужно сделать. А столов здесь было только два: ее собственный, где царил относительный порядок, и стол Клер, который был просто стерильно чист, абсолютно идеален, что действовало на нервы. Перед уходом Клер неизменно приводила свое рабочее место в безупречный вид, причем делала это с самодовольным выражением лица, словно бы давая понять, что одному богу известно, вернется она сюда снова или нет.

Сэм услышала приближение пылесоса по коридору – стук, грохот, жужжание – и зажмурилась, пытаясь прогнать из головы боль, которую с трудом отличала от воя пылесоса. Дверь открылась, и вой усилился тысячекратно. Сэм подняла голову, собираясь поздороваться с Розой, но вместо уборщицы в кабинет вошел ее босс, Кен Шепперд. Лицо Сэм растянулось в улыбке.

– Привет. Извините, что не пришел раньше, но тут у меня было… – Кен помахал правой рукой в воздухе, потом описал ею круг, словно разматывая клубок.

– Ничего страшного, – сказала она. – Я просто хотела узнать кое-что насчет шоколада «Сам по себе». Уточнить, кому вы поручите съемки рекламного ролика.

– Сэм, а что это вы такая бледная? Не простудились?

– Голова побаливает. Наверное, от этого монитора. Думаю купить для него защитный экран.

– У меня есть аспирин.

– Спасибо, не беспокойтесь.

Он подошел к ней, неугомонный мужчина лет сорока пяти, одетый как студент; седеющие волосы вечно взъерошены (интересно, босс вообще ходит когда-нибудь к парикмахеру?); лицо приветливое, но помятое, как и его джинсовая рубашка; проницательные голубые глаза добродушно улыбаются. Кен остановился у стола Клер:

– Образцовый порядок, правда?

– Это камушек в мой огород? – усмехнулась Сэм.

– Как она вам?

Клер работала у них всего несколько недель. Ее предшественница Лара ушла без предупреждения. Просто как-то в понедельник не появилась на службе, а на следующий день прислала письмо, сообщавшее, что она, дескать, страдает от нервного перенапряжения и врач посоветовал ей сменить работу.

– У меня к ней претензий нет, – сказала Сэм. – Говорит она мало.

– Да, помнится, вы жаловались, что Лара слишком много болтает. А как Клер справляется со своими служебными обязанностями?

Сэм пожала плечами.

– И как прикажете это понимать? Так нравится вам, как Клер работает, или нет?

Она снова пожала плечами:

– Мне вначале казалось, что новенькая очень даже ничего… но… в общем, я не знаю.

– А по-моему, так Клер довольно толковая. Дадим ей время.

– Как прикажете, сэр!

Кен подошел к Сэм, встал рядом, просмотрел раскадровку.

– Джонси, – сказал он. – Я хочу, чтобы съемками занялся Джонси. Свяжитесь с ним.

– А если Джонси не сможет?

– Я уже говорил с ним. – Кен прищурился, глядя на эскиз. – «Сам по себе». Веселенькое название для шоколадки.

– Я думаю, вполне подходящее.

Босс прочитал вслух:

– «Как и у кокосового ореха, у шоколада „Сам по себе“ все самое вкусное внутри».

Он сделал шаг назад, погладил живот, повторил фразу еще раз басом. Сэм рассмеялась.

– «Шоколад „Сам по себе“, – прогремел Кен. – Плитка, которая не тает на солнце… „Сам по себе“ – первая в мире предварительно переваренная еда. Вам даже не нужно ее есть – только купить и выбросить в сортир».

Сэм улыбнулась и покачала головой. Кен закурил, и от запаха табака ее мигрень усилилась. Она смотрела, как шеф вышагивает по кабинету, разглядывает графики на стенах, – на этот год уже заказано восемнадцать рекламных роликов, а в прошлом году они сделали сорок три. Кен брал по десять тысяч фунтов за каждый день режиссуры, и фирма получала проценты от стоимости продукции. Если бы ему не нужно было возвращать долги и платить жене алименты, он бы давно уже разбогател. А если бы Кен еще сдерживал свой характер и приноравливался к быстро изменяющейся моде, то и вовсе стал бы миллионером.

– Надеюсь, вы собираетесь быть паинькой на завтрашней встрече? – поинтересовалась Сэм.

– Быть паинькой? – переспросил он.

– Да. – Она улыбнулась.

Босс кивнул, как непослушный школьник.

– На кону большие деньги, Кен.

– Смету уже составили?

– Как раз собираюсь распечатать.

Кен посмотрел на свои часы – стильные солидные часы для настоящих мачо, оснащенные шишечками и водонепроницаемые, способные выдержать погружение на глубину до пятисот метров (очень удобно при принятии ванны, заметила как-то Сэм). И предложил:

– Не хотите промочить горло?

– Нет, спасибо. Я сегодня собираюсь вернуться вовремя, чтобы успеть уложить Ники. А то вчера припозднилась.

– Да мы быстро.

– Что это вам вдруг так загорелось?

Кен сложил руку в кулак и ткнул большим пальцем вниз.

– Там открылась бильярдная. Собираюсь встретиться с двумя новыми ребятами из рекламного агентства «Лоу Говард-Спинкс». Бизнес прежде всего, – добавил он, заметив выражение ее лица.

– Скажите, какой бизнесмен! – поддразнила шефа Сэм.

«Дворники» видавшего вида «ягуара» преобразовывали дождь в прозрачную пленку на лобовом стекле, что лишь ухудшало видимость. Переживая, что Ники опять ляжет спать без нее, Сэм ехала быстро, напряженно вглядываясь в дорогу впереди. Миновала Тауэр, на зубчатых стенах которого повисла ярко освещенная взвесь дождя, затем Доклендс, сбросила скорость, свернув на Уэппинг-Хай-стрит, чтобы не слишком растрясти на брусчатке двадцатипятилетнюю старушку-машину. Проехала темный квартал строящихся домов, большой освещенный рекламный плакат, гласивший: «ОБРАЗЦОВЫЕ КВАРТИРЫ», а потом еще один: «ПРИБРЕЖНЫЕ ДОМА – ПРИБРЕЖНЫЙ СТИЛЬ ЖИЗНИ». «Купи себе стиль жизни, – подумала она. – Мне, пожалуйста, фунт салями, два арбуза и стиль жизни».