Все никак не могу забыть ее слова: «не делай мне больно, иначе рана будет кровоточить, а у меня белая рубашка». Белая рубашка? Будет кровоточить? Ехидно смеюсь. Видимо на мне уже черная рубашка и все мои раны пронизаны болью насквозь.

«Тебе необходимо развеяться, отдохнуть, собраться с мыслями и забыть ее», – как легко сказано, и как трудновыполнимо. Напиться? Нет, слишком банально, как и цветы в виде презента для девушки в любой праздничный день. Мы сами выбираем свой путь, не зная того, кого на нем встретим. Кто-то послан на время, кто-то на всю жизнь.

– Эти волшебные эликсиры лечат мою душу, – сказал один из знакомых мне голосов, – они великолепны и грешны; в них скрыта какая-то особенная сила. Понимаешь?

– Но, это всего лишь вино из Турции! – ответил, по всей видимости, его приятель, который сидел вместе с ним за одним столом.

– Но, но…– возразил первый, – это волшебные эликсиры!

Я все также ждал Армана с Андреем, на них это не было похоже, чтобы они опаздывали. Часы пробили ровно десять, кафе начало наполняться людьми и из пустого места превратилось в муравейник, кишащими людскими разговорами и смехом.

Городок, в котором я живу, находится на севере страны и насчитывает более пяти тысяч человек населения. Он ничем не отличается от многих других городков; имеется банк, центральный рынок, несколько школ, кафе и вокзал – место, где все только начинается и все заканчивается. Я о надеждах.

Кто-то похлопал меня по плечу. И я сразу узнал, что это был Арман, как всегда улыбающийся и никуда не спешащий, позади него шел Андрей, со своим суровым взглядом и неряшливой походкой.

– Что будем делать? – спросил меня Арман, отодвигая стул и усаживаясь за стол.

– Могу вставить тебе клизму! – с улыбкой сказал Андрей.

Я живу. Но, только живу так, как я живу. Людей надо пожалеть. Порой они смотрят на внешность, забывая о внутреннем мире. Но, я забыл о жалости – мне так легче жить.

В чем же смысл моей жизни? Смысл – это то, что мы всегда ищем; в любой вещи, в любой мелочи, в любом движении. Но зачем? Зачем искать смысл в жизни, если ты не знаешь сам смысл жизни. Для чего она нужна? Для любви? Быть может.

– Почему ты не напишешь книгу, к примеру, о себе, о жизни, о нашем времени и Мире? – спросил Арман, мешая ложкой сахар на дне чашки кофе.

Как-то раз меня спросили: «Может ли человек жить в одиночестве, без людей? Люди они ведь по-своему прекрасны и по-своему уродливы».

«Люди?» – рассмеявшись, спросил я. – Они примитивны. Они видят только светлые и темные стороны, только белое и черное; когда между ними миллионы цветов, тысячи гамм, сотни созвездий, десятки красок и единичная любовь. Они настолько примитивны, что ищут только выгоды. Выгоды во всем – в общении, в счастье и даже в любви. Но как можно искать выгоду в любви, ведь это то, что хочется давать без возврата, без благодарности, просто так! Понимаете? Просто у каждого своя выгода.

– И что я в ней напишу? О чем буду писать? Все, что можно и нужно сказать, уже давно сказано до нас и не нами. Что я о себе напишу? Ничего, только вымысел и ложь. Что я напишу о времени? Только то, что оно куда-то спешит, и люди не успевают жить. Так и хочется обратиться ко Времени и сказать: «Остановись! Я не успеваю жить!». Что я напишу о нашем Мире? Только лишь о том, как он гнил, гниет и будет гнить; всему виной люди. Так о чем же мне писать? Ни о чем! Ни о чем!

– О любви! – тихим и уверенным в себе голосом сказал Арман, – да, мой брат, о Любви! Пиши о ней!

Ничего не отвечаю. Делаю глоток горячего кофе.

– Мы сами… сами во всем виноваты, и никому нет до нас дела, кроме самих себя, – сказал Арман, прерывая наше молчание.

– Только вот, есть ли мы у самих себя? – спросил я, – есть ли ты у самого себя? Как только ты уснешь, ты уже не будешь у самого себя. Ты будешь в руках то ли жизни, то ли смерти. Ты будешь на грани. Так вот, запомни, никто и ни в чем не может быть виноватым. Случилось? Значит, так оно и должно было быть. Так предначертано. И нечего валить все на Судьбу.

– Судьба? – с ухмылкой спросил Андрей, – ее нет, как и нас с вами. Мы иллюзия Бога. И все, что кругом тоже иллюзия, и даже наши проблемы. Стоит их только разрушить. Как ты думаешь, какая самая бесплатная вещь в мире? – спросил меня Андрей.

– Думаю, что Мечта! Да, Мечта!– немного подумав, ответил я.

– А самая дешевая вещь? Заметь есть большая разница между бесплатной и дешевой вещью, – подметил Андрей.

– Самая дешевая вещь – Слово! В нашем мире оно дешево, не имеет ценности, ни-ка-кой!

Багровый закат так и слепил мне глаза, словно играя со мной, он говорил мне, что вот оно счастье в простой и радостной жизни человека, который радуется мелочам. "Так и ты, заметь же эти мелочи", – словно намекала мне жизнь. Я улыбнулся, но в душе творилось что-то непонятное, хоть и обыденное чувство. В ней таилась и радость красоте вечерней и тоска по уходящему дню, и наступлению вечерних мыслей, что так и будут рваться из моей головы.

Холодный, северный, но такой родной воздух наполнил мою грудь так, что мне казалось, что он еще внутри меня.

«Мои больные воспоминания. Мои мысли о тебе постоянны. Я думал, что ты ничем не отличаешься от остальных. Но как же я ошибался. Я еще никогда так не сожалел о своих ошибках. Никогда! И вот теперь ты – молодая, свежая как бутон розы, красивая как алый лепесток, холодная и бледная лежишь на моих руках – мертвая».

Глава 6

Моя Моника.

«Я могу стереть твои письма, но мне будет трудно забыть, что ты писала. Мы теперь не разговариваем, но я с затруднением смогу забыть твой голос. Мы не вместе, но я буду помнить твой запах».

Все вспоминаю одно из последних писем моей Мики: «Мое состояние души опустошенное. Мне кажется, что я скоро умру. Это предчувствие преследует меня. Я будто бы знаю и чувствую, что мне скоро конец. У меня нет эмоций, все болит и постоянно напоминает о том, что я не здорова. Такое чувство, что меня за что-то наказывают. Я не могу почувствовать радость и стремление к чему-то светлому. Мои будни однотипны и серы для меня. Вижу эти лица и их проблемы, которые мне никогда не понять».

Помню, как мы сидели на холме, встречая рассвет – начинался новый день. День только начинался, а пачка сигарет заканчивалась. Я всегда думал, что в одиночестве покой, но оказалось, что покой в тишине. Вечерами, от уставшей столичной суеты я был счастлив видеть ее, и в тот же момент мне было грустно где-то там внутри себя. Видеть ее такой смеющейся, красивой, беззаботной, как она хотела всегда мне это показать. Но на самом деле ее всегда что-то тревожило. Я веселил ее, как мог, и она смеялась все чаще и все звонче. Она вела себя так, словно ей не девятнадцать, а три годика.

– Давай потеряемся? – сказала ты.

– Это как? – смотря в твои глаза, спросил я.

– Это как утонуть друг в друге.