– Вы полагаете, что это было чудо? – спросила я, начиная испытывать восхищение.

– Я в чудеса не верю, ангел мой. Самый величайший дар Господа людям – это разум.

– Да, – согласилась я, ощущая разочарование. – Не знаю… чудо это или нет, che consolazione, все закончилось хорошо.

– Ну… почти, – произнес он, поднес мою ладонь тыльной стороной к своим губам и поцеловал. – Через шесть недель умер отец. Неожиданно гной пошел в мозг.

– Ох, Джакомо! – Я бросаюсь ему на шею.

Он наклоняет ко мне голову, я целую его щеки. Я ловлю себя на том, что плачу из-за него, мои слезы в конечном итоге смешиваются с его слезами. Я познала, что такое горе, мне приходилось успокаивать свою мать.

– А ваша матушка… ей пришлось второй раз выходить замуж? – поинтересовалась я, когда он взял себя в руки.

– Моя мама в двадцать пять лет осталась вдовой с шестью детьми. Ей пришлось зарабатывать нам на жизнь. – В словах его звучала горечь, только я не могла понять: он злится то ли на нее, то ли на сложившиеся обстоятельства. – Она стала актрисой и – все еще будучи достаточно молодой и невероятно красивой – пользовалась большим успехом. Через год она уехала в Санкт-Петербург, а потом приняла пожизненный ангажемент в Дрезден.

– И кто же тогда вас воспитал? – спросила я, ощущая за него тревогу.

– Моя бабушка, Марция. Каждые несколько лет мама возвращалась в Венецию, ослепляя своим появлением, но именно бабушка заботилась обо мне. Она умерла десять лет назад. Когда это произошло, мама продала дом со всей мебелью и вещами. Тогда мне было восемнадцать – уже взрослый мужчина, но я болезненно переживал эту утрату. Я вылетел в трубу. Я не был готов потерять свой дом и отправиться жить в меблированные комнаты.

– Господи Боже! – вздохнула я, понимая, на какие несчастья – по крайней мере некоторые из них – Джакомо намекал мне в кабинете моего отца.

Мы медленно побрели назад на площадь в полном молчании. Джакомо хотел показать мне свой дом, но при этом он стал задумчив и печален. Я взяла его за руку, чтобы поддержать.

Через пару минут мы миновали восточную сторону церкви Сан Самуэль.

– А здесь… – Джакомо широким жестом обвел окрестности, вновь становясь, как прежде, веселым, – прошла моя яркая – хотя и короткая – карьера священника!

– Нет! – не поверила я.

– Да, мой ангел, – ответил он, театрально осеняя меня знамением. – Моя судьба – быть величайшим проповедником столетия. Так полагали мои мама и бабушка, когда – в пятнадцатилетнем возрасте я изучал богословие в Падуе – мне выпала честь произнести проповедь прямо здесь на кафедре.

Он увидел кучу пустых овощных ящиков у закрытой лавки, схватил один из них, поставил наземь и театрально на него взгромоздился. Ящик не мог выдержать его вес больше секунды, и Джакомо поспешно спрыгнул. Я весело засмеялась: какой же он потешный.

– К сожалению, перед этим самым важным дебютом я от пуза наелся и напился вина. Я встал перед присутствующими в церкви, побледнел и… то ли от испуга, то ли чтобы избавиться от последующих унижений… лишился чувств.

– О боже! – только и смогла выдавить я, давясь от смеха. – Я бы и сама сразу могла вам сказать, что вам не подходит карьера священника!

– Вы очень умны, Катерина, – ответил он. – Жаль, что я и наполовину не такой наблюдательный, как вы. Еще четыре года я потерял, подыскивая себе место в церкви. Но это не соответствовало моему темпераменту.

И с этими словами он схватил меня и ущипнул сзади. Я сделала вид, что гневно шлепнула его. В ответ он перехватил мою руку и поцеловал ладонь. И мы могли заняться любовью прямо здесь, когда он прижал меня к резным апсидам церковных стен. На небе сгустились тучи, и над головой остались поблескивать всего пара звезд. Он стал покрывать мою шею и грудь поцелуями, со сладким стоном я сдалась под его натиском.

– Разве вы не рады, что распрощались с жизнью священника? – поддразнила я, притягивая его ближе за верх бриджей.

– Чрезвычайно! – выдохнул он, со вздохом прижимаясь ко мне. – Человек не может изменить свою природу.

– Нет, Катерина!

При этих словах Джульетта вскочила на ноги и стала нервно прохаживаться по нашему саду, где мы сидели день спустя.

– Чего ты так всполошилась? – удивилась я. – Нас никто не видел!

– Откуда ты знаешь? – Она вновь уселась на дерн и стала щипать ромашки, которыми заросло все вокруг. Мягкие, волокнистые листья пахли свежими яблоками.

– Мы сидели очень высоко, – опять пустилась я в объяснения. – На четвертом ярусе.

– Вот именно! – воскликнула Джульетта. – Четвертый ярус любого театра пользуется дурной славой. Именно туда мужчины и водят своих любовниц для различного рода… вещей, которыми им не следовало бы заниматься. Тебя так легко соблазнить?

Я пожала плечами и зарделась. Джульетта с укором смотрела на меня.

– Сестричка, – успокаивала я. – Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Джакомо хорошая партия. Так подсказывает мне сердце.

– А по-моему, – возразила Джульетта, – сейчас в тебе говорят другие части тела.

Я не нашлась с ответом. Да, Джульетта старше. Но она пока не познала мир наслаждений. Я еще с утра обнимала большую подушку, представляя себе, что рядом со мной Джакомо. И покрывала ее поцелуями. Безудержная страсть переросла в помешательство. В итоге я стала нежно поглаживать саму себя, вызвав волну наслаждения.

– Ты мне завидуешь? – предположила я.

Джульетта вновь подскочила, уперла руки в боки. Сейчас она напомнила мне сварливую прачку у колодца – «Прекратите брызгать водой! Прекратите… прекратите!»

– Ничуть я тебе не завидую, Катерина. Я за тебя боюсь. Если ты позволишь ему залезть тебе под юбку, не успев толком познакомиться, никто из приличных людей не позовет тебя в жены.

– Для меня нет лучшего жениха! – настаивала я.

– Не верю я ему, – продолжала Джульетта. – У него нет ни профессии… За чем он охотится? За невинной девушкой… и ее внушительным приданым? Десять тысяч цехинов – это огромные деньги.

– Ему не нужны мои деньги, – резко возразила я. – Как ты не можешь поверить, что он любит меня не из-за денег? – Меня трясло от обиды и неожиданного червячка сомнения.

Джульетта замолчала. Подошла ко мне и обняла.

– Прости меня, – прошептала она мне на ушко. – Конечно, я верю.

Ободренная, я положила голову ей на плечо.

– А ты сама уже задумывалась… – начала я, – какого жениха выберет для тебя отец? – Мне хотелось, чтобы между нами не оставалось разногласий.

– Конечно! – Ее голос звучал где-то далеко. – Он говорит, что уже все обдумал. Может быть… – она выдерживает паузу, – даже присмотрел для меня жениха знатного рода.

– Неужели подобное возможно? – Я удивленно вскинула голову. Да, Джульетта очень богата. Ее отец, как и мой, торговец. Продает экзотические шелка и пряности. И тем не менее наши семьи не знатного рода. А знать женится только на равных себе.

– Я и сама толком ничего не поняла, – ответила она. – Он уверяет, что есть официальный путь, когда делается исключение. Обращаешься в Авогадорию[15] и доказываешь, что достоин престижного брака. Нужно получить согласие дожа. – Она опускает глаза. Джульетта девушка очень скромная, но отец у нее – никогда своего не упустит. Хочет, чтобы у его единственной дочери было все самое лучшее.

– Bene…[16] – произнесла я. – Если кто и заслуживает такой брак, то это ты! – Я искренне так считала. Джульетта не была писаной красавицей, но обладала манерами и врожденным изяществом знатной дамы.

Мы услышали, как зазвонили колокола в соседней церкви Сан Грегорио.

– Ты идешь на службу? – поинтересовалась она у меня.

– Я… я сегодня иду с мамой, – солгала я. Невинная ложь. Мне не хотелось идти в церковь.

– Ну, конечно же! – Она встала. – Я уже сильно опаздываю!