Седовласый мужчина перепугался. Брови и уголки рта опустились. Он неуверенно встал, рассыпаясь в извинениях. Его взгляд заметался по гостиной, как бы говоря: «Помогите же мне».

Кто-то взял меня под руку. Сара, бледная и встревоженная.

– Айла?

Изнутри что-то ужасно давило на грудь.

– Мне… мне лучше… уйти отсюда.

– Хорошо, – сказала Сара. – Иди.

Я бросилась из гостиной в коридор и выбежала через заднюю дверь, ощутив прохладный воздух и застучав в такт сердцу красными туфлями по мокрому тротуару.

Пляжные домики тихо ютились на отдаленной отмели, пастельными тонами смягчая темное грозное небо. Когда к причалу подошел паром, я ни на секунду не задумалась о брошенных гостях и даже о Саре, вынужденной ждать, пока все разойдутся, – я просто взяла и села на борт. Через несколько минут я уже стояла на отмели, омываемой беспокойным серым морем. По щекам текли слезы, капая с подбородка на платье. Я не взяла пальто, даже кардиган не накинула, и теперь ветер пронзал меня до самых костей. Дрожа одновременно от холода и всхлипываний, я обхватила себя руками и смотрела в лицо начинающемуся дождю, уверенная, что выдержу это испытание – стану танцевать, несмотря на холод и обжигающее меня изнутри горе. Однако мрачный романтизм этой затеи быстро угас, и я поспешила спрятаться под наклонным навесом одного из пляжных домиков.

Пережидая дождь, я заметила в окне написанное выцветшими чернилами объявление: «Продается».

Когда-то дом был выкрашен в ярко-голубой цвет, но со временем краска облезла. Дерево кое-где сгнило, а терраса, на которой я стояла, по углам покрылась плесенью. Сквозь щели в деревянном настиле проросла трава.

Жалюзи были опущены не до конца, и я прижалась лицом к влажному стеклу, заглядывая внутрь. Комнатку загромоздили шезлонги, решетка для барбекю и ветровой заслон. Выгоревший на солнце диван был завален узорчатыми подушками. На полке, сделанной из вынесенного на берег бревна, остались следы засохшего воска. В дальнем углу домика виднелась небольшая кухонная зона с древней газовой духовкой. Над стойкой с приправами столетней давности на крючках висели кружки. Несочетающиеся цвета и узоры напомнили о мамином бунгало, и я поняла, что хочу этот домик.

Хочу больше всего на свете.

Он станет отличным уединенным местом для отдыха. Отсюда можно любоваться надвигающимся штормом. Здесь я смогу восстановиться и начать все сначала.

Отмель окутала меня ревом моря и свежим солоноватым дыханием.

В тот момент я была уверена, что это верное решение. Я приобрела домик на деньги, вырученные от продажи маминого бунгало, хотя все уверяли, что вкладывать наследство в хижину на пляже – просто безумие. «Лучше бы купила кирпичный дом!» Но в девятнадцать лет мне было не до выплат по ипотеке. Мне нужны были только море и свобода. Я хотела все делать по-своему.

Летом буду жить в пляжном домике, а с наступлением холодов сниму коттедж – выйдет недорого, ведь зимой, когда разъезжаются отдыхающие, они все равно пустуют.

Чем не план?

– Дерзай! – поддержала меня Сара. Мы заказали китайскую еду и сидели на полу бунгало в окружении коробок – собрали кучу вещей для благотворительных магазинов. – Твоя мама наверняка бы одобрила.

Я кивнула в ответ, ведь Сара была права.

Отложив тарелку, она обняла меня и прижала к себе.

– Все изменится, Айла. Этот домик станет для тебя началом новой жизни.

Сара и здесь не ошиблась.

День первый, 18:00

Я наливаю себе бокал вина. Тиканье часов лишь подчеркивает тишину в доме. Джейкоба все нет. Тревога внутри меня становится все настойчивее, будто гость, которого никто не хочет слушать.

Звенит мобильный на кухне – пришло сообщение. Я хватаю телефон и тыкаю в экран, но это не от сына, а от подруги. Приглашает на юбилей, ей скоро сорок. Даже не дочитав до конца, я переключаюсь на список звонков и вижу, что набирала Джейкобу уже с десяток раз – а в ответ неизменно слышала все то же автоматическое сообщение.

Я осушаю бокал и наливаю еще. Надо бы пить помедленнее.

Весь день я провела в надежде, что вот-вот Джейкоб заявится домой, но сейчас уже шесть вечера. Страх в груди растет, ведь я уже сутки не видела сына. Он не ночевал у Люка после вечеринки, у Каз его тоже не было. В наш основной дом Джейкоб тоже не мог вернуться, ведь на лето он сдан в аренду.

Я звоню Нику.

Муж берет трубку, слышится какой-то шум – наверное, едет в машине с открытыми окнами.

– Ты за рулем?

– Да, только что выехал из Бристоля.

Зажужжали электрические стеклоподъемники.

– Встреча длилась так долго?

– Да, – отвечает Ник, и по его тону не поймешь, хорошо все прошло или не очень.

Наверняка он сейчас в рубашке и галстуке, пиджак лежит на заднем сиденье. Верхняя пуговица расстегнута, рукава закатаны. Ник оставит машину на причале, а сам сядет на паром до отмели. Ему нравится эта пересадка – по словам Ника, это помогает выбросить работу из головы и настроиться на спокойный домашний вечер. Я с гордостью смотрю на него, идущего по пляжу в деловом костюме, когда все остальные бегают в шортах и шлепанцах.

Раньше летом мы ездили туда-сюда, разрываясь на два дома, но последние пару лет сдаем на три жарких месяца наше основное жилище и перебираемся на отмель. Конечно, приходится каждый раз убирать все вещи из шкафов и запирать наше добро в гараже, а это работа не из легких. Джейкоб считает, что мы просто хотим провести побольше времени в пляжном доме, хотя в действительности нам не помешают лишние деньги.

Я сразу говорю про Джейкоба.

– Может, мне не стоит волноваться, но Джейкоб не ночевал дома, и его до сих пор нет. – Мои слова звучат резче, чем хотелось бы.

Ник не устает повторять, что сыну нужно больше свободы. Он и сейчас хочет сказать, что я душу Джейкоба своим вниманием, только вслух этого не произносит.

– До сих пор? – удивленно переспрашивает Ник. – И где же он?

– Понятия не имею. Ушел на вечеринку к Люку, но там не остался. У Каз тоже не ночевал, я проверяла.

– Не похоже на него.

– Знаю.

Я пока не рассказываю о нашей с Джейкобом ссоре, а вместо этого добавляю:

– Кажется, они с Каз поругались.

– А, вон оно что, – говорит Ник, как будто это все объясняет. – Ему просто нужно выпустить пар и зализать раны. Придет, как только проголодается.

Мне безумно хочется верить, что Ник прав. Но перед уходом Джейкоб посмотрел на меня с такой злостью, а потом с силой хлопнул дверью…

Я достаю из кармана сережки Каз в виде морских коньков. Вблизи они смотрятся дешево, к тому же кое-где почернели, а одна из застежек золотая – видимо, от другого украшения. Интересно, Каз вообще заметит пропажу?

Я бы их примерила, будь у меня проколоты уши. Я подношу серьги к свету и представляю, как в этот момент заходит Джейкоб. Что я ему скажу? На смену беспокойству приходит чувство стыда. Я подхожу к шкафчикам и, положив серьги в мешочек, засовываю их в дальний угол ящика, стараясь при этом не думать о его содержимом.

Потом достаю три картофелины для запекания, себе выбираю поменьше. Обмываю, протыкаю в нескольких местах, солю и кладу в духовку. Еще я приготовила мясо в остром соусе, любимое блюдо Ника и Джейкоба. Остается надеяться, что к ужину мы будем за столом в полном составе.

Я выхожу на улицу с бокалом вина. Вечер теплый, немного ветрено. Уложив детей спать, родители выносят на пляж кресла, пьют и болтают, а сонные тени от домиков тянутся к воде. Наши хорошие друзья Джо и Бинкс из ветхого зеленого домика по соседству с Айлой уселись вокруг барбекю, подкладывая веток в огонь. Вид у них подавленный – наверное, уже скучают по своим любимым внукам, которые вчера уехали домой, погостив неделю. Лоррейн, недавно купившая дом на отмели, сидит между Джо и Бинкс с сигаретой во рту и наклоняется к огню, чтобы прикурить. Говорит, для нее это вроде «летнего угощения» – Лоррейн покупает всего одну пачку и растягивает ее на весь сезон.