Потом Казанова громко орал в окно на патрульных из родного РУВД напротив, обзывал их разными нехорошими словами и заткнулся лишь тогда, когда пэпээсники пообещали выстрелить в него из автомата.

Затем Плахов, памятуя о нескольких годах, проведенных в музыкальной школе, схватил гитару и с надрывом кричал песни собственного сочинения, где не было рифмы, но было большое чувство…

Следующим актом веселья стал поход в бассейн на первом этаже здания, где не оказалось воды, но зато можно было всласть побегать по пыльному кафельному дну водохранилища. Там Казанова окончательно раздел назначенную на этот вечер «любимой женой» пассию и погнал ее по бортику, молодецки вскрикивая и размахивая брюками Плахова.

В финале все опять собрались в комнате «Карлоса Ильича Шакала», бодро высосали остатки спиртного и завалились там, где стояли.

Через несколько минут одна дама сказала:

— Фу, ну и жара!

— Щас поправим! — пришел на помощь Плахов, поднял валявшуюся рядом с ним на полу трехкилограммовую гантель и швырнул в окно.

Грохот, звон, все довольны, ибо вставать, чтобы открыть форточку, влом.

— Ах, как хорошо! — по-кошачьи потянулась замкоменданта и положила голову на плечо Плахову. — Как посвежело!…

…Наутро гантель обнаружили торчащей в кинескопе телевизора.

А в туалете — разрубленный надвое унитаз, и валяющихся рядом топор и совершенно голого Казанову…

Соловец вышел на крыльцо родного РУВД, посмотрел на высыпавшие по небу звезды и поплотнее запахнул пуховик.

К вечеру сильно похолодало.

Мимо майора по тротуару рысцой пробежал какой-то раскрасневшийся мужичок, весело крича:

— Ничего, Сереженька! Скоро будем дома, сынок!

За ним на длинной веревке болтались пустые санки.

Соловец проводил взглядом папашу, вспомнил, что сам уже давным-давно не гулял с собственными отпрысками, и решил в ближайшее воскресенье, вместо того чтобы с Лариным и Дукалисом пить пиво, выбраться с семьей в какой-нибудь парк и там от души покататься на лыжах или на санках.

Из двери РУВД показалась голова Чердынцева.

— Георгич! Эй, Георгич!

— Ась? — не оборачиваясь, спросил Соловец.

— Давай дуй обратно. На рынке два трупа!

— Черт! — Майор поглубже натянул шапку на уши. — Скажи Мухомору, что я уже ушел.

— Не могу. Он в окно смотрит, — грустно сказал начальник дежурной части.

— Вот, блин! — Соловец развернулся лицом к зданию РУВД и поднял глаза на освещенное окно кабинета Петренко, на фоне которого маячил силуэт подполковника. — Я когда-нибудь вовремя попаду домой или нет?

— Есть такая профессия — милиционер, — с пафосом сказал уже хлопнувший рюмочку коньяку Чердынцев, тем самым отметив благополучный уход проверяющего.

Соловец зашел внутрь околотка, стащил с головы шапку и молча побрел наверх.

Начальнику ОУРа на память отчего-то пришел давний случай, когда над ним, зеленым еще лейтенантом, подшутили Ларин и Казанцев.

Накануне дня Победы троица недавних выпускников питерских ВУЗов, по зову горячего сердца, пересохшего горла и пустого кармана пошедших работать в МВД, пьянствовала в компании приглашенных Казановой пэтэушниц на квартире Соловца. К утру, как водится, они допились до зеленых чертей.

И то ли у Ларина, то ли у Казанцева родилась гениальная мысль разрисовать наголо обритую голову Соловца.

Сказано — сделано.

На лоб и темя пьяного товарища написали следующее: «Да, я такой! Я — голубой!» и «Свободу гомосекам!». Закончив манипуляции фломастерами над мирно храпящим Соловцом, товарищи по оружию легли спать и не услышали, как новоиспеченный лейтенант милиции, никем не остановленный, вышел на улицу, дабы съездить в ближайший гастроном за пополнением запасов спиртного.

Встречные фыркали и крутили пальцем у виска.

Кто-то громко вслух высказался, дескать, совсем обнаглели секс-меньшинства.

Некоторые плевали Соловцу в лицо.

Конец мучениям лейтенанта положил местный участковый, отволокший его в помещение пункта народной дружины. Там Соловец наконец-таки посмотрел на себя в зеркало и поведал пожилому капитану грустную историю о том, как на него напали в подворотне трое юнцов в черных кожаных куртках, треснули чем-то по затылку и дальше он ничего не помнит.

Капитан сочувственно покивал, вымыл голову Соловца керосином и отпустил восвояси.

На друзей лейтенант не обиделся — он был отходчивый…

В предбаннике кабинета Петренко майор столкнулся с выходящим Мухомором.

— Мартышкина задержали, — подполковник обречено махнул рукой на телефон с гербом России на диске, соединявший РУВД с Главком. — Транспортный отдел метрополитена. Первый зам Курицына лично позвонил, «поздравил»… Еду разбираться.

— Как? За что, Николай Александрович? — поразился Соловец.

— Напал на заявителя, — печально промычал Петренко.

— Ларина не видели? — поинтересовался Соловец.

— Видел, — буркнул Мухомор, снимая с вешалки шинель.

— Где? — обрадовался майор.

— Бегал тут по двору, как в жопу ужаленный, «барабана» своего дожидался, — объяснил подполковник. — Ну, всё, я за Мартышкиным, а ты на рынок жми. И побыстрее!

— А зачем вы представлялись героями произведений Конан-Дойля? — спросил удивленный главврач психбольницы на Пряжке, когда к нему привели на осмотр трезвого Дукалиса и тот поведал ему историю злоключений трех оперов.

— Ну-у… это самое… мы пошутили…, — замялся Дукалис.

— Вы идиоты, — устало констатировал доктор. — Только время у людей отнимаете. Идите в палату. Завтра вас всех троих отсюда выпишут… Но не дай вам Бог к нам еще раз попасть! Закатаю вам в карточки «шубообразную шизофрению», будете потом всем доказывать, что это «шутка»!..

Охоту и охотников подполковник Петренко недолюбливал.

Хотя сам некоторое время назад увлекался хождением по лесу и попытками попасть из старой двустволки в какую-нибудь живность.

Но всё закончилось одним отнюдь не прекрасным днем, когда Мухомор решил подшутить над товарищами. Он втихаря вскрыл патроны, вытащенные из ружья начальника отдела вневедомственной охраны Центрального района, высыпал из них картечь, заправил обратно и весь вечер доставал коллегу тем, что тот, дескать, плохой стрелок. В конце-концов, когда была выпита третья литровая бутылка водки, они поспорили, что начальник ОВО с десяти метров не попадет Николаю Александровичу в задницу.

Спор двух ментов — дело святое.

Петренко отошел на положенное расстояние, спустил штаны, дабы в темноте было лучше видно, нагнулся и приготовился поднять коллегу на смех, когда выстрел не возымеет никакого результата.

Но тут начальник ОВО вспомнил, что его ружье заряжено слишком крупной дробью и, пожалев подполковника, сменил патроны на «утиные».

Попасть в белеющий на фоне темных кустом круп Мухомора оказалось раз плюнуть, что нельзя сказать о дальнейшем отлове начальника Выборгского РУВД в ночном лесу, доставке его в больницу и операции по извлечению из ягодичных мышц сорока восьми дробинок…

Поэтому встретивший Петренко у входа в линейный отдел сотрудник в камуфляжной форме вызвал в Мухоморе приступ глухого раздражения.

В кабинете дознавателя сидел сильно побитый Мартышкин, прикованный наручниками к батарее, и молоденький лейтенант милиции, еще три месяца назад бывший гинекологом в сельской больнице под Волгоградом.

— Что он натворил? — Подполковник прервал приветствие лейтенанта на полуслове и в упор посмотрел на несчастного Сысоя.

— Нападение на гражданина и нанесение побоев, — отрапортовал лейтенант. — Есть свидетели.

— Кто?

— Сам потерпевший и охранники из его конторы. Издательство «Фагот-пресс»

— Кто терпила?

— Генеральный директор «Фагот-пресс». Гражданин Дамский Ираклий Вазисубанович. Сейчас в травмпункте, фиксирует синяки и ушибы, — скороговоркой доложил дознаватель, с почтением взирая на погоны с двумя просветами и двумя звездами на каждом.