В прошлой школе я подралась с девочкой, которую считала своей подругой. Она предала меня. В восьмом классе казалось, что, если другие девчонки узнают, что я ни с кем не сплю, мир рухнет: мой «страшный» секрет облетит всю школу, и никто не захочет со мной дружить. Меня будет преследовать клеймо старой девы до самого выпуска. Сейчас это кажется смешным, но тогда я очень боялась быть не такой, как все.

Все случилось из-за фанфиков. Анжела читала их один за другим, а потом рассказывала мне. Она в подробностях описывала, как между мужчиной и женщиной происходит секс, и заставляла меня читать ее любимые работы. Сначала мы просто обсуждали их. Говорили, как здорово было бы очутиться на месте героини, в объятиях крутых парней.

Потом ее любовь к фанфикам переросла в одержимость. Анжела решила, что достаточно начиталась теории и теперь ей нужна практика. Она подначивала меня пойти вместе с ней к старшеклассникам и предложить им свое тело. Мне было стыдно, поэтому я отказывалась. Мы поругались, и Анжела ушла одна.

Потом у нее появился парень. На время она забыла обо мне. Иногда мы созванивались и болтали, но она часто заканчивала разговор первой и уходила на свидания.

Однажды у нее в голове что-то перемкнуло. Она сделала анкету и заставила меня заполнить ее. Вопросы были ужасно смущающими, но я была честным ребенком и отвечала на них правдиво. Анжела склеивала страницы, чтобы никто не прочитал секрет, и потихоньку заставила остальных одноклассниц поделиться с ней своими тайнами.

На большой перемене в столовой она собрала нас отдельно от мальчишек, вскрывала странички и читала ответы вслух. Начала с меня. Озвучив тайны других девчонок, Анжела заявила, что я не вписываюсь в их тусовку. Сказала, что они все уже взрослые, и у них с парнями «было это», а мне, девственнице, нечего с ними обсуждать.

Девчонки смеялись, перешептывались и в открытую глазели на меня. Мне стало стыдно. И тут Анжела сказала, что мы больше не подруги. Мол, ей неинтересно общаться с серой мышкой.

Тогда-то и проявился мой мерзкий характер. Из стыдливой девочки я превратилась в того, кто готов разорвать предателя. Как она посмела опозорить меня перед другими? Почему позволила себе раскрывать чужие секреты?

Анжела научила меня ненавидеть других и всюду искать подвох.

На следующий день в классе надо мной смеялись уже мальчишки. Я вызвала Анжелу в коридор и оттаскала за волосы, лупя ладонями по лицу и царапая ее гладкую кожу. Наших родителей вызвали в школу. Бабушке пришлось краснеть, оправдываясь за мое поведение. А когда директор спросила нас, из-за чего началась драка, Анжела заплакала и сказала: «Она завидует, потому что я красивая!».

Директор предпочла поверить версии ухоженной девочки, нежели подростка с темными патлами и ярко-красным прыщом на лбу, который выскочил в тот же день от нервов. Меня исключили, а бабушка платила семье Анжелы компенсацию.

Срыв случился неожиданно: меня трясло, стоило мне вспомнить случившееся. Снова и снова я видела, как моя бабушка унижается перед семьей Анжелы и отдает последние деньги, лишь бы ее родители не написали на меня заявление в полицию.

Когда меня отчислили, я отказывалась идти в другую школу и рыдала ночами напролет. Истерики участились, и я не могла остановиться даже при бабушке. Баба Снежа не знала, что со мной делать, поэтому вызвала скорую. Фельдшер посоветовал ей показать меня неврологу, а тот поставил диагноз «нервный срыв».

Прописанные лекарства и бабушкины травяные отвары помогли мне восстановить нервы. В один прекрасный день я перестала плакать и только после этого согласилась пойти в новую школу. К сожалению, переживания сказались на здоровье бабы Снежи. Постепенно она начала забывать самое важное: где живет, куда делась ее дочь и кто я такая. Теперь мне предстояло заботиться о ней.

– Класс, тишина! – Инна Игнатьевна стучит судебным молоточком по деревянной подставке.

Она купила его недавно. Стук настолько неприятный и громкий, что даже самые говорливые сразу же затыкаются. Мы сидим на классном часе, в который раз задерживаясь по ее прихоти.

– Сегодня дежурные Долохова и Поклонский. Чтоб все выдраили, стулья подняли. Понятно? – Акула смотрит на меня, словно вся грязь класса прилипла ко мне.

– Понятно, – отвечаем мы с Лехой в унисон.

Инна Игнатьевна прогоняет остальных, затем убеждается, что мы с Поклонским набираем полное ведро воды и берем чистые тряпки.

– Я вернусь через час. Поскольку вы оба отбросы, я закрою вас на ключ. – Она встряхивает перед нашими лицами связку ключей. – Чтоб к моему приходу все блестело.

– Вот же стерва, – говорю я, берясь за тряпку.

– Согласен. Кто в своем уме запирает учеников? А вдруг мы тут групповуху устроим?

– Идиот. Групповуха из двух человек не получится. – Я начинаю мыть доску.

Инна Игнатьевна словно специально всю расписала ее мелом. Я тянусь к самому верху, вставая на цыпочки.

– Блин. – На моей черной водолазке белые разводы.

– Ниче, отстирается. Хошь, помогу? – Леха протягивает ко мне руки, но я уворачиваюсь, настороженно глядя на него. – Тебе же вроде девочки нравятся, чего стесняешься-то?

– Мне не нравятся девочки. – Я кидаю в него тряпку.

Она падает на кроссовку Лехи. Напряженную тишину разгоняет сначала его смех, а потом и мой. Мы смеемся до слез, глядя друг на друга.

– А ты вроде нормальная, – говорит Леха. – Давай закончим, и я вскрою замок. Че сидеть взаперти?

Я киваю. Мы отмываем кабинет меньше чем за полчаса. Леха извлекает из кармана черных джинсов отмычку.

– Бинго. – Замок с легким щелчком открывается.

– Обычно говорят «вуаля», – поправляю я Леху, надевая рюкзак.

– Да пофиг, Долохова. Люди много че говорят, сама знаешь. – Он направляется к лестнице и перепрыгивает через перила.

Когда я спускаюсь, его уже не видно. Чтобы вот так летать по лестнице, нужны сильные руки и ноги. Мне немного завидно, что я так не могу. Оказывается, у Лехи есть человечная сторона. Пусть при всем классе он выпендривается и смеется надо мной, на самом деле он не так плох.

Я иду по коридору. Из ниоткуда передо мной появляется незнакомый парень.

– Это же ты, да? – Он показывает экран смартфона с видео. Крики Веры, мое злое лицо, треск кофты и мой тряпичный лифчик.

Я хватаю телефон и сжимаю его со всей силы.

– Эй, ты че творишь? – Парень пытается вернуть его. – Лучше отдай. Знаешь, сколько сейчас одиннадцатый айфон стоит?

– Не дороже человеческой чести, – огрызаюсь я, возвращая телефон. – Не смотри это видео.

Я прибавляю шаг и захожу в класс. Одноклассники всегда шумят, поэтому трудно понять, обсуждают они видео со мной или что-то другое.

– Козел. – Я подхожу к Паше и бью его по щеке.

Все смотрят на нас, а во мне кипит ярость. Я не могу закрыть глаза на его выходку.

– Какого черта твой пранк делает в интернете? – говорю я, задыхаясь от волнения.

– Долохова, ты в каком веке застряла? – Паша удивленно смотрит на меня. – Сейчас все свои видосы на YouTube заливают.

– Удали, – требую я. Тело трясет. Еще немного – и у меня случится нервный срыв. Кто тогда позаботится о бабушке?

Вдруг мою щеку обжигает от удара. Я моргаю и вижу Веру. Она дует на покрасневшую ладонь. Моя щека горит, будто к ней приложили лист крапивы.

– Не смей трогать Пашку. – Вера толкает меня в грудь. – Еще раз к нему пристанешь, и я позабочусь о том, чтобы о твоей ориентации узнала вся страна! Тогда тебе по-настоящему не поздоровится.

Моя нижняя губа дрожит от гнева, обиды и бессилия. Я выбегаю из класса и сбегаю по лестнице. Дыши: глубокий вдо-ох, вы-ыдох. Я выхожу в школьный двор, где меня никто не увидит, и сажусь на землю, прижимаясь спиной к стене.