Я отправила этот снимок по электронной почте в фотолабораторию и попросила, чтобы они обработали его, потом не спеша выбрала хорошенькую рамочку. Вот Эндрю удивится!

Наступило Рождество, мы с Эндрю решили открыть подарки. Утром мы ходили к моим родителям, на завтрак ели блины. Это был первый год, когда я не просыпалась каждое утро в доме со своей семьей, и я немного грустила, но и волновалась тоже – из-за того, что буду праздновать Рождество со своим мужем.

Позже мы собирались упаковывать подарки, купленные для родителей и брата. Когда мы расхаживали по торговому комплексу и заполняли тележку доверху, я пришла в крайнее возбуждение. Я встревожилась из-за того, как много денег мы потратили, но Эндрю сказал, что именно этого он и желал, ведь мои родственники так радушно приняли его. «Я просто хочу, чтобы они были счастливы».

– Может, этот? – Эндрю выбрал рамку, которую я аккуратно упаковала в блестящую голубую бумагу; серебристая ленточка извивалась серпантином, как сосулька.

– Конечно.

От волнения я задрожала и пожалела, что не выпила эгг-ног. Своими огромными руками он осторожно развернул бумагу. Он не спешил, подмигивал мне, оттягивая этот момент. Я уже была почти готова выхватить подарок из его рук и распаковать его.

Он снял последний слой бумаги, потом пристально посмотрел на него.

– Что это? – Его голос был пустым. Я пришла в замешательство. Переполнен ли он эмоциями?

– Фото твоего отца.

Я выбрала то, на котором он выглядел не так сурово, его взгляд был сосредоточен на чем-то, находящемся вдали.

– Я вижу. Где ты его взяла?

Он бросил на меня взгляд, и теперь я увидела это. Такое же выражение, как у его отца. Я не знала, что его лицо может так выглядеть. Я с трудом подбирала слова:

– Ты раньше назвал мне его имя, так что я отыскала сайт военно-морского флота. – Я потянулась к нему и прикоснулась к его руке. Его мышцы напряглись под моими пальцами. И я медленно убрала руку. – У нас так много фотографий моей семьи, и я подумала…

– Что неплохо бы испортить мне настроение? Мой отец ушел из дома. Мне не нужно видеть его лицо, чтобы вспоминать об этом. Поверить не могу, что ты на такое способна.

Мое смятение превратилось в боль, от которой мне стало жечь глаза.

– Мне хотелось сделать тебе что-то приятное. Я не знала, что ты злишься на него, – я же почти ничего не знаю о твоем детстве.

– Так вот зачем ты рылась в интернете? Чтобы найти всякую грязь обо мне?

– Конечно же нет. Я не понимаю, почему ты так вышел из себя.

– Хочешь знать больше о моем отце? Он был той еще сволочью, ага. Обошелся со мной как с дерьмом, он и с мамой обошелся как с дерьмом. Он вернулся через два дня после ее смерти, сказал, что хочет узнать меня получше, но ему нужны были только деньги из трастового фонда. Я его выгнал. – Он бросил рамку на пол, стекло разбилось. – Вот что ты сделала с нашим Рождеством.

Он ушел, и через минуту хлопнула дверь его кабинета.

Я села на диван, глядя на деревья затуманенным взором. Как я могла так сглупить? Конечно же, он не хотел вспоминать о своем отце. Если я очень люблю своего отца, то это совсем не означает, что все испытывают такие же чувства к своим родителям. Но я не переставала повторять про себя слова Эндрю, вспоминать, как он взглянул на меня. Мы никогда не ссорились раньше. Правда, один раз во время медового месяца он сорвался на меня и надолго ушел гулять один, а я осталась ждать в номере. Позже он сказал, что ему не понравилось, как со мной разговаривал туристический агент, и что это полностью моя вина. Я определенно была всего лишь приветлива с ним и не думала, что кто-то сможет это неправильно истолковать.

Возможно, Эндрю просто устал после нашего путешествия и переезда. Я выглянула в коридор и задумалась, стоит ли извиняться, но потом решила позволить ему побыть одному.

Я собрала стекло, смела мелкие осколки, спрятала рамку в чулан, потом включила телевизор. Это помогло отвлечься, но когда через час Эндрю так и не вышел, я тихонько постучала в его дверь. Он не ответил. Я положила руку на деревянную панель.

– Эндрю, мне правда жаль…

Тишина.

Была уже почти полночь. Мои веки слипались, пора было идти спать, но я оставалась в гостиной, упаковывала последние подарки для своей семьи. Наконец я услышала, как дверь кабинета Эндрю открылась, затем он устроился на диване позади меня. Я затаила дыхание.

– Прости, Линдси, – произнес он. – Я повел себя, как придурок.

Я повернулась к нему:

– Нет. Это ты извини меня. Я должна была понимать…

– Как ты могла знать? Ты права. Я тебе ничего не рассказывал о нем. Я никогда ни с кем не говорил об этом, ни с кем из своих друзей, даже с Мелиссой, а с ней мы прожили три года.

Я постаралась не вздрогнуть, услышав имя его бывшей подруги, которая изменяла ему, а потом украла половину его вещей.

– Я – не она, – сказала я. – Я люблю тебя.

– Знаю. – Он вздохнул. – Я недостоин тебя.

– Перестань. Конечно же достоин. Мне просто хотелось бы, чтобы ты больше делился со мной подробностями своей жизни. – Я села рядом с ним на диване. – Я просто хочу узнать тебя.

– Особенно и нечего рассказывать. – Он сглотнул. – Скажу коротко: мой отец довольно четко дал понять, что я был нежеланным ребенком. Пару раз он столкнул меня с лестницы, грубо обращался со мной, ловко управлялся с ремнем. В детстве я боялся его, когда он бывал дома в перерывах между плаваниями. Он всегда кричал на маму – и я видел синяки у нее на руках. Я радовался, когда он окончательно ушел, но через несколько лет у мамы обнаружилась первая опухоль. Я пытался, насколько мог, заботиться о ней, пока она не умерла, но я все еще был ребенком, понимаешь?

Мне хотелось рыдать, когда я думала о том, что ему пришлось пережить. Он так быстро повзрослел.

– У тебя сейчас есть моя семья.

Я наклонилась к нему и крепко обняла.

– Ты так много для меня значишь, – сказал он. – Как будто я плыл все эти годы по океану, а сейчас наконец нашел место, где можно сойти на берег. Я не хочу тебя потерять.

Он прижался своей теплой щекой к моей, крепко меня обнимая. Я расслабилась и почувствовала прилив утешения. Это был Эндрю, которого я знала и любила.

– Мне действительно жаль, что я разбил твой подарок, – сказал он. – Противно думать, что ты потратила столько времени, чтобы сделать его специально для меня, а я взял и все разрушил. Я не знаю, что на меня порой находит. Какая-то ярость одолевает, и я не могу мыслить здраво. Я не хочу быть с тобой таким. – Он казался смущенным, неуверенным в себе, пристыженным.

Я отклонилась от него, посмотрела ему в лицо:

– Ладно. У нас будет еще не одно Рождество. В следующем году свяжу тебе безобразный шарф или что-то в этом духе.

Он прижал ладони к моему лицу:

– Ты такая красивая… Как же мне повезло!

– Пожалуй, завтра, когда ты попадешь в мой семейный хаос, ты не будешь думать, как тебе повезло.

– Пошли спать. Хочу прижаться к тебе и показать, как я тебя люблю.

Его взгляд был таким, какой обычно пробуждал во мне желание, но теперь меня что-то сдерживало.

Я подняла красный бантик:

– Не сейчас! Мы должны закончить с подарками!

Я наблюдала за тем, как он аккуратно крепит бантик в центре большого свертка. Все еще выбитая из колеи, я отбросила надоевшие мне дурные чувства. Таким и бывает настоящий брак – ссоры, недоразумения, обсуждения, которые сближают еще больше.

И пусть мы не упаковывали подарки вместе, зато вместе довели дело до конца.

Декабрь 2016 г.

Младшего сержанта зовут Д. Паркер. На вид ей хорошо за тридцать, золотисто-каштановые волосы собраны сзади в узел, у нее светло-голубые глаза и располагающая улыбка, которая, как я понимаю, должна меня успокоить, но я не перестаю дрожать и запинаться на каждом слове. Я крепко держу ее визитку и не отвожу от нее взгляда, как будто логотип КККП[6] и буквы аббревиатуры каким-то образом заставят меня почувствовать себя в безопасности. Не помню, что означает эта буква «Д», все как в тумане. Я была так рада, когда увидела ее машину позади своей. Она вошла в дом первой и убедилась, что там никто не затаился, но я уже знала, что Эндрю давно исчез. Он слишком умен, чтобы здесь засиживаться.