— Это все не по мне.

— Я знаю. Но знаю также, что ты не хочешь, чтобы все повторилось.

— Что все?

— И война, и плен…

— Что я должен сделать, Иоганн?

— В Цель-ам-Зее живет некий Розенкранц, бывший гаулейтер Верхней Австрии. У меня есть сведения, что ящики в Грюнзее были затоплены в сорок пятом году по его приказу. Конечно, я не надеюсь, что он тебе признается в этом, но мне важно знать, что он будет говорить о Грюнзее. Разговор, разумеется, начинай не с этого. Постарайся войти к нему в доверие, насколько это возможно, а потом спроси… Было бы очень хорошо, если бы ваш разговор удалось записать на пленку… Очень прошу тебя, сделай это. К сожалению, сам я не могу к нему поехать. После материалов, опубликованных в «Штерне», он не станет со мной разговаривать.

Фак вздохнул:

— Хорошо, я съезжу. Но учти, это только ради нашей дружбы. Политика меня не интересует.

— Спасибо, Мак.

Они спустились вниз, и Иоганн подошел к девушке, сидящей за конторкой в нижнем холле:

— До свидания, Лотта. Это тебе… — Мирбах протянул ей свою книгу очерков с автографом.

— Спасибо, господин Мирбах, счастливого пути…

Девушка была очень мила и трогательна в своем простеньком, но хорошо скроенном платьице с глубоким вырезом на груди. Красивы были ее тяжелые рыжие волосы.

— Я не видел ее раньше, — сказал Фак, когда они вышли на улицу.

— Старый плут. Ей только шестнадцать…

Тут Мирбах увидел новый «фольксваген» Фака:

— О! У тебя новая коляска…

— Нам с Ингрид надоела старая, — ответил Максимилиан. Ему было приятно, что Мирбах обратил внимание на его «фольксваген».

Они забрались в машину.

— Ну, рассказывай…

— Рассказывать особенно нечего. Вернее, всего не расскажешь сразу. Надеюсь скоро приехать в Австрию, и тогда поговорим. Как ты? Не женился? — спросил Мирбах.

— Нет.

— Что ты пишешь?

— Недавно написал статью об искусстве… Об искусстве фотографии.

— Об искусстве фотографии?

— Да. Это, конечно, не пособие для начинающих фотографов. Просто у меня возникли кое-какие мысли, и я попытался соотнести изобразительное искусство с искусством фотографии.

— Это любопытно.

— Недавно я приболел и провалялся неделю в постели. Не работал, лежал, читал, думал… И вот подумал…

— Все-таки меня беспокоит вызов. Не могу понять, что за этим кроется? — проговорил Мирбах.

— Через час будешь в Гамбурге и все узнаешь. — Фак остановил машину у входа в аэровокзал.

Мирбах достал из портфеля рукопись и протянул ее Факу.

— Посмотри, когда будет время. Это главы из моей новой книги, — сказал он на прощание.

Возвращаться сейчас в Вену не имело смысла. Правда, на мгновение Фак заколебался, когда подумал об Ингрид, мысленно увидел ее у зеркала в короткой рубашке… Но все равно до Вены он доберется поздно ночью и, конечно, не станет ее будить.

Фак решил пройтись по Зальцбургу и направился вдоль набережной реки Зальцах. Вода, рожденная в далеких Альпах из снега, дышала холодом. Фак невольно поежился.

Над горами, над возвышавшимся на скале замком небо было еще светло-серым. Но чем ближе к городским домам, к улицам, чем ниже, тем оно становилось как будто гуще и темнее. Кое-где на набережной уже загорелись цветные рекламы. Красные, синие, зеленые отражения лениво колыхались на поверхности воды.

Маленький мерцающий огонек светился на горе Хохзальцбург, в ресторане Томаса. Фак давно не был у Томаса и решил там поужинать.

«Фольксваген» легко шел в гору по спиральной дороге, и не прошло и десяти минут, как фары машины осветили небольшой домик с виноградной лозой у входа. Два огромных черных сенбернара с лаем бросились к машине. Это были старые знакомые Максимилиана, но собаки были такие огромные, такие свирепые на вид, что Фак решил на всякий случай посигналить хозяину. Тот не замедлил выйти на крыльцо.

— Добрый вечер, господин Фак, — крикнул он еще с порога. — Цезарь! Шегги! На место! — приказал он собакам.

Фак выбрался из кабины:

— Здравствуй, Томас!

— Рад вас видеть, Максимилиан. Заходите. У меня, правда, сегодня немножко шумно.

— Туристы?

— Да.

В ресторане кто-то играл на аккордеоне, и два голоса, мужской и женский, негромко пели.

Фак прошел за Томасом в ресторан, к отведенному для него месту в северной комнате, украшенной ветками, длинными, причудливой формы корнями, виноградными лозами. Весь ресторан Томаса был сделан в духе старого тирольского дома, и убранство внутри было таким же простым, как и полагалось в таком доме, — ветки, цветы…

Томас через несколько минут принес зайчатину, вино, салат, фрукты.

Фак понимал, хозяин очень занят: надо обслужить туристов.

— Иди, Томас. У меня все есть, спасибо. Если нужно будет, я позову тебя.

В соседней комнате пели гости. Тягучая, мощная мелодия показалась Факу знакомой. Мелодия была красивой, но, к сожалению, слишком выделялся высокий голос. «Да это русские!» — Фак направился в соседнюю комнату. Он давно не видел русских.

Что-то в них изменилось. Но что? Они, конечно, совсем не так одеты, как в войну. Но дело не только в этом. Он стал вспоминать русские слова, хотел подойти к туристам, поговорить: «Черт побери, я крепко все позабыл…»

Фак сначала был на Урале, валил лес, а потом его перевели в другой лагерь для военнопленных. Из глубин памяти выплыл пустырь с пешеходными дорожками, обсаженными «вениками». Почему-то эти зеленые кусты назывались «вениками». Ведь веники у русских были совсем другими…

Туристы спели еще две песни. Стали собираться. Рукопожатия. «Данке шен, данке шен…» Одна высокая черноволосая девица свободно болтала по-немецки и тоже повторяла: «Шен данк, шен данк», — как говорят не в Австрии, а в Германии, видно не раз бывала там…

И Томас, и Мария вышли провожать гостей. Это вызвало оживление, улыбки…

— Ты был в Сибири, да? — спросил Томас, вернувшись.

Томас несколько раз спрашивал Фака об этом и то ли забывал, то ли лишний раз хотел поговорить об этом, и каждый раз Фак отвечал:

— Да, в Сибири.

Фак не был в Сибири, но, по рассказам, Урал — та же Сибирь. Тот же лес, те же холода… Но на Урале Фак чувствовал себя лучше. Южные сухие степи наводили на него жуткую тоску, вызывали чувство безысходности… Именно здесь он заболел. Потребовалась срочная операция, и русские врачи сделали ее, спасли его… Этого, конечно, нельзя было забыть…

Фак тоже стал прощаться. Заметно посвежело. Уже стоял глубокий вечер. Теперь тянуло холодом не только снизу, от реки, но и с гор подул холодный ветер.

Включив вторую передачу, Фак начал спуск. Тысячи огней мерцали внизу. Весь город был освещен, широкая черная лента реки разрезала его на две части.

— Как съездил, Мак?

— Все в порядке.

Час был ранний, но Ингрид была уже одета. «Может, она еще не ложилась?» — подумал он ревниво. У Максимилиана не было причин для ревности. Но он знал ту среду, в которой жила Ингрид, — ночной ресторан, эстрада…

— Ты хочешь кофе? — спросила она.

— Пожалуй, — ответил Фак.

У Ингрид была небольшая двухкомнатная квартира. Из маленькой кухни все было слышно в гостиной, где устроился Фак в кресле с журналом в руках.

— Знаешь, Иоганн попросил меня проинтервьюировать нескольких лиц в Австрии.

— Это связано с его репортажами? — поинтересовалась Ингрид, появляясь с чашками на подносе.

— Да. Мне не хочется браться за это дело, но я не мог отказать ему.

— Пей, а то остынет. — Ингрид опустилась в кресло напротив. Легким, заученным движением она чуть вздернула юбку, чтобы та не помялась. В этом движении было много природной грации. Фак любил наблюдать, как она одевается, расчесывает волосы, подкрашивает губы, ресницы…

— Хочешь, я подвезу тебя? — предложил он.

— Спасибо, Мак. Но я должна на минутку забежать к портнихе…