Все эти действия были немедленно сведены на нет приказами ВРК. Теперь решающим элементом переворота становилась военная организация, — что было проще всего. Руководили военной операцией три человека во главе с Троцким.

Большевики решили атаковать Зимний дворец в ночь на 24 октября, используя для этого кронштадтских моряков и Красную гвардию Выборгского района, а также экипажи «Авроры» и нескольких торпедных катеров. Операция могла оказаться трудной; поэтому нужны были достаточно воодушевленные части.

В эту ночь Троцкий впервые позволил себе открыто объявить, притом — как о чем-то будничном, — обо всех принятых им мерах, за которые большевики, ныне возглавлявшие Совет, взяли на себя полную ответственность. Он деловито перечислил открытие большевистских типографий и возвращение «Авроры» в город, как первые победы в вооруженном столкновении, которое стало теперь совершившимся фактом. Теперь-то он мог изобразить эти действия, как вполне легальные, поскольку законным правительством был теперь Совет; а то, что в Совете преобладали большевики, было, конечно же, лишь «счастливым совпадением».

На самом деле, разумеется, заявления, с которыми Троцкий выступал перед всем миром, были вдвойне лживыми: ведь, кроме открытых шагов, ВРК предпринимал также и конспиративные. В тот самый момент, когда Троцкий выступал перед массами как председатель Совета, он же как председатель ВРК посылал людей на вооруженный захват власти.

В два часа ночи его люди заняли главные вокзалы; в три тридцать «Аврора» бросила якорь возле Николаевского моста, и ее команда разогнала расположившихся там юнкеров; к восходу солнца из Гельсингфорса прибыло несколько торпедных катеров; в шесть утра был занят государственный банк; в семь была захвачена центральная телефонная станция, что позволило Совету немедленно отключить телефоны Зимнего дворца и генерального штаба. На Дворцовом мосту, рядом с правительственными зданиями, были размещены большевистские патрули.

Керенский ничего не мог предпринять. Он метался между бесплодными заседаниями министров в Зимнем и столь же бесплодными совещаниями с офицерами на Дворцовой площади: практических возможностей у него уже не оставалось.

Но даже в этот момент, когда переворот уже шел полным ходом, Троцкий все еще продолжал камуфлировать его напыщенными и туманными фразами: именно в эту ночь с 24 на 25 октября он опубликовал знаменитый приказ № 1, гласивший: «Чрезвычайная опасность угрожает Петроградскому совету. Вчера ночью контрреволюционные заговорщики попытались вызвать юнкеров и ударные части в Петроград. Настоящим приказываю привести вашу часть в полную готовность. Ожидайте дальнейших распоряжений. Всякое промедление и колебание будут рассматриваться, как измена революции».

Сам разгон Временного правительства занял считанные часы. Он произошел почти бескровно. Пострадавших оказалось не более десяти человек. В девять вечера с «Авроры» был дан холостой выстрел; затем около часа продолжалась совершенно безобидная ружейная и пулеметная перестрелка. Женский батальон попытался отойти; моряки согнали солдаток в кучу, кое-кого, походя, изнасиловали и всех отправили прочь в казармы — чтоб не совались не в свое дело! Зимний дворец был захвачен практически без всякого боя.

Октябрьский переворот был задуман, разработан и осуществлен Троцким, человеком, игравшим двойную роль — официального выразителя воли Совета и конспиративного руководителя военных отрядов. Ленин отчетливо это понимал. Троцкий провел всю операцию, не советуясь с ним. При создавшейся ситуации Ленин и не мог бы повлиять на решения, которые зачастую нужно было принимать немедленно: он был попросту слишком далеко от места действий. Эта невозможность прямого участия в деле в сочетании с давним недоверием к Троцкому как политическому союзнику все время настраивали Ленина несколько недоверчиво. Только теперь, когда стремительный и фантастический успех стал бесспорным, он понял: рискованная игра была действительно выиграна. Большевики пришли к власти.

Большевики пришли к власти. Но это не всем еще было понятно. Переворот произошел так стремительно, он был так непохож на пресловутую революцию, что обывателю все еще было неясно, что большевики — лишь вчера просто одна партия из многих — сегодня стали хозяевами страны.

Руководство партии тоже тыкалось наощупь. Перед ним стоял важнейший вопрос — кому и что делать?

Троцкий был и создателем плана захвата власти, и его вдохновителем. Широкой публике он в то время был известен лучше, чем Ленин, и даже в глазах рядовых членов партии играл почти такую же важную роль. Но, хотя переворот принес Троцкому личную славу, теперь партия больше нуждалась не в его личных талантах, а в том надежном партийном аппарате, на создание которого Ленин затратил пятнадцать лет жизни и к которому Троцкий присоединился чуть ли не в последний момент.

Захват власти потребовал от большевиков такой концентрации всех сил, что у них не осталось времени подумать о вопросах практического управления страной. Все, что они делали теперь, было — и не могло не быть — импровизацией. Троцкий вспоминает, как нащупывали название для новой власти:

«— Как мы ее назовем? — вслух размышлял Ленин. — Что угодно, только не министрами — отвратительное, устаревшее слово!

— Можно сказать — комиссары, — предложил я. — Но сегодня так много развелось комиссаров… Может быть, верховные комиссары? Нет, верховные — плохо звучит… Может быть — народные комиссары?

— Народные комиссары? Да, это неплохо, — согласился Ленин. — А тогда правительство в целом?

— Совет, конечно… Совет Народных Комиссаров, да?

— Совет Народных Комиссаров, — повторил Ленин. — Великолепно. Изумительно пахнет революцией.

И он посмотрел на меня с той застенчивостью, которая у него появлялась в минуты предельной откровенности.

— Знаете, — произнес он неуверенно, — от преследований и жизни в подполье — и вдруг сразу на вершину власти… Даже голова кружится, — закончил он, вдруг переходя на немецкий и показывая рукой, как кружится голова.

Мы глянули друг на друга и засмеялись. Все это продолжалось какую-нибудь минуту; в следующую мы уже перешли к очередным делам».

Троцкий сообщает, что на одном из первых же заседаний ЦК Ленин предложил назначить его главой Совета Народных Комиссаров, то есть фактически — главой государства. Троцкий решительно не согласился: предложение казалось ему совершенно неприемлемым. Ленин настаивал, заявив, что это только логично: в конце концов, Троцкий был председателем Петроградского совета, который — по крайней мере, теоретически — захватил власть.

В эти первые головокружительные минуты своего триумфа Ленин и Троцкий могли еще думать, будто существует какое-то различие между делами партийными и государственными. В таком случае предложение Ленина могло означать только, что он намеревался сделать Троцкого фигурой для государственного представительства. Вряд ли он всерьез собирался отдать ему власть, принадлежавшую большевистской партии — ведь власть-то в конечном счете захватила именно она.

Как бы то ни было, когда Троцкий отверг это предложение и Ленин согласился занять бесспорно положенное ему место председателя СНК, Троцкому был предложен — опять по инициативе Ленина — пост комиссара иностранных дел. Он отказался и от этого предложения. При этом он ссылался на свое еврейское происхождение. «Зачем давать врагам такое оружие?» — спросил он. Ленин почти возмущенно воскликнул: «Мы совершили великую интернациональную революцию, какое значение могут иметь сейчас такие банальности?!» Троцкий, однако, упрямился, твердя: «Не к чему с самого начала создавать лишние сложности!»

Весь этот эпизод великолепно продемонстрировал, что с той минуты, как большевики захватили власть, Петроградский совет, который и до того был не более чем удобным форпостом, вообще потерял всякое реальное значение, и прежнее высокое положение Троцкого, как его председателя, тоже утратило теперь свой смысл: он стал всего лишь «одним из упряжки».