– Не ждите меня. Я только занесу в дневник номер квадрата, где нашел камень.

– Мы сейчас работаем на втором уровне, – объяснил историку Игорь, пока они осторожно спускались по стремянке, – а вообще тут не меньше тринадцати культурных слоев.

– Так много?

– А что ж тут удивительного? В этих местах люди живут около пяти тысяч лет.

Внизу работа кипела вовсю. Наибольшую активность проявляли трое раскопщиков-арабов, которые под руководством Рамиза гремели металлическими ведрами и лопатами. Как пояснил Марков, они выполняют наименее квалифицированные операции, в том числе вытаскивают из пещеры отработанную каменную крошку. Затем он познакомил гостя со всеми членами экспедиции, кроме Олега Сироткина, который сегодня работал в музее Петры. Лыков, который впервые видел, как происходят раскопки в пещере, с любопытством наблюдал за действиями археологов. Особенно он заинтересовался работой художницы Дины Леруа. Ее тоненькая грациозная фигурка бесшумно скользила в перекрестном свете мощных фонарей среди занятых своим делом коллег. Острым карандашом она делала какие-то наброски в альбоме.

– Честно говоря, я не понимаю, что здесь можно изображать, – наконец, не выдержав, сказал ей историк. – Да и зачем, раз есть снимки?

– Но это же совсем другое, – улыбнулась Дина, глядя на него широко раскрытыми глазами почти фиолетового цвета. – Снимок запечатлевает настоящее, а рисунок восстанавливает прошлое. Моя задача – на основании имеющихся следов показать это место таким, каким оно было, когда здесь жили люди. Ведь это сегодня, когда вы входите в исторический комплекс, минут пятнадцать приходится идти по пустынной насквозь продуваемой равнине. А две тысячи лет назад Петра являла собой большой цветущий город-сад.

– Сейчас в это трудно поверить, – медленно проговорил Лыков, в памяти которого вновь возник так поразивший его вид бесконечного каменного моря.

– Тем не менее так было. Петра утопала в зелени: здесь росли абрикосы, маслины, инжир, а вокруг города на десятки километров простирались плантации финиковых пальм, виноградники, поля пшеницы и ячменя…

Заходящее солнце уже коснулось края самой высокой горы каньона, окрасив раскинувшиеся вокруг скалы в зловещие кровавые цвета, когда усталый всадник достиг предместий Рекема. Сбавив темп, он закинул за плечо сбившуюся от ветра полу лацерны – широкого плаща из темно-золотистой овечьей шерсти – и окинул взглядом окрестности. Бесконечные стада верблюдов, коз и овец, пасущихся вокруг набатейских шатров, сплетенных из пальмовых листьев, уступили место зеленеющим полям ячменя и пшеницы, виноградникам и финиковым рощам, среди которых все чаще попались сложенные из камня небольшие дома. Проскакав мимо расположенных справа от дороги трех огромных каменных кубов, украшенных глубокой резьбой, путник удовлетворенно кивнул.

– Ага, вот и они – три блока с этим странным орнаментом, похожим на вороньи следы, – тихо пробормотал он и переключил внимание на левую сторону, где поднявшийся ветер лихо трепал пушистые ветки финиковых пальм. Вскоре очередная плантация закончилась и Марк Марций Молест, сотрудник секретной службы Римской империи, наконец достиг места назначения. Два портика, один над другим вырезанные прямо в покатой скале, примыкающей к дороге, служили входом в недостроенное здание. Нижнюю часть, выполненную в форме триклиния, украшали шесть колонн в дорическом стиле, но ниши для статуй пока пустовали. Верхний этаж представлял собой четыре конических обелиска, высеченных в глубине скалы, с входом посредине. Еще не оснащенные дверями входы, включая два боковых в нижнем секторе, зияли чернотой. Повсюду, мешая проходу, громоздились кучи камней и песка, не убранные строителями.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, римлянин спешился, отвел лошадь в пальмовую рощу и привязал к дереву так, чтобы ее не было видно с дороги. Потом, еще раз внимательно осмотревшись, бесшумно вошел в здание. Внутри было темно, пахло смолой мастикового дерева и кедровым маслом. Когда его глаза немного привыкли к сумраку, он обвел взором пустую просторную комнату, по трем сторонам которой размещались вырубленные в стенах скамьи. На одной из них, опустив голову, неподвижно сидел человек, одетый в тунику темного цвета и кукуль – короткую накидку с капюшоном, в каких ходят ремесленники и крестьяне. Вдруг, словно почувствовав на себе чужой взгляд, он резко вскочил и настороженно уставился на вошедшего. Его правая рука непроизвольно потянулась к поясу.

– Ad valorem,[5] – громко произнес Молест.

– Multum non multa,[6] – немедленно откликнулся его визави тонким хриплым голосом.

Обменявшись паролями, двое тайных агентов сразу почувствовали себя свободнее. Ожидавший римского посланника жестом пригласил гостя сесть, а сам с почтительным видом остался стоять возле скамьи.

– Ну как дела? – спросил приезжий. – Слежки не было?

– Не волнуйтесь, господин, все под контролем, хотя, по моему скромному мнению, все же лучше назначать встречи в городе, как раньше. Среди толпы безопаснее.

– Возможно, ты прав, Дримиле, но пойми, попасть в Рекем можно только через каньон, а там мне пришлось бы показать свидетельство о римском гражданстве. Ты ведь знаешь недавнее распоряжение набатейского царя?

Дримиле кивнул:

– Да-да, теперь при въезде в Рекем надо обязательно предъявлять стражникам документы.

– Ну вот. А мне не с руки сейчас объявляться под своим именем. Обстановка накалена до предела, и набатеи в каждом римском гражданине готовы видеть соглядатая. Можно было, конечно, сделать фальшивые документы, но с ними возиться… – римлянин поморщился. – Да и зачем, когда есть возможность решить вопрос проще?

– Вы правы, господин. Я только хотел сказать, что в таком пустынном месте людям Раббэля выследить нас гораздо легче.

– Не думаю, укрытие надежное. Во всяком случае, я так считаю, – Молест вдруг подозрительно воззрился на своего агента. – А у тебя что, есть основания полагать?..

– Нет-нет, что вы, – испугался Дримиле. – Я бы не пошел на встречу, если бы почуял неладное.

– Ну то-то, смотри, – римлянин поднялся и сурово взглянул на собеседника. – Выдашь – живым тебе не быть, так и знай. Теперь о деле. Сначала давай, что у тебя.

– Вот, тут все описано, – суетливо пошарив за пазухой, Дримиле вынул перевязанный веревкой пергаментный свиток и с поклоном передал Молесту. – Настроения в народе, имена тех, кого можно попробовать завербовать, и все, что удалось разузнать о военных приготовлениях набатеев.

– А окружение царя?

– Это трудно, понимаете, – замялся лазутчик, – в смысле, информацию добыть. Возле Раббэля нет ни одного предателя…

– Трудно, тоже мне сказал! – возмущенно фыркнул римлянин. – А за что мы тебе платим, если не за трудность и риск? Небось ты за работу на плантации у Саломеи по десять денариев в месяц не получал! Кстати, вот, держи очередную награду, – отцепив от пояса, он небрежно подбросил небольшой кожаный мешочек, который с мелодичным звоном упал в протянутые руки Дримиле.

– О, благодарю вас, – тот проворно сунул кошель за пазуху и несколько раз подряд поклонился.

Вдруг лицо его омрачилось, и он, запинаясь, смущенно произнес:

– Конечно, вы правы, я получаю у вас большие деньги, но, знаете, иногда мне бывает жаль…

– Что, жаль?! Не угодно ли снова стать рабом? Это мы тебе в два счета устроим! – Молест издевательски захохотал, и разнесенные эхом громкие грубые звуки посыпались на них со всех сторон просторной комнаты.

Щуплый Дримиле сжался в комок и затравленно глянул на хозяина:

– Умоляю вас, тише, – почти прошептал он.

– Да не бойся, никого здесь нет, я же проверил, – высокомерно бросил римский посланник и властно поднял руку. – Теперь молчи и слушай. Вот тебе очередное задание. Император не желает больше ждать, пока дерзкие набатеи добровольно согласятся признать владычество Рима, поэтому нам приказано перейти к активным действиям. И первое из них – убрать друга царя Саллая.