И что самое возмутительное, этот Хинштам не постеснялся заявиться на кладбище – в МИД его, разумеется, не пустили, – и теперь жди очередного пасквиля то ли на покойника, то ли на кого-нибудь из присутствующих, то ли на все министерство.

Чувство неловкости усугублялось еще и тем, что помимо законно скорбящей вдовы на похоронах присутствовала любовница убиенного Лидочка Зайцева, приехавшая по этому случаю из Брюсселя. Все знали, что у Лидочки шестилетний сын Гриша, бойкий мальчик, похожий как две капли воды на Леонида Сергеевича, и что последний души в нем не чаял и отпустил их в краткосрочную командировку в «натовскую» столицу скрепя сердце. Маленький Гриша все спрашивал у матери: «Как это – скрипя сердцем?»

Запретить Лидочке, сотруднице министерства, присутствовать на панихиде, разумеется, никто не мог, и теперь все ужасно боялись скандала – характер вдовы, Эммы Михайловны Сапрыкиной, был всем хорошо известен.

Однако все обошлось. То ли Эмма Михайловна не знала о существовании Лидочки, то ли не узнала ее, то ли на нее успокаивающе подействовало присутствие опекавших ее Юрия Константиновича Ломакина, второго замминистра, отвечавшего за организацию похорон, и Александра Гришакова, старого друга и бывшего коллеги покойного, а ныне – одного из богатейших людей Москвы. Юрий Константинович поддерживал ее под локоток и время от времени трепетно склонялся к ее правому уху. «Игорь Сергеевич не смог присутствовать, – почтительным шепотом объяснял он вдове отсутствие министра, – государственный визит». – «О да, я понимаю», – отвечала та, многозначительно кивая. Гришаков же ничего не шептал, но само его присутствие, элегантная шляпа его молодой супруги, на которую беззастенчиво глазели собравшиеся, целая свора секьюрити в черных пиджаках и вереница сверкающих иномарок возвышали Эмму Михайловну в собственных глазах, придавая мероприятию особую, ничем не нарушаемую торжественность.

Лидочка Зайцева с заплаканными глазами стояла где-то в стороне, порученная заботам одного из сотрудников сапрыкинского секретариата.

И наконец, за всеми усталыми глазами наблюдал майор Лобов, стоявший чуть поодаль и страдавший от простого, но невыполнимого желания – выкурить сигарету. «С этой Лидочкой хорошо бы потолковать», – думал он, вертя в пальцах пачку «Парламента».

Когда все закончилось, Юрий Константинович в последний раз склонился над обтянутой черной перчаткой ручкой вдовы и проникновенно произнес, прикрыв глаза веками: «Эмма Михайловна, дорогая, еще раз примите мои глубочайшие соболезнования… И помните – в любой момент и при малейшей надобности… Мои координаты у вас есть». И отбыл на служебном автомобиле на Смоленскую площадь.

Супруги Гришаковы последовали за вдовой на поминальный обед, организованный силами того же Гришакова в ресторане «Прага», а Лидочка Зайцева, выйдя за пределы кладбища, бросилась ловить такси. Тут-то ее и настиг майор Лобов.

– Простите, пожалуйста, вы, если не ошибаюсь, Лида Зайцева? Ну вот, очень приятно… А я – майор Лобов. Вы бы не могли уделить мне несколько минут?

Проговорив все это залпом и заметив, что она, слава Богу, нисколько не сердится, Лобов облегченно вздохнул и вытащил, наконец, из пачки долгожданную сигарету.

– Вы простите, что я в такой день пристаю к вам с расспросами…

– Ах, да какое это имеет значение! – воскликнула Лидочка. – Тем более что завтра я улетаю в Брюссель. Но ведь вы хотите, чтобы я сказала вам, кто убил Лёню?.. Леонида Сергеевича… а я… я этого не знаю! Он был прекрасный человек, добрый, деликатный. В секретариате его все любили. А теперь… – глаза ее наполнились слезами, – теперь Гришка остался без отца.

– Простите меня еще раз, Лида, это правда, что вы поссорились с Леонидом Сергеевичем незадолго до вашего отъезда?

Лида посмотрела на него то ли с укором, то ли с насмешкой.

– Вы не понимаете. Мы не поссорились. Просто я устала. Он никак не мог решиться расстаться со своей женой. – Она сделала умоляющий жест. – Вы меня простите, я не хочу говорить про нее гадости, тем более в такой день, но она… ужасная женщина – сплетница, мещанка… Лёня все про нее понимал, а бросить не мог – жалел. Представляете, он мне говорил: «Она одна, у нее никого нет. Если бы еще были дети или внуки…» Представляете? Это он говорил мне ! Я должна была ее жалеть за то, что у нее нет детей! А мы с Гришкой должны были довольствоваться его обществомукрадкой. Вот и все. Так что я, к сожалению, вряд ли смогу вам чем-то помочь…

– Скажите, Лида, Леонид Сергеевич когда-нибудь что-нибудь говорил при вас о Шрамкове?

– Кто это?

– Вы такого не знаете? Лида покачала головой.

– В министерстве был какой-то Шрамков… его, кажется, убили. Но это давняя история – я про это почти ничего не знаю, а больше…

– Да нет. Я имел в виду того самого.

– Да? – удивилась Лида. – И вас интересует, что по этому поводу говорил Лёня?

Лобов кивнул.

– Абсолютно ничего. Они были едва знакомы. Когда Лёня узнал об этом убийстве, он сказал, что отец этого Шрамкова когда-то заведовал каким-то департаментом… Не помню – каким. Вот и все. Почему вы спрашиваете?

Вместо ответа Лобов взял ее руку, покрасневшую от холода, и, неожиданно для себя самого, поднес к губам.

– Спасибо вам, Лида, и… хорошо, что вы уезжаете. В Брюсселе, наверное, еще тепло?

Лида кивнула, и в глазах у нее опять показались слезы.

– Знаете что? – проговорил Лобов. – Давайте-ка я вас подвезу.

Они вышли за кладбищенские ворота, и в нескольких метрах от своей «девятки» Лобов заметил Семена Хинштама, внимательно наблюдавшего за ними из окна своего БМВ.

В четверг утром полковника Богданова задержал генерал, и оперативное совещание началось с двадцатиминутным опозданием.

– Давай, Коля, докладывай, – потребовал полковник, когда все расселись по местам, – что там по экспертизам?

– Все совпадает, Олег Иванович. Шрамков и Сапрыкин убиты из одного оружия.

– Кто бы в этом сомневался! – проворчал полковник и постучал пальцами по столу. – Что еще? Подробности давай…

– Обо всем существенном я вам уже докладывал: труп Шрамкова обнаружили в 40 км от Москвы на проселочной дороге недалеко от Дмитровского шоссе. Убит он был с близкого расстояния выстрелом в голову, а кислотой облит уже после смерти, как и в случае с Сапрыкиным.

– Следы борьбы?

– Никаких.

– Ограблен?

– Видимых признаков ограбления не было: при нем обнаружили дорогие часы, бумажник с небольшой суммой денег, дипломатический паспорт и пропуск в МИД.

– Что по этому поводу говорили в МИДе?

– А ничего! Дело в том, что убийство произошло предположительно на следующий день после того, как Шрамков приехал на несколько дней в Москву из Нью-Йорка, где находился в командировке на работе в ООН. В МИДе его после приезда так и не видели.

– Что значит – предположительно?

– В связи с обморожением трупа точное время смерти установить не удалось.

– А неточное?..

– Неточное, – Сурин заглянул в блокнот, – шестнадцатое – девятнадцатое января девяносто девятого.

– Так, понятно, – проговорил Богданов и продолжал, словно обращаясь к самому себе: – Если исходить из того, что их убил один и тот же человек, а это, несомненно, так, то версия о том, что Сапрыкин был убит конкурентом, который метил на должность замминистра, отпадает…

Полковник пожевал нижнюю губу и повернулся к Лобову.

– Теперь докладывай – в МИДе был? Что-нибудь нарыл?

– По Сапрыкину практически ничего. На должность замминистра было всего два кандидата – Сапрыкин и некто Тимофеев. Тимофеев свою кандидатуру снял сам по состоянию здоровья. Так что тут вы абсолютно правы. Что касается кадровых решений, Сапрыкин их таки принимал – одно время он возглавлял комиссию по отбору кадров на работу в ООН, и кое-кто эту комиссию не прошел.

– Ну, эта версия отпадает, так же как и предыдущая, – недовольно перебил полковник.