Я присел на корточки у лежащего во дворе драджа. Все они не похожи друг на друга. Все были людьми до того, как короли изменили их и сделали частью своего плана. Этот уже совсем не человек. Лицо без носа, гладкое, как стеклянный шар, кожа пятнистая, ржаво-серая, глаза большие, круглые, почти целиком – зрачок. Глаза твари, рожденной в ледяной тьме. Драдж еще носил лохмотья человеческой одежды, но поверх нее – недавно выделанные доспехи из хорошей стали, сворованной у побежденных. Я снял шлем, начал искать метку. Она всегда есть. В конце концов, пришлось раздеть труп: перерезать ремни доспехов, обнажить липкую дряблую плоть рук и ног. Оказалось – женщина. Метка обнаружилась на заднице: иероглиф намного сложнее знаков нашего письма. Непонятно, как их наносят. Ведь и не тату, и не клеймо, хотя назначение такое же. Каждый Глубинный король по-своему метил своих созданий. Какое они имели отношение к магии, мы не знали. Но по ним можно определить, кто устроил атаку на крепость. Оказалось, Шавада. По нашу сторону границы ненавидели всех Глубинных королей, но Шаваду еще и презирали больше всех. Филон слыл самым изощренным тактиком, Иддин – самым могущественным, у Акрадиуса – самое большое войско, но Шавада в жестокости переплюнул всех.

Надо как можно скорее сообщить Вороньей Лапе.

Я снова побрел через станцию. Кровь на стенах и на полу. Повсюду валяются тела пустоглазых вояк. Их пока не решались трогать. А они воняли так, что перешибали смрад опорожненных человеческих кишок. Я вернулся в кабинет коммандера и, не обращая внимания на дымящиеся останки, проверил коммуникатор.

Ничего. Танза высосала весь сок и попутно расплавила провода. Наверное, батареи для фоса не в лучшем состоянии.

– Мне нужно в Валенград, – хрипло прошептала Эзабет.

Я едва разобрал приглушенные тканью слова и опустился на колени, чтобы убрать маску. Эзабет повернула голову, попыталась оттолкнуть мою руку.

– Оставь, не надо.

Какая глупость. Ну ладно. У меня не было сил спорить.

Воронья Лапа послал меня сюда, чтобы Эзабет выжила. Откуда-то он знал об опасности. Интересно как? Хотя гадать о том, как Безымянные узнают о наших делах, – все равно что предсказывать ветер. А ведь я чуть не завалил дело. Я почти не помог ей, а за свои старания заплатил жизнями восьмерых, включая нового парнишку. Он так боялся Морока. Наверное, боялся и на станции. А нам всем было наплевать.

– Я туда и еду, – сообщил я. – В общем, мы все-таки поедем кататься.

Она не возражала, потому что потеряла сознание.

Я притащил обеспамятевшую леди во двор. Да, иные щиты и то тяжелей. Тнота хорошо улаживает дела. Они с Пискуном запрягали лошадей: полдюжины широкогрудых тварюг с неровными белыми пятнами на черных носах. Я уложил леди Танза на скамейке напротив Ненн.

– Мне ехать с этой ведьмой? – проскрипела Ненн.

Лицо красное, катится пот. Скверно.

– Тебе было наплевать на то, что Глек спиннер.

– А ему было наплевать на то, что он родился с серебряной ложкой в заднице. Если ведьма начнет корчить леди, выпинаю из кареты.

– Это ее карета.

– А дохну в ней я! Не хватало еще, помирая, книксен делать.

Ненн выглядела полумертвой – и, похоже, на самом деле была. Но еще находила силы огрызаться. Значит, надежда есть. Может, мы и успеем к Саравору, до того как Ненн убьет отрава, рожденная ее же телом. Вот когда Ненн затихнет – тогда дело швах.

Перед отъездом я нашел капитана, не пустившего меня к коммандеру всего несколько часов назад. Капитана слегка ранили, но он сумел собрать остатки гарнизона и выбить драджей из ворот. Глядишь ты, он вышел вовсе не таким уж бесполезным, каким показался сначала. Двое его лучших людей уже скакали на север, к Тринадцатой станции, чтобы запросить подкреплений и отправить по коммуникатору сообщение в Валенград. Ох и приятный выйдет сюрприз Маршалу границы Венцеру. Честное слово, хотел бы я сам принести чудесные новости Железному козлу и посмотреть на его лицо. Хотя, может, пошлю ему рапорт, когда вернусь. А пока пусть разбирается армия.

Я гнал карету почти без передыха. Дорога была донельзя ухабистая, пассажиры кривились от боли. Мы катили на север по рокаде. На запад – Дортмарк: фермы, поля, города, леса, жизнь. На восток: пустые рыжие пески и расколотое небо Морока. Мы шли вдоль границы, разделившей миры.

Конь сдох прямо в упряжи. Мы обрезали постромки и погнали оставшихся еще сильнее. В десяти милях от Валенграда забрызгал пеной еще один, грохнулся наземь и сломал ноги третьему. Трое оставшихся, хотя и мощные зверюги, карету тянуть не могли. Мы повстречали купеческий караван, и я забрал их коней. Купцы не сопротивлялись, никого убивать не пришлось.

Я беспощадно нахлестывал новых коней. Вот показался город: заводы и фабрики изрыгают дым, ночь расцветили тысячи фос-огней. Над цитаделью сияет багровым пламенем сквозь едкий туман слово «МУЖЕСТВО». С востока отравленная пустыня вплотную подступала к огромным стенам Валенграда. Но теперь Морок был не самым жутким в моей жизни.

Мать его.

У каждого большого города есть своя Помойка. Собери достаточно крыш за одной стеной, и все дерьмо с отбросами найдет себе какое-нибудь место. Бедняки, калеки, иностранцы, отверженные – все собьются в кучу, чтобы не дать растоптать себя поодиночке. Успешные люди ненавидят такой сброд хотя бы за то, что бедолаги поневоле вызывают сочувствие. Но туда стекаются и опасные, покрытые шрамами типы, жестокие и хитрые. Они восседают на дерьме и раздают ему приказы, отправляя на заработки легионы шлюх, прокаженных, воров и мошенников, суетливые отряды вонючей нищеты. Думаю, вы понимаете, про что я. В таких местах одна помощь – святоши, но и те беспомощно пожимают плечами. В городе-крепости Валенграде, центральном узле приграничной обороны, мы зовем нагромождение сырых, убогих зданий и сырых, убогих созданий Помойкой. Туда мы и отвезли Ненн. А где еще обитать чародею, колдующему с человечьим мясом?

Нелепая голубая с золотом карета вызвала много нездорового интереса. Но здравый смысл и меч, лежащий у меня на коленях, брали верх. Я без помех прогнал умирающих коней между бойнями, воняющими свежей кровью, вдоль ряда доходных домов. Нищие и безработные наемники быстро убирались с дороги. Я и не думал тормозить. Подумаешь, придавим ноги какому-нибудь вялому любителю белой травы. Минуты были дороже золотой пыли. Я хорошо знал путь к дыре Саравора, и вот она – торчит между кварталами доходных домов, такая же сообразная и подходящая этому месту, как, например, крысиная нора в нашей карете.

Я натянул вожжи, спрыгнул и тут же забарабанил кулаком по двери. Открыл мне серокожий ребенок. Меня будто ткнули под дых, я схватился за меч – и только тогда понял, что передо мной не «малыш» и уж точно не угроза, но лишь больной слепой человечек. Переносицу закрывают бинты, на месте глаз – мокрые пятна. Я не знал, что Саравор колдует и с детьми. На мгновение отвращение почти пересилило здравый смысл, мне захотелось уйти. Но куда? В Валенграде всего горстка магов. А мне не поможет ни один, обученный работать со светом. Я не знаю, легальны ли сараворские трюки. Но на них уж точно не дадут гранта в университете Леннисграда.

Ребенок молчал. М-да, смысл слепого привратника не очень понятен. Я сказал, что Рихальт Галхэрроу явился с визитом к Саравору. Дитя мгновенно растворилось в сумерках, словно было их частью. Когда я открыл дверь кареты, исчезли все сомнения насчет визита к Саравору. Из аллей Помойки несется жуткая вонь, но от смрада из гниющего брюха Ненн все местные запахи забились в дыры и норы. Удивительно, как не задохнулась Эзабет, запертая внутри. Но она – к счастью – проспала всю дорогу.

– Ненн конец, – сказал Тнота. – Горячка и бред. Несет чушь. У нее остался час. Потом всё, каюк.

– Тогда помолимся за то, чтобы Саравор оказался дома, – пожелал я, взялся за свой край носилок и, стараясь не дышать, понес Ненн за дверь.