— Да я уже понял, — усмехается Намджун. — Кстати, а почему ты не говоришь мне «хён»?

— Бро, расслабься от всей этой формальной поеботины, ты в толерантной Европе, — хлопает его по плечу неформальный кореец, весь покрытый европейским налетом как булочка глазурью.

По лестнице спускаются тихо, на цыпочках, создавая неимоверный пьяный шорох, граничащий с грохотом. Благо, на этажах безлюдно, а стойка регистрации и вовсе легкомысленно пустует.

Тэхён не затыкается ни на минуту, попутно проводит экскурсию по отелю, тычет пальцами в разные двери и закоулки, поясняет, в каком закутке сейчас зажимается со своим бойфрендом девушка-дежурная, а какие комнаты пользуются наибольшим спросом у постояльцев в сезон фестивалей и праздников.

— Сюда вот вообще заходить нельзя, эта комната у нас под запретом, — машет рукой на строгую внушительную дверь под самой лестницей.

— А что там? — неосторожно провоцирует Намджун любителя нарушать запреты.

Ключ стаскивают со стойки регистрации, распахивают со зловещим шипением дверь, — и в нос ударяет спертый воздух, насыщенный стариной как корейская забегаловка чесночными ароматами.

Тот факт, что электричества в комнате нет, не особо и сюрприз, и Намджун включает фонарик на смартфоне. Обычная комната, заставленная старинной мебелью. Шкафы, пуфики, потрепанные книжные полки, сваленные в углу. И красивое зеркало в массивной раме в самом центре комнаты. Пыльное, местами сильно облезшее, но красивое.

— И почему под запретом? — трогает виньетки зеркальной оправы Намджун.

— А хрен его знает, — низко шепчет Тэхён. — Та старушка, которая подарила отель моему отцу, поставила условие — сюда не входить, ничего отсюда не выносить и вообще не трогать. Прям так было в договоре и прописано. Там еще было: не трогать памятник в саду на заднем дворе и передавать отель по наследству только представителям семейства Ким. Короче, чтобы отель только нашим потомкам принадлежал. Даже если они будут самыми дальними.

— Вот и у моего отца такие же заморочки: чтоб семейное дело не ушло из семьи — и пиздец! — возмущается Намджун, и продолжает исследовать комнату. — А это что за дверь?

Кованая железная дверь, еле приметная в самом углу комнаты, кажется, выходит на улицу, во внутренний дворик или в сад, но настолько наглухо и давно закрыта, что паутина покрывает ее откосы даже не сеточкой, а плотным стеганным полотном.

— Не открывается ни фига, я проверял, — подходит тихонько сзади Тэхён и упирается подбородком Намджуну в плечо. — Она раньше вела в тоннель. Ну, знаешь, все эти катакомбы под Парижем? Говорят, что сюда какое-то из ответвлений вело, в эту комнату. Потом, правда, тоннель засыпали, после войны уже. Якобы представлял угрозу инфраструктуре города. Смешно. До этого десятки веков не угрожал, а тут вдруг стал…

========== Запретная комната ==========

Пасмурное парижское утро будит Намджуна бесцеремонно нудящим где-то под ребрами чувством тревоги. Шлепает ладонью по кровати и, — вот оно! — не обнаруживает телефона. Черт! Понятно, где он его оставил. В той самой запретной комнате, где это самсунгово отродье сейчас, вероятно, досвечивает фонариком последние деления батареи. Если, конечно, не растрезвонило рингтоном на всю округу свое палевное там присутствие.

Тэхена нигде не видно. Намджун дважды прогуливается по этажам отеля в надежде встретить шумного обладателя рыжей макушки, но того как ветром сдуло. Без телефона, понятно, как без рук, но лезть на рожон и требовать ключи на ресепшене чревато длительными объяснениями, потому Намджун принимает волевое решение насладиться достопримечательностями в безмолвном безмобильном пространстве.

Он бродит по городу почти бесцельно, вертит головой по сторонам, и пытается уловить тот самый аромат Парижа, о котором так много пишут во всех путеводителях. Сначала Париж пахнет ему сигаретным дымом, потом свежей выпечкой, потом рыбой и морепродуктами, причем пахнет навязчиво и даже местами тошнотворно, пока Намджун не отчаивается в попытке найти-таки окончание этих рыбных рядов, и не сворачивает в проулок. Там Париж пахнет смесью машинного масла и Макдональдса.

Впрочем, день, проведенный без привычной гладкой шутковины в руках, выходит даже приятным, так что в отель вечером Намджун возвращается уставшим, довольным, настроенным на лирический лад, но без единой фотки и надежды на появление бесшабашного наследника гостиничного бизнеса в обозримом будущем. Потому что Тэхён так и не появляется. Это сильно напрягает, даже раздражает.

Телефон надо выручать, и, дождавшись глубокой ночи, он отправляется по протоптанному накануне пути, трепетно рассчитывая, что девушка-дежурная отлучилась крутить лямуры, и ключи удастся стянуть.

Комната встречает все тем же затхлым запахом. Телефон лежит на зеркальной полке и даже не мычит от полного энергетического обезвоживания. Намджун запихивает гаджет в карман, и уже собирается уходить, но что-то в зеркальном отражении привлекает его внимание.

И он ежится от набежавших мурашек: по краям зеркального полотна явно проявляется странное свечение.

Затаив дыхание, подходит ближе. Вот черт, зеркало реально светится по верхнему краю изнутри, а еще по зеркальному полотну пробегает еле заметная рябь, как если бы оно было водной поверхностью какого-нибудь водоема.

— Что за херня происходит? — шепчет на выдохе Намджун и пятится. Внутренний голос настойчиво советует ему сваливать отсюда, пока при памяти, поскольку, судя по всему, не зря мудрые люди категорически рекомендовали держаться от этого места подальше.

Зеркало, будто разгадав его мысли, едва заметно дрожит, затем еще раз, и пальцы Намджуна против его воли тянутся к этой серебряной ряби. И касаются ее.

Бог ты мой, да это же реально вода! Скорее даже жидкость, похожая на ртуть.

О существовании жидких зеркал из ртути Намджун, конечно, слышал, но откуда оно здесь? Пальцы касаются поверхности еще раз, будто желая удостовериться, что это никакая не ртуть, но затем погружаются в блестящую жидкость. Страх, перерастая в ужас, пробегает от кончиков пальцев на ногах вверх и хрустит где-то у корней волос. Накатывает духота, тошнота и головокружение разом, и чувствуется, что, если не вырваться из этого странного пространства, Намджун сейчас рухнет со всей дури на пыльный пол. Рухнул ли он в итоге — узнать не удается, поскольку сознание ласково делает ручкой и вырубает тумблер.

***

Реальный мир возвращаться в голову Намджуна настолько не торопится, что прикосновение ледяной воды к коже парень чувствует только тогда, когда и он сам, и пол вокруг уже вдрызг мокрые. И первое, что подсовывает Намджуну восстанавливающаяся по пикселям окружающая действительность, это в крайней степени обеспокоенное лицо совершенно незнакомого молодого человека.

— Простите, вы слышите меня, уважаемый? — хлещет по щекам Намджуна парень. — Эй…

Где-то на заднем плане журчит согласными женский голос. Намджун пробует сесть. Голова кружится, в затылке навязчиво ноет, вестибулярный аппарат возмутительно пренебрегает своими обязанностями. Молодой человек, сидящий рядом на корточках, прикладывает мягкую прохладную ладонь ко лбу Намджуна и качает головой.

— Вы говорите по-корейски? — спрашивает он ласково.

— Говорю, — шевелит губами Намджун.

Парень аккуратно подхватывает потерпевшего под руки и ставит осторожно на ноги. От его одежды пахнет приятными запахами кухни и чего-то очень домашнего, и этот запах — мелькает мысль на периферии сознания — подходит Парижу лучше всего. Обстановка вокруг опрятная, уютная, сдержанная. Видимо, его перенесли в одну из служебных комнат отеля.

— Как вас зовут? — интересуется обеспокоенный парень. — Вы, вроде, не похожи на вора…

— Намджун. Меня зовут Намджун, — головная боль мешает сообразить, как бы соврать поправдоподобнее, — Я просто зашел в ту комнату… я ошибся дверью… я не хотел… вернее, хотел, но… не стоило мне…