– Бутылку «Sportsman», – сказал официантке Джонсон.

Он посмотрел на цену, значившуюся в карте вин: одиннадцать швейцарских франков.

– Несите две бутылки, – сказал он официантке. – Вы не возражаете, если я подсяду к вам? – спросил он носильщика, который выбрал «Sportsman».

– Садитесь. Вот сюда, пожалуйста. – Носильщик улыбнулся ему, складывая очки и убирая их в футляр. – У джентльмена сегодня день рождения?

– Нет, – сказал Джонсон. – Никакого праздника нет. Жена решила развестись со мной.

– Да что вы? – сказал носильщик. – Может, образуется?

Второй носильщик покачал головой. Третий, видимо, был глуховат.

– Конечно, ничего необычного в этом нет, – сказал Джонсон, – что-то вроде первого визита к зубному или первого нездоровья у девочки, но я расстроен.

– Это можно понять, – сказал самый пожилой носильщик. – Я это понимаю.

– Из вас, джентльмены, никому не доводилось разводиться? – спросил Джонсон. Он перестал коверкать язык и уже некоторое время говорил на хорошем французском.

– Нет, – ответил носильщик, заказавший «Sportsman». – Тут редко разводятся. Есть, конечно, разведенные господа, но их не много.

– А у нас наоборот, – сказал Джонсон. – Почти все разводятся.

– Это правда, – подтвердил носильщик. – Я про это в газете читал.

– Я-то еще среди отстающих, – продолжал Джонсон. – Первый раз развожусь. А мне уже тридцать пять.

– Mais vous êtes encore jeune[18], – сказал носильщик и пояснил товарищам: – Monsier n’a que trente-cinq ans[19].

Остальные носильщики закивали – мол, да, очень молодой.

– И вы действительно разводитесь первый раз? – спросил носильщик.

– Конечно, – сказал Джонсон. – Пожалуйста, откройте бутылку, mademoiselle.

– А это дорого стоит?

– Десять тысяч франков.

– Швейцарских?

– Нет, французских.

– Ну да. Это две тысячи швейцарских. Все равно недешево.

– Недешево.

– Ну и зачем тогда люди это делают?

– Потому что от них этого требуют.

– А зачем?

– Чтобы выйти за другого.

– Но это же глупость.

– Согласен с вами, – сказал Джонсон.

Официантка разлила шампанское в четыре фужера. Они подняли их.

– Prosit! – сказал Джонсон.

– A votre santé, monsier[20], – сказал носильщик.

Двое других подхватили:

– Salut.

На вкус шампанское напоминало сладкий розовый сидр.

– Это в Швейцарии обычай такой – всегда отвечать на вопрос на другом языке? – спросил Джонсон.

– Нет, – сказал носильщик. – Просто по-французски вежливее звучит. Кроме того, тут же Французская Швейцария.

– Но вы говорите по-немецки?

– Да. Там, откуда я родом, говорят по-немецки.

– Понятно, – сказал Джонсон. – Так вы говорите, что никогда не разводились?

– Не разводился. Это было бы слишком дорого. А кроме того, я никогда не был женат.

– Вот как, – сказал Джонсон. – А остальные джентльмены?

– Они женаты.

– Вам нравится быть женатым? – спросил Джонсон у одного из носильщиков.

– Что?

– Вам нравится быть женатым человеком?

– Oui, c’est normale[21].

– Именно, – сказал Джонсон. – Et vous, monsier?[22] – обратился он к третьему носильщику.

– Ça va[23], – ответил тот.

– Rour moi ça ne va pas[24], – сказал Джонсон.

– Мсье разводится, – объяснил первый.

– А-а! – сказал второй.

– Ага, – сказал третий.

– Ну, – сказал Джонсон, – тема, кажется, исчерпана. Вам вряд ли интересны мои неприятности, – он обращался к первому носильщику.

– Ну почему же, – сказал тот.

– Тем не менее давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Как скажете.

– О чем же нам поговорить?

– Вы занимаетесь спортом?

– Нет, – сказал Джонсон. – А вот моя жена занимается.

– А чем вы увлекаетесь?

– Я писатель.

– За это много платят?

– Нет. Но потом, когда вы становитесь знамениты, тогда – да.

– Интересно.

– Нет, – сказал Джонсон. – Ничуть не интересно. Простите, джентльмены, но я вынужден вас покинуть. Надеюсь, вы разопьете другую бутылку сами.

– Но поезд придет только через сорок пять минут.

– Я знаю, – сказал Джонсон.

Подошла официантка, он расплатился за шампанское и за обед.

– Вы уходите, сэр? – спросила она.

– Да, – сказал Джонсон. – Хочу немного пройтись. Я оставлю здесь свои вещи.

Он замотал шею шарфом, надел пальто и шляпу. Снаружи валил снег. Он обернулся и через окно посмотрел на трех носильщиков, сидевших за столом. Официантка разливала по фужерам остатки шампанского из уже открытой бутылки. Закупоренную она унесла обратно в бар. По три франка с чем-то навара с каждого, отметил про себя Джонсон. Он отвернулся от окна и пошел по перрону. Там, в буфете, он вдруг подумал, что боль притупится, если с кем-нибудь поговорить об этом, но она не притупилась, лишь на душе стало мерзко.

В станционном буфете Территэ было жарковато; ярко горели лампы, и столы были отполированы до блеска. На столах стояли корзинки с солеными крендельками в пакетиках из вощеной бумаги и лежали картонные подставки под пивные кружки, чтобы те не оставляли мокрых кругов на дереве. Сиденья резных стульев были потертыми, но очень удобными. На стене висели часы, в дальнем конце располагалась буфетная стойка, а за окном шел снег. За столиком под часами какой-то старик пил кофе и читал вечернюю газету. Вошел носильщик и объявил, что Симплонский восточный экспресс опаздывает из Сент-Морица на час. Официантка подошла к столику мистера Харриса; мистер Харрис только что закончил обедать.

– Экспресс опаздывает на час, сэр. Принести вам кофе?

– Если хотите.

– Прошу прощения?

– Хорошо, принесите, – сказал мистер Харрис.

– Благодарю вас, сэр, – сказала официантка.

Она принесла из кухни кофе, мистер Харрис положил в чашку сахар, размешал его ложкой и посмотрел в окно на снег, кружившийся в свете перронного фонаря.

– Вы говорите на каких-нибудь языках, кроме английского? – спросил он официантку.

– О да, сэр. Я говорю по-немецки, по-французски и еще на местных диалектах.

– И какой из языков вам больше нравится?

– Да вообще-то все они для меня одинаковы. Не могу сказать, что какой-то один нравится мне больше, чем другие.

– Хотите выпить? Кофе или чего-нибудь покрепче?

– О нет, сэр, нам не разрешают пить в буфете с посетителями.

– Может быть, сигару?

– О нет, сэр. – Она рассмеялась. – Я не курю, сэр.

– Я тоже, – сказал Харрис. – Я не согласен с Дэвидом Беласко.

– Прошу прощения?

– Беласко. Дэвид Беласко. Его всегда можно узнать по воротничку, пристегнутому задом наперед. Но я с ним не согласен. К тому же он уже умер.

– Я могу идти, сэр?

– Конечно, – сказал Харрис.

Он подался вперед и стал смотреть в окно. Старик в другом конце зала сложил газету. Он посмотрел на мистера Харриса, взял свою кофейную чашку с блюдцем и подошел к его столу.

– Прошу прощения, если помешал, – сказал он по-английски, – просто мне пришло в голову, что вы можете быть членом Национального географического общества.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Харрис.

Пожилой джентльмен сел.

– Не хотите ли еще кофе или ликеру?

– Благодарю вас, нет, – сказал джентльмен.

– Тогда, может быть, выпьете со мной кирша?

– Не откажусь. Но позвольте мне вас угостить.

– Нет уж, угощаю я.

Харрис подозвал официантку. Старик достал из внутреннего кармана пальто кожаный бумажник, снял широкую резинку, которым тот был перетянут, вынул несколько карточек, перебрал их и одну вручил Харрису.