– Я слушаю.

– Это убийство могли совершить военные…

Прокурор Темпалов замер на месте. Его лицо окаменело. Василий Иванович несколько мгновений ожидал, что Коротаев сейчас скажет, что пошутил. Но молодой детектив дерзко, не моргая, продолжал смотреть в глаза прокурору.

– У-у-у, Коротаев, ты далеко пойдёшь! – наконец вымолвил прокурор после недолгого ступора, оглядывая Коротаева с ног до головы оценивающим взглядом. – Видимо, и впрямь я тебя недооценивал!

– Вот видите, Василий Иванович, я же вам говорил. Я надеюсь, что вы сейчас это искренне сказали, а не сострили, как обычно.

– Хочешь совет бывалого юриста? – прокурор подошёл ближе к Коротаеву и пристально посмотрел ему прямо в глаза. – Советую тебе держать язык за зубами и никому о том, что я сейчас услышал, не болтать. А я сделаю вид, что ты мне ничего не рассказывал.

– А то что, Василий Иванович?

– А то положишь свой партбилет на стол!

– А я беспартийный!

– Я надеюсь, ты не поделился своими версиями с поисковиками, когда мы ночевали на перевале? А то эти «версии» скоро быстро разойдутся по нашему району. Не ровен час, москвичи сюда пожалуют. Надо предупредить товарища Иванова, чтобы взял с Масленникова подписку о неразглашении до окончания следствия.

Темпалов развернулся и направился к выходу. Затем остановился в проёме двери и снова подошёл к Коротаеву:

– Хочешь знать, что я обо всём этом думаю?

Коротаев кивнул головой.

– Никакого убийства там не было. Группа заблудилась и не справилась с разгулявшейся стихией. Не рассчитала своих сил, коротко говоря. Но ребята отважно боролись до конца… Конфликт между участниками, конечно, мог возникнуть. Я об этом сразу подумал, когда увидел нарезанную корейку в палатке и флягу со спиртом. Но затем я эту мысль отмёл напрочь. Какой конфликт в чрезвычайных условиях?! Это же верная смерть! Да, были такие шальные у меня мыслишки поначалу, грешен. А потом исчезла эта дурь из моей головы. И Масленников, который их хорошо знал, тоже убедил меня, что это же не группа из пионерлагеря, а ответственные спортсмены, все как один со спортивными категориями. Но такие версии, как у тебя – что их кто-то убил, а тем более военные! – мне в голову не закрадывались, Коротаев, – Темпалов замолчал… А через минуту добавил: – Это я тебе говорю не как прокурор сейчас, а просто как человек высказываю свои мысли. Это моё сугубо личное мнение, которое сложилось у меня после того, что я увидел на той горе 1079. Но то, что мы думаем в первый момент, не всегда является истиной, запомни это, следователь Коротаев. Поэтому мы подождём конца следствия и официального заключения товарища Иванова.

Темпалов быстрыми шагами покинул свой кабинет, оставив растерянного Коротаева стоящим посреди комнаты. Походя прокурор бросил распоряжение своему секретарю:

– Татьяна Григорьевна, когда выйдет товарищ Коротаев из моего кабинета, закройте, пожалуйста, дверь на ключ.

Верная помощница прокурора города Ивделя тотчас же исполнила волю своего начальника. Она подошла к проёму двери, молча приглашая Коротаева на выход.

– Ну что ж, товарищ прокурор! Вы не воспринимаете всерьёз ни меня самого, ни мои версии; не даёте мне вести это дело, считая меня недостойным, что ли… Тогда я сам проведу своё расследование! – решительным шагом молодой детектив направился к выходу, где ждала Татьяна Григорьевна, чтобы закрыть за ним кабинет прокурора. – Я сам выбью из этих мансей признания. Я сам раскрою это преступление! – бросил разъярённый Коротаев на ходу.

Татьяна Григорьевна с удивлением посмотрела вслед странному молодому человеку, запирая на ключ кабинет Темпалова.

01 марта 1959 года. Ивдель. Свердловская обл. СССР

Самому расследовать причины гибели туристической группы Дятлова хотелось не только амбициозному следователю Владимиру Коротаеву, но и журналисту Геннадию Григорьеву. Однако мотивы у них были разные.

Геннадий Григорьев проснулся в этот день рано, в шесть утра, и отправился на избирательный участок, где сегодня, 1 марта 1959 года, проходили выборы в Областной совет депутатов. Проголосовав одним из первых избирателей как ответственный гражданин, журналист Григорьев сделал ещё несколько заметок и взял интервью для статьи, освещающей выборы, для областной газеты и для своей, «Уральский рабочий», где он до сих пор ещё был собственным корреспондентом.

Возвращаться обратно в гостиницу Григорьев не стал, чтобы не терять времени зря. И сразу с избирательного участка, как обычно, направился в аэропорт. Там он собирался дописать свою статью о выборах и к вечеру отправить её в Свердловск и Краснотурьинск.

В этой же гостинице, но чуть позже, в 7 часов 30 минут, проснулся Моисей Аксельрод в номере, где он ночевал со своей группой. Первую ночь после нескольких холодных ночёвок они, наконец, выспались в тепле и уюте, хотя пару человек из-за отсутствия свободных кроватей в номере улеглись на полу. Но это было намного лучше, чем спать в холодной яме на горе Отортен. Моисей открыл глаза и долго ещё, минут тридцать, лежал в кровати, разглядывая потолок гостиницы, который требовал обновления побелки.

«Странная эта штука – жизнь, – думал Моисей Аксельрод, глядя на жёлтые разводы от протёкшей воды на потолке. – Ещё месяц назад я отказался от предложения Дятлова идти в поход на гору Отортен. Я хотел сэкономить отпуск, оставив его на лето. А сейчас, ровно через месяц, этой же зимой, я волей провидения (опять же) оказался на этой злополучной горе Отортен, но уже совсем по другой причине: не для того, чтобы весело и задорно провести время, покоряя в походе с товарищами высокую вершину, а для того, чтобы отыскать своего дорогого друга – Игоря Дятлова.

Кто распоряжается нашими судьбами? Кто расставляет приоритеты? И кто рассчитывает, кому сколько суждено прожить? Кто решает, где и при каких обстоятельства человеку умирать? И какой будет его смерть: лёгкой и незаметной либо мучительной и долгой?..»

Моисей украдкой смахнул со щеки слезу и посмотрел, заметили ли его слёзы товарищи, но те мирно сопели в тёплых кроватях.

Моисей Аксельрод глянул на часы. Уже было 8 часов утра. Нужно было вставать, завтракать и идти к полковнику Отортену, чтобы тот поставил перед группой Аксельрода новые задачи.

После столовой ребята наведались в номер полковника. Тот уже был полностью одет, с иголочки, как обычно, в военную форму. Начищенные хромовые сапоги музыкально скрипели при ходьбе, оповещая задолго о его появлении. Полковник радостно принял группу Аксельрода, крепко пожав каждому руку, а Моисея даже приобнял. Его глаза улыбались.

– Ну что, ребята, надеюсь, спалось вам хорошо? Какие ваши дальнейшие планы? – мягким голосом спросил он. Ребята переглянулись, а затем все вместе посмотрели на своего руководителя Аксельрода, давая понять, что тот может принимать решение за всю команду.

– Вся группа полностью предоставляет свое время в распоряжение Штаба поисков! – по-военному отчеканил Моисей Аксельрод.

– Ну что же, такого ответа я от вас и ожидал! – ещё больше заулыбался полковник Ортюков. – Тогда даю вам двадцать минут на сборы своих рюкзаков, и выходим строиться у подъезда гостиницы. Поедем в аэропорт, а оттуда – на перевал.

***

Около 11 часов полковник Ортюков с группой Аксельрода уже были на Ивдельском аэродроме. Здесь уже готовились к отлёту несколько экипажей вертолётов. И здесь уже «дежурил» журналист Геннадий Григорьев, которого на аэродроме стали принимать за своего. Он познакомился и стал приятелями с лётчиками: Гладыревым Петром Васильевичем, Патрушевым Геннадием и Карпушиным Георгием Александровичем. Между собой члены Поискового штаба и работники аэродрома называли журналиста Григорьева «аэродромным домовым», потому что он здесь почти дневал и ночевал. Григорьева это нисколько не обижало, он сам смеялся над этим прозвищем и был с этим согласен.