– Если бы я жила посреди леса, то испугалась бы, если бы ко мне начали стучать на закате.

– Но он же взрослый мужчина, – возразил Джон, – а не какая-то…

– Девчонка? Я знала, что ты так скажешь. Я думаю, он просто не хочет никого видеть. Забыл, что он плакал?

– Ладно, – помолчав, ответил Джон. – Дадим ему время прийти в себя, а потом постучимся в заднюю дверь. Если не ответит, возвращаемся, идет?

– Идет.

Близко от стены дом опоясывала мощеная дорожка, но со временем ее почти скрыли от глаз лесные травы, ромашка и вероника, а еще лиловые, синие и белые колокольчики. Плющ и жимолость так густо заплели стены, что детям пришлось сойти с дорожки и продираться сквозь папоротники и заросли ежевики прямо по бывшим клумбам. То тут, то там из травы тянулись к солнцу высокие соцветия наперстянки. Бабочки сонно кружили над кустами черной смородины.

Дети с опаской обошли дом. Сзади садика не было, только маленький двор, очищенный от подлеска и замощенный кирпичами, которые так поросли мхом, что нога ступала по ним, словно по ковру. В центре двора был колодец с низкими бортиками и деревянным ведром на веревке.

Дети остановились возле колодца и осмотрелись. Задняя стена дома была в тени, но солнечный луч освещал крыльцо и окна по обеим сторонам. Стекол не было, только открытые деревянные ставни, некрашеные, но чистые и опрятные. В окна дети разглядели угол комнаты, обставленной довольно странно. У стены стоял тяжелый сундук, рядом с ним деревянная табуретка, над сундуком висело распятие.

Приободрившись, брат с сестрой подошли к двери, почти скрытой плющом, который свисал с провалившегося навеса над крыльцом. Джон тронул Маргарет за руку и показал на дверь. Сквозь плющ можно было разглядеть, что она открыта и ведет прямо в заднюю комнату.

Крыльцо оказалось таким крошечным, что дети с трудом втиснулись рядом. Джон постучал в приоткрытую дверь.

И снова никакого ответа. Они еще подождали, потом Джон легонько толкнул дверь. Она открылась чуть шире, и дети заглянули внутрь.

Очевидно, это была главная жилая комната и спальня: неприбранная кровать, стол, большой черный буфет в углу, деревянная скамья, стул с выцветшей синей подушкой на сиденье и пара табуретов. На столе стояли кувшин и кружка из какого-то темного металла вроде олова, рядом лежала деревянная ложка. Угли в очаге успели обратиться пеплом. С крюка свисал черный котел на цепи.

В комнате не было ни единой живой души, вокруг стояла тишина, а солнечный свет стремительно угасал.

– Теперь мне все ясно, – громко и с облегчением сказал Джон, – если это его дом, то он заглянул сюда и снова куда-то ушел, а если не его…

– Его, – пискнула Маргарет. – Смотри, там, на кровати.

Девочка показала рукой. Посреди вороха одеял пламенел потертый бархат куртки, сияли позолоченные пуговицы, рядом лежал серый плащ с капюшоном, чулки того же цвета и пояс с заклепками. На полу валялись мягкие кожаные башмаки с налипшими на подошвы сосновыми иголками.

Не сговариваясь, брат с сестрой сделали шаг внутрь.

– Это точно его вещи, – повторила Маргарет. – Он вернулся, переоделся и снова ушел. Я же говорила, это был обычный карнавальный костюм!

– Ладно, пусть так, – ответил Джон и опустил медальон на кучу одежды (тот звякнул и вспыхнул в закатном свете). – Оставим медальон здесь – и быстро назад. Мы и так задержались. Папа там сходит с ума или уже идет нам навстречу.

Эта мысль немного их подбодрила. И впрямь, внезапно наступили сумерки. Солнце быстро садилось, а деревья, плотно обступившие дом, сгущали темноту. Воздух еще не остыл, но в лесу стало очень тихо, смолкли даже насекомые и птицы.

Только сова ухала где-то вдали среди сосен. Внезапно ей ответила другая, совсем близко, рукой подать. Но теперь это было не мягкое уханье, а резкий визг, от которого замирают сердца всех крохотных лесных созданий в норках.

– У тебя, наверное, часы остановились! Уходим! – Маргарет, сжав руку брата, потянула его к двери.

Внезапно девочка вскрикнула. Джон удержался от крика, но издал хриплый звук, словно задохнулся. Держась за руки, брат с сестрой попятились, пока не уперлись в кровать.

В дверях, сверкая желтыми глазищами, оскалившись и свесив длинный язык, стоял громадный серый волк.

От ужаса дети вросли в пол. Волк опустил голову и шире оскалил пасть. В сумерках сверкнули громадные белые клыки. Зверь не издал ни звука, но шерсть на загривке стояла дыбом.

Волк явно приготовился к прыжку: он присел, а мышцы на задних лапах напряглись.

Казалось, ужасное мгновение длится вечно, но на самом деле прошла едва ли доля секунды. Прежде чем волк прыгнул, Джон заорал от страха и ярости, схватил с кровати первую попавшуюся под руку вещь и метнул в зверя. Первой попавшейся вещью оказался золотой медальон. Лишь потом брат с сестрой осознали, что, когда Джон крутанул медальон над головой, волк уже исчез с порога. Только что дверной проем заслоняла его ужасная тень, и вот волк уже исчез, растворился в сумерках, словно призрак! Медальон на цепи со свистом полетел ему вслед. Дети услышали мягкий топот волчьих лап, звон и шуршание, с которыми медальон упал в кусты, и снова на лес опустилась тишина, словно кто-то захлопнул крышку музыкальной шкатулки.

Когда оцепенение прошло, Маргарет бросилась к двери, закрыла ее и задвинула тяжелую деревянную щеколду.

– Скорее, Джон! Закрой ставни!

– Нет, – выговорил Джон чуть срывающимся голосом (что вполне простительно), в котором тем не менее звучало некоторое самодовольство (тоже вполне простительное). – Мы не можем тут остаться. Нужно уходить.

– А если волк вернется? К тому же, если папа нас ищет, нам лучше никуда не…

– В том-то и дело! Нельзя допустить, чтобы папа в одиночку бродил по лесу, где шастают волки. Мы и сами в них не верили, хотя лес зовется Волчьим.

– А следы? – без особой надежды возразила Маргарет. – Он увидит следы.

– Мы заметили их только потому, что пошли за тем человеком, а сейчас в темноте их уже не разглядеть. И потом, даже если папа заметит следы, назад он не повернет. Возьмем что-нибудь для защиты и будем бежать всю обратную дорогу. А кроме того…

Джон замолчал и отвел глаза.

– Что? – спросила Маргарет.

– Ты не заметила ничего странного? – неохотно спросил Джон.

Маргарет замялась, и Джон ответил за нее:

– По-моему, волк был напуган.

Маргарет медленно кивнула. Она знала, что Джон был бы не прочь приписать бегство врага своей решительности. Это вполне естественно. Но он в любом случае храбро себя повел. И сейчас она поверила брату именно потому, что ему не хотелось признавать, что волк был напуган.

– Ну, думаю, будь он голодный или очень злой, его не испугала бы какая-то цепочка.

– Да. Но он убежал еще до того, как я ее бросил, разве ты не заметила, Мег? Да и волк ли это? Может быть, это собака того человека?

– Тогда это никудышная собака. Удрала от детей, которые влезли в дом ее хозяина. Трей бы не убежал.

– Тогда и волк он, похоже, никудышный, – заметил Джон. – Ладно, кем бы он ни был, вряд ли он очень опасный, и нам лучше скорее идти к машине, чем оставаться здесь. Только нужно раздобыть что-нибудь посерьезнее, чтобы его отогнать, если что. – Взгляд Джона упал на тяжелый посох в углу у двери. – Это подойдет. Теперь найдем другой для тебя…

– У меня есть кое-что получше. – Маргарет вытащила из груды одежды на кровати какой-то предмет. В руке девочки сверкнул длинный кинжал, тот самый, что висел на поясе у мужчины. – Странно, что он не взял кинжал с собой, но нам же лучше.

По лицу Джона было видно, что он не отказался бы от подобной находки. Мэри сжала рукоятку.

– Не отдам, у тебя уже есть посох. А мне больше подойдет кинжал.