– Да ты в жизни не держала в руках ножа!

– Ты тоже, кроме как когда помогал себе накладывать горошек на вилку.

Дети захихикали, но не потому, что шутка вышла смешной, просто от напряжения.

– Ладно, пусть будет так. Чтобы орудовать дубинкой, нужна сила…

– А пырнуть ножом может даже девчонка?

– Сама сказала, я тебя за язык не тянул. Давай, сейчас или никогда. Бежим!

– А как же та золотая вещица? Она валяется в кустах, но сейчас нам ее не найти, даже если решимся поискать.

– Расскажем о ней папе и вернемся утром. Все равно придется занести посох и кинжал. Если это и вправду волк, в Санкт-Иоганне должны были о нем слышать, и папа что-нибудь придумает. Иди осторожно, пока не убедимся, что на дороге его нет, а дальше лети, как стрела.

Крадучись, дети вышли из двери, оставив ее открытой, и на цыпочках подошли к углу дома. Джон заглянул за угол. В густых сумерках не было заметно никакого движения, не слышно ни звука. Джон крепко сжал посох и кивнул сестре. Быстро, но стараясь не шуметь, дети двинулись сквозь заросли папоротника и ежевики, доходившие им до пояса, к обвалившейся стене, которая опоясывала сад. Они шли, не чувствуя крапивных укусов, вдыхая сладко-острые ароматы потревоженных трав. Ночная мошкара взлетала с листьев, словно кто-то выбивал пух из подушки. В лесу было так тихо, что дети слышали слабое чавканье мха под ногами.

Наконец они перелезли через изгородь на твердую почву, усыпанную сосновыми иголками.

И бросились бежать со всех ног.

Вверх по склону, по еле различимой в густых сумерках тропе. По петляющей дороге, огибая паутину древесных корней и коварные сучья. За поворот и прямо, мимо громадных стволов, которые возвышались вокруг в темноте и безветрии. Пахло смолой, гниющими ветками, сосновыми иголками. То и дело они пугались малейшего звука, когда обломившаяся ветка осыпала землю дождем иголок или пригоршней сухих шишек. Снова заухала сова, на этот раз ближе.

В лесу было тихо. Ни тени, ни шороха. И папа не вышел их встречать. Дети бежали вперед.

И вот наконец поваленный ствол, а за ним длинный склон поднимается к шоссе. Склон был довольно крутым, но даже будь он круче, чем скат крыши, вряд ли бы дети сбавили темп. Они давно бежали, не таясь, и теперь, шумно дыша и уже не оглядываясь, преодолевали последний отрезок пути. Деревья отступили от дороги, в лесу появились прогалины, где в сумерках белела наперстянка, а папоротник широко раскинул перистые листья. Разбуженный крапивник слетел с ветки, издав возмущенный свист. Звук эхом отозвался в лесу, словно сигнал тревоги. Вполне возможно, это была та же птица, которую они слышали раньше. Отсюда уже было рукой подать до места их пикника и до шоссе, где стоял автомобиль.

Добежав, дети остановились, с трудом переводя дух. Затем огляделись. Огляделись еще раз, не веря своим глазам. Место определенно было то самое: вот треугольник травы, вот указатель, вот пень, на котором Джон оставил записку, а тут должен лежать плед.

Но пледа не было. Как не было и папы. А когда они бросились к шоссе, то не обнаружили и автомобиля.

Дети замерли посередине шоссе и посмотрели друг на друга. Лес вокруг стоял черной стеной, шоссе узкой серой лентой убегало за кромку холма. За деревьями в долине, где стоял замок, тускло мерцал какой-то огонек. Но музей давно закрыт, да и идти туда слишком далеко. А еще дальше до гостиницы, где они остановились. Как ни трудно было поверить, но родители уехали, оставив их одних в этих дремучих местах!

Маргарет боролась с желанием заплакать. Она уже думала, что худшее позади, а тут такое… Только теперь она поняла, как устала и проголодалась. Джон, хотя и не подавал виду, чувствовал такое же ледяное отчаяние. Когда проявляешь храбрость в трудную минуту, например отбиваешься от громадного страшного волка, через какое-то время тебя охватывает слабость. К тому же Джон тоже был голоден, а рука, которой он сжимал посох, немного дрожала. Ему стоило больших усилий заговорить бодро, как и положено старшему брату:

– Думаю, они решили, что мы пошли в другую сторону. Поехали искать нас на шоссе. Скоро вернутся.

– Может, это не то место?

– То. Смотри, это не моя записка на пне? Она! Теперь ясно, мама и папа просто ее не заметили, поэтому поехали в другую сторону. Но как… ах, Мег, ты только глянь!

Тон его голоса совершенно переменился. Джон наклонился что-то поднять с земли. В зарослях папоротника, там, куда она, наверное, упала с пледа, лежала плитка шоколада: большая плитка молочного шоколада с орехами и изюмом.

– Так вот она где! Я-то думал, мы выронили ее на пути от машины. Ура! Напополам?

Джон разломил плитку и протянул Маргарет ее половинку. Дети жадно набросились на шоколад. Никакая другая еда не помогла бы им так быстро восстановить силы и ободриться. По общему согласию каждый съел половину от своего куска, а оставшуюся половинку спрятал в карман. Затем дети снова поднялись к шоссе, чтобы попить из родника, который бил с другой стороны. Здесь они снова огляделись. Никого, и, сколько ни прислушивайся, ни звука мотора.

– Думаю, дело было так, – сказал Джон. – Если бы папа заметил нашу записку, он взял бы ее с собой, но они с мамой решили, что мы ушли по шоссе… может, нам стало не по себе рядом с этим дремучим лесом. Они проедут немного, не найдут нас и вернутся. В любом случае самое разумное оставаться здесь. Как если потерялся в горах или еще где. Если знаешь, что тебя будут искать, никуда не уходи. Нас обязательно найдут! И насчет волков все чепуха. Я уверен, что это был не волк, а собака того человека, помесь немецкой овчарки. Или местный пес заблудился и решил поживиться чем-нибудь в доме, а мы его спугнули. Никаких волков в лесу нет, откуда им тут взяться? Если мы останемся здесь, возле шоссе, ничего с нами не случится.

– А если они не вернутся за нами?

– Вернутся обязательно! Может, мама почувствовала себя нехорошо и папа повез ее в Санкт-Иоганн к врачу, не дождавшись нас. Они приедут. А если не приедут до утра, то мы, как рассветет, пойдем им навстречу. Доберемся до трассы, а там нас кто-нибудь подкинет до города.

– А сейчас мы пойти не можем? – спросила Маргарет, оглядываясь на темнеющий позади лес.

– Нет, – решительно ответил ее брат. – Мы должны оставаться на месте. И вообще, тормозить машины посреди ночи опасно. Так что устраиваемся на ночлег. Посмотришь, они вернутся за нами и нам еще влетит.

– Но мы же не виноваты!

– Ты же их знаешь! Жалко, что они не оставили плед, хотя здесь тепло и ветра нет. Давай закопаемся в папоротники.

Заросли доходили детям до пояса, а когда они сломали несколько побегов, ноздри заполнил чудесный аромат. Соорудив себе уютное гнездышко, брат и сестра сидели, привалившись спиной к стволу. Сначала они разговаривали, но шепотом – в лесной тишине голоса звучали слишком резко. Спустя некоторое время все та же тишина заставила их умолкнуть, и, тесно прижавшись друг к дружке, дети принялись вслушиваться в ночь в ожидании гула мотора.

С самого первого мгновения, когда их разбудил охотничий рожок, дети поняли, что это именно он, хотя слышали рожок впервые в жизни. Ошибиться было невозможно – высокий, серебристый и протяжный, как эхо, звук пронзил утренние сумерки, прокатился над холмами и обратно в долину, словно зов ветра.

Брат и сестра сидели в своем гнездышке, полусонные и окоченевшие от холодной росы, и несколько секунд, пока протирали глаза, совершенно не помнили, что случилось вчера и где они сейчас.

Затем воспоминания вернулись: дорога в Волчьем лесу, домик, ужасный, похожий на волка зверь, исчезновение родителей и автомобиля…

Дети вскочили. Несомненно, настало утро: солнце еще не встало, но рассвет уже золотил капли росы, на глазах обращая их в туманные прядки. А родители за ними так и не вернулись.