– Он оборотень-рысь и начальник бюро особых расследований, – мрачно ответил Брун. – И нам надо явиться туда как можно скорее.

В участке было шумно, несмотря на утро. Трое полицейских яростно спорили над каким-то отчетом, потрясая в воздухе бумагами. На лавке рыдал подросток, размазывая по лицу сопли и слезы. Из камеры в дальнем углу доносился сочный храп. Две девушки в форме красили ногти ярко-алым лаком прямо за рабочим столом, и запах плыл по участку удушливой волной. Брун прошел между столами, отвечая на дружеские приветствия, остановился перед белой дверью. Выдохнул, посмотрел на Эльзу.

– Чего ты волнуешься? – спросила она. – Он ведь такой милый и вежливый…

– Он в бешенстве. Очень-очень рад на моей памяти он был лишь раз, когда увольнял меня с работы. Как сейчас помню. Сказал: я очень-очень рад, что могу предоставить тебе, Брун, возможность отдохнуть и поразмыслить о жизни. И потом еще полчаса орал.

Брун постучал и открыл дверь.

Крепкий коренастый мужичок расплылся в улыбке, так что кончики коротких рыжих усов приподнялись, встал с кресла и протянул Бруну короткопалую руку, поросшую бурыми волосами.

– Брун! Наконец-то. А я уж думал, ты забыл дорогу и придется за тобой кого-нибудь отправлять, с мигалками и сиренами, и решеткой на окошке машины…

– И вот я здесь, – вздохнул Брун. – Что случилось?

– Вчера поступило заявление от Давида Даримова. У него пропала дочь. Обычно мы не принимаем заявления менее чем через три дня после пропажи. Мало ли – девушка могла задержаться у подруги, нового кавалера. Но тут особый случай. Его дочь два месяца назад инициировал вампир. Громкое дело, ты должен был слышать. Девушка не изъявляла согласия, но чем-то очень приглянулась альфе.

Эльза вздохнула и села в кресло для посетителей.

– Так вот. Пропала Эльза Даримова. Брюнетка девятнадцати лет, карие глаза, рост сто шестьдесят пять сантиметров, телосложение субтильное.

– Нормальное телосложение, – пробормотала Эльза.

– Особые приметы: бледная кожа, удлиненные клыки, дикое чувство голода и жажда крови, – продолжил Кшистоф. – Трансформация в вампира идет полным ходом, так что она необычайно сильна и психически неустойчива.

Брун насмешливо глянул на Эльзу.

– Смеешься, – заметил Кшистоф. Он сложил руки в замок, по-отечески посмотрел на Бруна и вдруг рявкнул на весь кабинет так, что Эльза подпрыгнула в кресле: – Ты в своем уме вообще, Брун?! Ты что творишь?! Я еле отмазал тебя от тюрьмы! Я надеялся, что через полгода можно будет поднять вопрос о твоем восстановлении, а ты ходишь по городу с вампиршей под ручку!

– Я не вампир, – вставила Эльза, но Кшистоф даже не посмотрел на нее.

– Ты отправляешься на Медвежий остров, прямо сейчас, – обманчиво спокойно сказал он. – Спишь там до весны, а в апреле приходишь ко мне, и я постараюсь взять тебя в штат. А ты, – Кшистоф глянул на Эльзу, – идешь в башню и проходишь все процедуры согласно протоколу.

– Нет, – сказала Эльза.

Рыжий мужичок склонился над столом, прозрачные желтые глаза вспыхнули.

– Я ведь могу тебя туда и доставить, с ветерком.

– С какой стати? – вспыхнула Эльза. – Вы не имеете права ограничивать мою личную свободу, я ничего не нарушила!

– Пока ничего, но это вопрос времени. – Он дернул себя за ус. – Да, инициация была совершена не по форме, согласие не было подписано. Это прецедент. У нас нет отработанных правил, как действовать в таких случаях. Надеюсь, и не будет. Но ты, милая девочка, представляешь собой угрозу, которой не место в моем районе.

– Я за ней присмотрю, – пообещал Брун.

– Брун… – Кшистоф откинулся на спинку кресла и посмотрел на него с легким изумлением. – Ты ведь не совсем идиот? Она сорвется. Это вопрос времени. Девчонка – бомба замедленного действия. И когда она рванет, тебя заденет. Я не стану больше прикрывать тебя.

– И не надо, – ответил Брун.

В кабинете повисла пауза. Кшистоф ритмично побарабанил ногтями по пластиковому подлокотнику кресла.

– Ладно. Сейчас у меня на руках заявление ее отца, на которое я должен отреагировать.

– Я не пропадала, – сказала Эльза, – а ушла. Я уже совершеннолетняя – имею право.

– Я смотрю, ты очень хорошо осведомлена о своих правах, – сказал Кшистоф. – А как насчет обязанностей? Твои родители сходят с ума.

– Да они только рады были, что я ушла!

– Поэтому на следующий же день побежали в полицию? В общем, так. Вы сейчас же едете в Центральный округ и встречаетесь с Давидом Даримовым, – сухо сказал Кшистоф. – Иначе я сам поднимаю твое дело, Брун, и отправляю его на пересмотр, изъяв оттуда все свои показания о твоей благонадежности… Потому что ты болван! – внезапно заорал он. – Придурок! Ты не медведь, ты осел! Оборотень-дятел! Редкий, исчезающий вид! – Он вопил, сверкая желтыми глазами, усы воинственно распушились.

Эльза вынула из сумочки платок и оттерла щеку от брызнувшей на нее слюны.

– Ладно, заедем. Я заодно платье возьму, – сказала она невозмутимо. – А то мне совершенно не в чем пойти в театр.

Когда дверь кабинета за ними закрылась, Эльза задумчиво добавила:

– Знаешь, я бы поспорила, кто здесь психически неустойчивый.

Брун лишь вздохнул.

– Скажи-ка мне, Эльза, ты что, не могла позвонить родителям и сообщить, где находишься?

– Мне не хотелось с ними разговаривать, – буркнула она и пошла в сторону.

– Ты куда? Выход там.

Эльза остановилась у решетки, за которой храпела куча тряпья, источающая вонь на весь участок. На толстых, темных от времени прутьях четко выделялись вмятины и светлые полосы, словно кто-то их пилил, чтобы устроить побег.

Или грыз зубами, о которых даже подумать страшно.

– Уже иду, – тихо сказала Эльза.

– Значит, вот где ты живешь? – Брун обвел взглядом двухэтажный особняк. Стеклянный купол оранжереи блестел под зимним солнцем, как бриллиант.

– Хочешь, покажу тебе гортензии?

– Спасибо, не надо, – ответил он. – Тем более нас уже ждут.

Родители Эльзы стояли на широком крыльце, вцепившись в руки друг друга.

– Эльза, доченька, мы так волновались! – Мама шагнула вперед, но остановилась в нерешительности, прижав руку к груди.

Брун отметил и черные круги под ее глазами, и обгрызенные ногти на тонкой руке. Джемпер из золотистой пряжи был застегнут не на ту пуговицу и сидел косо. Отец Эльзы выглядел взъерошенным и сердитым, как нахохлившаяся птица. Родители посторонились, пропуская их в дом.

– Почему ты не брала трубку? – спросила мать.

– Потому что не хотела.

– Эльза, не смей так разговаривать с матерью, – приказал отец.

Она только пожала плечами и пошла вверх по лестнице.

– Подожди меня, я мигом, – крикнула она сверху Бруну, который остался в холле.

Отец Эльзы разглядывал нежданного гостя с плохо скрываемой враждебностью.

– Вы кто?

– Брун, – ответил тот.

– Кто вы Эльзе? Почему пришли вместе с ней? Что вообще происходит? За что вам дали желтую метку? В какое животное вы обращаетесь?

Брун тоскливо покосился на мраморную лестницу, по которой убежала Эльза.

– Я медведь, – он решил ответить только на последний вопрос.

– Если вы друг Эльзы, пожалуйста, помогите ей. – Мать вдруг взяла его за руку. Ее ладонь была горячей и сухой, как будто ее лихорадило. – Отведите ее в башню. Это единственный выход.

Брун аккуратно забрал свою руку.

– Она туда всегда успеет, – ответил он.

– Если она кого-нибудь убьет, ее уничтожат, – сказал отец. Он запустил руку в волосы, седые лохмы стали торчком. – А если пройдет процедуру в башне, по всем правилам, то через несколько лет мы сможем общаться.

– И опять заживем дружной семьей? – спросила Эльза, сбегая по ступенькам с синим платьем в руках.

– Эльза, доченька, послушай, – зачастила мать. – У Бишуновых инициировали сына два года назад, помнишь? Причем они за это отвалили пятьсот тысяч сторнов. Им разрешили встретиться на днях. Его мать сказала, что он даже изменился в лучшую сторону. Стал спокойнее, выглядит… живым.