«Они хотят убить моего дядю».

То, что ей это было не по душе, удивило Риву. В конце концов, он оставался единственным её живым родственником — этот мужчина, которого она никогда не видела, но всегда презирала. Он должен умереть вместе со своей азраэльской блудницей. «Туда им и дорога, предателю Отца и его шлюхе-еретичке». Рива попыталась пробудить в себе ненависть, но чувство было каким-то вялым, словно давным-давно затвержённая догма, пустая и фальшивая перед лицом готовящегося злодеяния.

«А как насчёт неё? — спорила с собой Рива, глядя на убитую девушку. — Разве она заслужила смерть?»

Сама не заметив как, она аккуратно переступила через труп и начала подниматься по лестнице. Меч держала перед собой обеими руками. Кровавые следы бледнели по мере того, как она поднималась всё выше, но оставались достаточно заметными на протяжении всего подъёма. Перед последним поворотом лестницы девушка присела и, используя отполированное лезвие мясницкого ножа как зеркало, заглянула за угол: в полумраке коридора темнели неясные фигуры. Они не позаботились выставить дозорного, чтобы тот присматривал за путём отхода, — глупейшая ошибка... Очевидно, они не ожидали никакого сопротивления.

Она повернула за угол, преодолела последний лестничный пролёт, вошла в коридор. Их было трое, все в чёрном, чёрные же шёлковые маски прикрывали лица. В руках мечи — лёгкие азраэльские клинки, а не эта заострённая дубина, которую она с трудом могла удержать. Они приникли к двери, из-под которой выбивалась полоска жёлтого света. В комнате разговаривали двое — мужчина и женщина. Женский голос звучал нервно и сердито, мужской — устало и пьяно. Среди невнятного бормотания отчётливо слышались слова «лучники» и «сумасбродство». Заговорщик, стоявший у самой двери, взялся за ручку.

— Зачем вы убили девушку? — тихо спросила Рива.

Сыновья все как один обернулись. Тот, который собирался открыть дверь, разогнулся в полный рост, под маской блеснули зелёные глаза: он её узнал. Рива тоже узнала эти глаза и невольно сделала шаг назад, опуская меч. Шумно выдохнула.

— Я... — начала Рива, поперхнулась, закашлялась и, заставив себя продолжать, подняла меч. — Я нашла его. Видите?

Зелёные глаза сузились, из-под маски послышался голос, равнодушный и самоуверенный, такой, каким был всякий раз, когда его обладатель избивал Риву.

— Убейте её, — произнёс священник.

Ближайший к ней мужчина сделал выпад, целя в горло. Её реакция была бездумной, спасибо занятиям с Аль-Сорной. Тяжёлый меч приподнялся, отбивая оружие нападавшего, а сама она уже отскочила и пригнулась, уходя из-под следующего удара. В это время священник распахнул дверь и с поднятым мечом ворвался внутрь. Раздался удивлённый женский крик.

Увернувшись от очередного удара, Рива ткнула растопыренными пальцами в глаза противника, подняла свой тяжёлый меч и рубанула по лодыжке. Клинок вонзился в плоть. Мужчина завопил, покатившись по полу, а она, перепрыгнув через него, побежала в покои.

Второй сообщник священника стоял к ней спиной, нанося удар за ударом по чему-то, извивающемуся на кровати в ворохе пуховых одеял, из-под его клинка вылетали тучи перьев. Рива ткнула мечом в спину, вложив в удар весь свой вес, — лезвие вонзилось между лопатками и на целый дюйм вышло из груди. Изо рта у мужчины потоком хлынула кровь, он выгнулся и рухнул на пол.

Рива думала, что владыка фьефа уже погиб, но он изумлённо уставился на неё из-под толстых одеял, похоже, единственной его раной был порез на щеке. Яростный крик привлёк внимание Ривы к другой стороне кровати, где священник сражался с госпожой Велисс. В руке она держала короткую рапиру, нескончаемый поток ругательств изливался из её рта с каждым новым ударом:

— Жополиз хренов! Я заставлю тебя сожрать собственные яйца!

Риву удивило, что при всём этом удары женщины были быстры, точны и не слишком размашисты. Она упорно теснила священника прочь от кровати. Тот без труда парировал её выпады, его меч описывал сверкающие дуги, точно так же когда-то он парировал все попытки Ривы достать его ножом. Несмотря на ловкость госпожи Велисс, умения ей явно не хватало. Сделав обманный выпад в голову, священник создал дыру в её защите и ударил кулаком в лицо. Женщина упала.

Рива подхватила меч убитого ею мужчины и встала между священником и кроватью. Он разочарованно и возмущённо взглянул на девушку.

— Своим предательством ты отрекаешься от любви Отца! — завопил он, и его глаза тут же налились кровью. — Ты изуродована Тьмой Аль-Сорны!

— Нет, — прошептала Рива, с отвращением чувствуя, что у неё текут слёзы. — Нет, это ты меня изуродовал.

— Грязная, забывшая Отца греш...

Она рванулась к нему, нанеся быстрый и точный удар в бедро. Из раны полилась кровь, мужчина с воплем отшатнулся.

Топот множества ног заставил их оглянуться на двери, отвлекая от боя. Священник схватил табурет и швырнул его в окно. Из-под задёрнутой портьеры на пол посыпались осколки стекла. Он в последний раз оглянулся на Риву, глаза его сверкнули ненавистью. Затем он подбежал к окну и выпрыгнул наружу.

Девушка выронила меч и уставилась на колышущуюся ткань, за которой виднелось чёрное беззвёздное небо. Раздались крики, звон вытаскиваемых из ножен мечей, и чьи-то руки сомкнулись вокруг её шеи.

— Нет! — громкий приказ остановил стражников.

Владыка фьефа выпутался наконец из одеял и уставился на Риву, хотя та не замечала его, не сводя глаз с занавесей на окне.

— Посмотри на меня, — сказал дядя, мягко приподняв её голову за подбородок.

Девушка взглянула в покрасневшие глаза и увидела, что он плачет и улыбается одновременно.

— Рива... — с нежностью прошептал он.

Десять дней они провели в глуши, углубившись в холмы к северу от Южной башни и держась как можно дальше от проезжих трактов и возможных маршрутов лесных патрулей. Охота продолжалась: гвардейцы с собаками и следопытами оттесняли их всё дальше, заставляли петлять, прокладывая ложные следы в сторону Кумбраэля. Самим охотиться было некогда, они голодали, питаясь грибами да корнями, собранными по пути. Костер стал непозволительной роскошью, ночами они согревались, прижимаясь друг к другу.

Женщина всё время молчала, подавленная своим провалом, в её взгляде отражалась какая-то неуверенность. Френтис всё пытался разглядеть в этих изменениях предвестники слабости, но замечал лишь возрастающую злобу. Теперь он хорошо знал свою спутницу и ненавидел это знание, понимая, что её мрачные размышления приведут лишь к яростному стремлению убивать. Она презирала других за их набожность, сама же поклонялась смерти так, как и не снилось кумбраэльским фанатикам.

— Не думай, что я виню тебя, любимый, — наконец произнесла она впервые за много дней. — Во всём виновата я одна, теперь мне это совершенно ясно. Любовь к тебе сделала меня безрассудной, а дар Ревека — самоуверенной. Мне начало казаться, что я неуязвима. Горький урок, как и все стоящие уроки.

На десятый день они вышли к старому домику лесника. Заросший мхом и полуобвалившийся, он был каким-никаким убежищем, в котором можно было развести ночью огонь. Френтис собрал грибов и корней, а потом ему удалось руками поймать в недалёком ручье форель, дождавшись, когда та неосторожно подплывёт к берегу. Он выпотрошил рыбину и запёк её на углях, завернув в листья. Женщина с волчьим аппетитом проглотила свою долю.

— Голод — лучшая приправа, — заметила она после еды, и впервые за долгое время губы её тронула улыбка. Френтис, уже закончивший еду, промолчал. — Ты обеспокоен, — сказала она, подсаживаясь ближе и прижимаясь к нему. — Гадаешь, кто будет следующей жертвой, когда мы доберёмся до Варинсхолда? Хотя, я уверена, в глубине души ты это уже знаешь.

Френтис подумал, что лучше бы она и дальше продолжала молчать. Путы даже позволили ему высказать это вслух. Сейчас она редко связывала ему язык: похоже, её успокаивали его слова, как бы грубы они ни были. «Почему ты не сдохла тогда в Южной башне?» — хотел он сказать, но не решился. Что-то надвигалось. Близился момент воплощения её безумного плана, что бы это ни было. Теперь Френтис о многом догадывался и понимал, что это, скорее всего, может означать.