— Разве я не велела тебе больше никогда не возвращаться? — спрашиваю брата. Он все еще так же красив, но выглядит уставшим. Как будто все это время провел в тяжелых боях. Похудел, осунулся и смотрит на меня с такой болью, будто один мой вид выжигает ему глаза. — Зачем пришел?

— Чтобы убить тебя, — говорить он устало. — Пока ты не убила всех нас.

Что ж, по крайней мере он честен.

Мне безразлично. Лишь горящий внутри огонек инстинкта самосохранения слабо вибрирует злостью в ответ на эту откровенность. Его слова меня не трогают и не злят. В моих силах сделать так, чтоб Логвар превратился в ледяную пыль, которую я развею по ветру, хоть, признаться, мне все еще тяжело представить его смерть от моей руки.

— Так чего же ты медлишь? — спрашиваю устало.

Он делает шаг в мою сторону, протягивает руку — и я вкладываю ладонь в его дрожащие от волнения пальцы. Что-то в штормовом взгляде моего брата заставляет меня на миг пожалеть о своем решении, но… уже слишком поздно.

Я помню лишь удар. Почти ласковый толчок, которым он отбрасывает меня на стену.

Помню, что в момент, когда гаснет последняя искра моей жизни, я слышу вопль.

Мой голос вернулся. Он вернулся, чтобы быть со мной, но теперь уже я не могу быть с ним.

Мьёль проходит в арку — и мое сердце замирает.

Ведь я знаю, что оттуда она выйдет совсем другой. Сегодня для нас обоих существует точка невозврата, после которой наши сломанные жизни большее никогда не станут прежними. Впрочем, теперь все это лишь шелуха, прошлогодние листья на дереве наших совместных воспоминаний.

Она поворачивается и смотрит на меня ясный синим взглядом. Улыбается, вздыхает — и расправляет плечи.

— Я вернулась сюда год спустя, — говорит она, переводя взгляд на свои руки. — Проснулась в ледяном озере в объятиях своего брата. Он похоронил нас обоих: мертвую меня и живого себя, потому что по-настоящему любил ту сумасшедшую Мьёль.

Лицо моей Белой королевы мрачнеет, покрывается тенью грусти.

— Зачем ты позволил мне думать, будто отец…

Я перебиваю ее.

— Потому что я так решил, Мьёль. Потому что я наломал дров. Думал, совершаю что-то правильное, но лишь все испортил. Я был одержим своими демонами, разрушен болью. Я скитался между мирами в поисках забытья, а нашел тебя — отражение моих собственных кошмаров, осколок моей мечты.

Она мотает головой, поглаживает полуразрушенный каменный остов арки. И я вижу с каким облегчением не находит под пальцами следов ее ледяных чар. Чар, что сперва были лишь выдумкой маленькой испуганной девочки, а потом — моим подарком.

— Отец спрыгнул с башни не потому, что пришел ты — злой завоеватель и некромант. — Мьёль ковыряет пальцами выщерблину на камне. — А потому что вернулась я — его умершая и восставшая из ледяных вод дочь. Я пришла к нему, не помня ничего, лишь то, что очень замерзла и хочу домой. Я пришла к нему… из обители Костлявой. И поэтому он бросился с башни. Отец испугался не тебя — он испугался меня.

Я почти уверен, что моя Белая королева будет плакать, но она выглядит умиротворенной. Смирившейся. Безупречной в наши последние часы.

— Это был ты, — говорит она почти беззвучным шепотом, но я слышу его сердцем. — Ты мой голос. Но… как?

— Грезы, Мьёль, — отвечаю я, зная, что она поймет. — В Грезах возможно все.

— В тысячах тысяч миров… — откликается она.

— В сотнях снов, — вторю я.

Делаю шаг к ней навстречу.

Я хочу любить свою Белую королеву. Хочу разделить с ней свой последний вздох. Здесь, в обители пустоты, которая разрушена много лет назад и оживлена созданными мной иллюзиями. Я потратил последние искры своей жизни, чтобы убить монстра внутри моей Белой королевы. Монстра, которому подарил возмездие.

Слышишь, Кровь богов? Я стал для нее тобой: безумием и освобождением.

И теперь я знаю, что значит любить. Мы уже не спасем наши тела, но в моей власти спасти наши души.

Ведь у меня осталось одно, последнее чудо.

Для нее.

Для нас.

— Я так сильно люблю тебя, — шепчет моя Белая королева. — Мой голос.

Прижимается ко мне так сильно, будто хочет раствориться. Целует, проникает своей морозной любовью в мою кровь. Я хватаю ее за волосы, жестко оттягиваю голову назад, наслаждаясь цветом ее оживших глаз. Мне хочется сказать ей, что жизнь только начинается, что мы поплатились за свои грех сполна, выстрадали прощение выпитыми до дна полными чашами боли, но это будет ложь.

Должно быть, Рунн бы долго хохотал надо мной, и я хочу верить, несмотря ни на что он будет вспоминать меня добром.

Я подхватываю Мьёль на руки, ни на секунду не разрывая наш поцелуй. Я несу свою королеву вверх по ступеням, и иллюзии идут вслед за мной. Теургия бешено колотится в венах, рвет мое истерзанное тело болью. Все равно. Я счастлив. Впервые в жизни со мной нет голосов прошлого, нет недосказанности и лжи. Я смотрю в синие глаза Белой королевы и вижу там все то, что отчаялся найти в глазах любой женщины — бесконечную любовь. Мы оба безумны и сломаны. Но сейчас, в эти закатные часы нашего последнего дня, во всех тысячах миров нет никого счастливее нас.

— Раслер, смотри, — она показывает пальцем на пробегающего мимо мальчишку-поваренка. Он гнет спину в поклоне и пятится. — Ах ты стервец, отучу тебя воровать яблоки! — беззлобно грозит Мьёль.

— Хватит уже, — ей на ухо шепчу я. Сердце щемит так сильно, что пропускает удар за ударом. Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.

— Скорее неси меня в постель, — шепчет Белая королева. — Люби меня, мой муж.

Ее ладонь на моей щеке отрезвляет своим теплом.

Я прижимаю свою драгоценную ношу еще сильнее и поднимаюсь по мраморным ступеням. Слуги бросаются врассыпную, но нам в спину несется «Счастливая!..» Мьёль краснеет, кусает губу.

— Хочу, хочу, хочу… — шепчет, бледнее.

— Моя нетерпеливое проклятье, — говорю я совершенную чушь.

Носком сапога толкаю дверь, вхожу — и Мьёль выскальзывает из моих рук, с шумом захлопывает ее за нашими спинами. И снова набрасывается на меня. Мы рычим, целуемся, касаемся как дикие звери рвем друг на друге одежду, смеемся, когда шнуровки не поддаются. Наслаждаемся резким треском ткани.

Я толкаю ее на постель, ласкаю взглядом безупречную белую кожу. Больше нет шрамов — они будут вечно лежать в могиле с той, другой. Я мог спасти лишь одну, и лишь ценой жизни второй. Мой выбор был очевиден с самого начала. Было так глупо скрываться от него столько дней, но я знаю — так нужно. Всему свое время.

— Мой Раслер, — прикрывая глаза, шепчет Белая королева.

Я опускаюсь перед ней на колени, развожу ноги Мьёль так широко, что она вся передо мной: с молочной кожей и идеальной влагой между ног. Мой язык уже там: ласкает, танцует, пробудет и жалит. Мьёль извивается, молит о пощаде и в дикой агонии зажимает мою голову коленями. Я жестко развожу их максимально широко и удерживаю колени руками. Хочу видеть ее такую: покорную, подчиненную, опаленную закатом наших жизней, что льется в окно вместе с уходящим солнцем. Знает ли она, как я люблю ее в эту минуту? Как безумно больно от того, что не могу подарить настоящую жизнь.

Мьёль приподнимается на локтях, ловит мой взгляд — и я вижу, что она все понимает.

— Я не жалею, — сквозь стоны произносит она, пока я поглаживаю ее между ног, наслаждаясь теплом и сладким запахом. — Ни о чем не жалею, мой король. Лишь, что не могу любить тебя еще сильнее.

И падает на простыни, умирая от моего языка и рождаясь снова.

Я ложусь сверху, дрожу от того, как горячо она обхватывает меня ногами, тянет к себе за волосы, ищет губы с таким жадным голодом, будто я последний глоток воды для умирающего от жажды. И я целую ее: глубоко и жадно, как не целовал никого и никогда.

Мьёль выгибает спину, запрокидывает голову, когда я медленно проникаю в нее.

Это слишком приятно. Это словно заново родиться в Грезах: быть всем — и ничем. Она такая влажная и горячая, такая открытая для меня. Мне кажется, мир начинает трещать по швам. Не созданные мной иллюзии, а реальность, которая не в состоянии вместить меня, переполненного счастьем и наслаждением.