– Я знаю день своей смерти, – на лице её появилась горькая улыбка. – Для меня это совсем не тайна. Это уже меня не беспокоит.

– Львов ты колдовством отвадила? – спросил Кассандр.

– Может и так… Или они просто почуяли, кто я. Даже льву не стоит вставать на пути рока.

– Признаюсь, что никогда не верил в такие вещи, – сказал Исидор. – Я верю лишь в то, что вижу, а чудеса мне как-то не попадались. Конечно, видел я старух, что лечили больных куриными лапками или продавали снадобья приворотные, но ничто из этого на меня не действовало.

– Что ж, я просто старуха, что лечит куриной лапкой, – усмехнулась женщина.

– Не будь дураком, – нахмурился набожный Агатон. – Что ты знаешь в этой жизни? В мире есть много вещей, о которых смертные не имеют представления.

– А не хочешь нам своё колдовство явить? – неожиданно предложил Исидор. – Я слышал, что ведьмы могут любому человеку предсказать его будущее. Даже многие императоры узнавали, что получат верховную власть, от таких колдуний.

– У нас не так много денег, – напомнил Кассандр. – Мы не можем заплатить серебром.

– Вам императорами не бывать… но, в благодарность за то, что разделили трапезу, я могу увидеть кое-что для вас, – кивнула она. – Человеку иногда полезно знать, что нужно делать, а чего не следует.

– Тебе что-нибудь нужно для этого? – спросил Исидор.

– Нет. Ничего, – Диса расправила плечи. – Вы всё же поверили мне? Поверили старой, безумной женщине, что идёт из далёкой северной земли?

– Чего только не увидишь в мире, – признал Кассандр.

– Вам повезло, что я не требую для себя вырванных сердец или свежей крови. Всё это имеет силу на Севере, но мне не нужно… – её дикие глаза заставляли мороз пробежать по коже. – Я могу увидеть, если пожелаю.

– Ты расскажешь? – вновь попросил Исидор.

Она не ответила, а вместо этого повалилась на землю, закатив глаза, и забилась в конвульсиях, выгнувшись дугой. Ноги её загребали землю, руки вцеплялись в траву, дыхание стало громким и быстрым. Кассандр, подумав, что у неё припадок, попытался было приблизиться, однако друзья удержали его. Женщина заговорила внезапно, не открывая глаз, но протянув ладонь вверх, будто видела что-то пред собой:

– Вот, море поднимается. Сколько кораблей… Кто видел столько? Их паруса до самого горизонта. Вот, река вышла из берегов… живая река, что течёт с Севера… люди и животные, они идут день за днём, и всё не иссякает их поток. Каждый знает – когда снег начинает заметать, когда небо сереет, когда лёд сковывает воду, они приходят, и тут уже зверя не отличишь от человека. Звон колокольчиков – они приходят, топот копыт – они приходят. Будет много вождей, будет много королей, но среди всех сиять будет она – королева народа, что мёртв, но воскрес, та, что потеряна, но будет обретена вновь. Скоро, скоро я встречу свою судьбу, увижу своего волка, и тут уже будет не отвернуть, ничего не изменить…

Диса прервалась и открыла глаза, медленно села, отхлебнула из бурдюка и закашлялась. Этот транс отнял у неё немало сил. Казалось, что она уже закончила, но, спустя короткое время, она продолжила, напев хриплым голосом какую-то песенку:

Заберёт она наших мужей, заберёт она наших детей.

Идёт Королева войны, не стой у неё на пути…

Кто был жив – тот не жив, кто был жив – стал лишь тлен.

Идёт Королева зимы, не стой у неё на пути…

Она мрачно рассмеялась, хотя от песенки веяло ужасом, и вновь отхлебнула. Больше она ничего не говорила, лишь вздрагивая иногда, будто тело её всё ещё не пришло в себя окончательно. Выйдя из оцепенения, Исидор сказал:

– Тёмные слова. В этом мало пользы для нас.

– Что это? Пророчество о конце времён? – почесал голову Агатон. – Многие говорят сейчас, что последние времена настают.

– Кто такая эта Королева войны? – спросил Кассандр.

– Та, кого я найду. Она ещё не знает, ещё ничего не знает… но я уже видела, как всё будет. Уже видела, как она возвышается в седле, и степь горит перед ней.

Все погрузились в молчание, обдумывая сказанное. Был ли это лишь бред сумасшедшей старухи? Верили ли они ей? Исидор продолжал жевать, отломив кусок сыра. Агатону кусок в рот не лез, ибо он всегда был набожен. Кассандр тревожно осмотрелся по сторонам – ночь пульсировала вокруг костра, вершины деревьев выглядывали из тьмы как головы великанов, и казалось, что львы могут таиться совсем близко. Он мучительно вслушивался, желая уловить их тихое ворчание, вглядывался до боли, чтобы не пропустить мерцание зелёных глаз.

– Правда ли, Исидор, что ты собираешься переселиться в северные земли? – вдруг спросила Диса. – Хочешь построить дом там, где стояли древние леса?

– Откуда ты знаешь? – удивился тот. – Я даже друзьям об этом ещё не говорил.

– Так это правда? – она не отвечала на его вопрос, желая сохранить таинственность.

– Я давно подумываю об этом, – он повернулся к спутникам. – Сами знаете, что у меня уже второй сын родился, а домик совсем маленький, и нам всегда хотелось жить на просторе, чтобы была земля… Все вы слышали, что император раздаёт наделы в Мёзии, Паннонии и Фракии почти задаром, чтобы заселить эти дикие земли трудолюбивыми людьми. Я решил переселиться туда, да и вам хотел посоветовать.

– Да, императору нужны верные псы там, где обитали волки… – усмехнулась женщина. – Ты хотел, чтобы я дала тебе полезный совет на будущее? Вот мой совет. Не селись на Севере, не строй там своего дома, ибо дом твой пожрёт огонь и всех, кого ты любишь, пожрёт огонь. Я вижу это также ясно, как тебя сейчас. Держитесь подальше от тех земель, ибо скоро люди оплачут тех, кто жил там, и будут говорить, что смерть разверзла свою пасть, и нет там ничего, кроме смерти. Даже здесь вам следует поберечься и вспомнить о крепких стенах… Даже здесь.

– Что за враг может нанести такое страшное опустошение, когда наши войска стоят как щит на границе? – спросил её Агатон.

– Верь или нет – дело твоё. Я сказала всё, – Диса расстелила свой плащ, показывая, что собирается отойти ко сну. – Идёт Королева войны… И они будут боготворить её, и будут проклинать её, но жернова уже провернулись, и нить сплетена…

Они не желали говорить ни о чём в её присутствии, поэтому им оставалось лишь устроиться на ночь. Поначалу хотели выставить часового, опасаясь возвращения львов, однако никто не согласился быть добровольцем, и легли так, полагаясь на удачу и слова ведьмы.

Когда солнце взошло над дальними горами, и торговцы проснулись, почувствовав на лицах его тепло, рядом с ними уже никого не было. Женщина ушла, ни с кем не прощаясь, и лишь след от её тела на траве доказывал, что она существовала.

– Ты всё ещё хочешь поселиться на Севере? – спросил Агатон у друга.

– Не знаю. Не уверен… Откуда она могла узнать? – мрачно почесал бороду Исидор. – Недобрая это была встреча. Что люди сделали, чтобы прогневать богов? Зачем им обрушивать на нас эти кары? Я никогда не оскорблял их.

– Тёмные времена… Многие говорят, что грядут тёмные времена, – проворчал Агатон. – Возьми хотя бы этих христиан. Ожидают конца мира…

– Безумные, – сплюнул Исидор.

– Не спорю.

Кассандр смотрел на дорогу, что убегала вперёд как белая лента и терялась где-то в тени деревьев. Он представлял, как она идёт со своим посохом, идёт одна, оберегаемая своим презрением к смерти и своей слепой верой. Как далеко лежит её цель? Сможет ли она добраться? От мысли, что она дойдёт, ему почему-то становилось непосебе. Ему не хотелось, чтобы она дошла, однако в глубине души, вспоминая её слова, и львов, и биение в трансе, он чувствовал, что жернова уже провернулись.

Театр гудел вокруг неё, словно целый город собрался вдруг в одном месте, втиснувшись в огромную чашу, вырубленную в теле горы. Места были заняты не все – игры не претендовали на особенный размах, но тысяч пятнадцать человек присутствовало, и ряды пестрели от разноцветных зонтиков, что защищали от жары, туник и плащей, то тут, то там поблёскивали сосуды продавцов воды. Каменные сиденья обрамляли арену полукругом, а позади неё высилось трёхэтажное сооружение сцены – настоящее здание в сорок футов высотой, фасад которого был украшен декорациями и мраморными фигурами богов. Большой театр Эфеса был прекрасен – это она всегда признавала, – зрительские ряды поднимались по скале почти до вершины, и с последних из них люди внизу казались словно игрушечными, арена была обрамлена белоснежным мрамором, что контрастировал с красным песком на ней. Когда все двадцать пять тысяч сидений были заняты, а люди толпились даже в проходах, рёв толпы напоминал ураган, что оказался вдруг заперт в огромном колодце.