– Ты ведь тоже женщина, Даара! Прошу милосердия – не для себя, для сестер. Неужели ты позволишь…

Она изогнула бровь, и оттого смуглое лицо стало выглядеть хищным:

– Говорящий трофей? Заткнись сама или тебя заткнут.

Вот и все понимание. Девушка на другой стороне повозки зарыдала с новой силой. Она давно сдалась, давно умерла внутри, и теперь до конца своей короткой жизни будет плакать.

Вечером отряд напал на рыбацкую деревеньку. Немногих стариков, коим не удалось сбежать, убили на месте. Подожгли дома, омрачая чернеющее небо столпами дыма. Вытащили бочки с вином и принялись отмечать очередную победу, которую даже победой нельзя было назвать – деревня, к счастью, оказалась почти пустой, а этим варварам для азарта нужно сопротивление. Возможно, плохое настроение и заставило кого-то вспомнить о нас.

Уже пьяные они хватали нас из повозки и утаскивали в разных направлениях. Кому повезет – умрет быстро. Боль не имеет значения – я вторую жизнь подряд в этом убеждаюсь. Я сопротивлялась, но только потому что не могла сопротивляться. Меня пытался взять один мужчина, а двое других держали за руки и ноги. Но я вырывалась, вцеплялась зубами до чего только могла дотянуться. Они, наверное, решили, что немолодое тело Наи таких усилий не стоит: стоило мне только освободить руку, как я тут же драла их ногтями. Одному, очень надеюсь, смогла повредить глаз. Он взревел, ударил кулаком меня в лицо, потом воткнул нож мне под ключицу. Так меня и бросили – все равно умру от потери крови. А боль не имеет значения. Я смотрела в небо, затянутое дымом, и молилась после каждого женского крика, чтобы добрые духи леса вышли на эту лысую землю и подарили сестрам тишину.

Мимо кто-то прошел, а потом вернулся и сел на землю. Пусть попытается – у меня остались силы ровно для еще одного глаза. Но мужчина меня не трогал – просто сидел рядом, сложив руки на коленях, и смотрел вперед.

– Что расселся, сын вождя, успевай, пока я не остыла.

Он посмотрел на мое разодранное платье без любопытства. Улыбнулся в ответ на мою злую усмешку:

– Я не могу брать женщин, которых брали другие. Мои женщины должны быть самыми лучшими и нетронутыми.

– А ты брезглив, я посмотрю.

– Не брезглив, женщина. Это традиция. Чем больше прав, тем больше обязанностей.

– Бедный, бедный сын вождя, – хрипло смеялась я. – Скучно наблюдать, как резвятся без тебя?

– Они… – он задумался над ответом, – не резвятся. Это другое. Обратная сторона воинской доблести. Бесстрашие в бою равно бесконтрольности во всем остальном, потому воин сжигает дом врага, забирает вещи врага, берет женщину врага. Так устроен мир с начала времен. И я не тот, кто изменит установленный за тысячи лет порядок.

Все-таки Ная была очень сильной женщиной – жизнь никак не хотела оставлять ее, хотя головокружение ощущалось уже сильно.

– Звучит так, будто ты их осуждаешь, будто ты их лучше…

– Я не осуждаю. И я не лучше.

– Нет, сын вождя, ты хуже. Потому что именно ты позволяешь творить зверства. И сам называешь врагами тех, кто никогда тебе врагом не был. Варварское племя, которое сначала поглотит мир, а потом сожрет само себя.

– Не враги? Ты с минуты на минуту помереть должна, а рассуждаешь о политике. Хочешь, позову лекаря? Возможно, я ошибся, и легкое не пробито, тогда есть мизерный шанс тебя спасти.

Нет, пути назад не было – я это чувствовала. Да мне он и не нужен.

– Ничего я в политике не понимаю… Зато я со ста метров отличу тварь от человека. За гранью смерти тебя ждут злые духи, они отомстят за каждого.

– Это ваша вера, женщина, мы верим в другое.

У меня осталась еще горсть сарказма:

– И что же случается с такими хорошими людьми после смерти?

– Мы верим в перерождение. И может, потому не боимся смерти так, как вы.

– Тогда ты родишься одной из тех женщин, которые кричат под твоими солдатами.

– Возможно и такое. Кто знает? Но даже это лучше, чем уйти насовсем. Мир – прекрасное место, хоть сейчас ты со мной и не согласишься.

– Угадал, сын вождя, не соглашусь, – говорить становилось все труднее. – Но я разделю с тобой твою веру – многое бы отдала за то, чтобы ты посмотрел на мир с другой стороны.

Он всматривался в мои мутнеющие глаза внимательней:

– Какое имя тебе дал отец, женщина?

– Зачем тебе знать? Я не доживу до утра.

– Хочу тебя запомнить. И если бы у нас была шаманка, я приказал бы ей излечить тебя от раны.

– Чтобы продолжать измываться? – я смеялась, хотя, возможно, смех уже и не пробивался сквозь белеющие губы. Хвала добрым духам, что у них нет шаманки! А, это ведь мне хвала… От боли я перестала мыслить четко.

Он ответил задумиво:

– Нет. Чтобы ты успела показать мне мир с другой стороны.

– Если в тебе есть хоть капля милосердия, сын вождя, вытащи нож и воткни его чуть ниже. Мне до смерти опостылела эта болтовня…

Он наклонился и ухватил за рукоять. Еще пара секунд, и все будет кончено.

– Какое имя тебе дал отец, женщина?

– Т… Тесса.

– Покоя тебе, Тесса. Не перерождайся, если сама не хочешь.

Его голос был мягким, а удар точным.

Я открыла глаза и взвыла от отчаянья. Зареванная девчонка в повозке дождалась своего часа, я, пусть и запоздало, выполнила ее просьбу.

Я бессильно рухнула на пол и закрыла глаза. Боль и тяжесть, которую я ощущала в теле Наи, ушла, но эта девушка вообще будто была лишена энергии: она страдала от голода и жажды, но хуже было другое – ее мышцы, казалось, не приспособлены даже для того, чтобы удерживать тело. Совершенно точно, она не была охотницей или крестьянкой. Чем же можно заниматься в таком тщедушном обличии?

Во рту что-то мешало. Поначалу показалось, что язык ее изранен – вполне возможно, что она сильно прикусила его в течение своей обычной истерии. Но потом кое-как нащупала. Язык девушки был проколот тонким металлическим стержнем, на конце заканчивающимся гладким камешком. Синяя жемчужина – сразу догадалась я. И это многое объясняло. Жрица – скорее всего, из храма Алаиды, что далеко на востоке. Служительница главной богини добрых духов, которую выбрали еще в раннем детстве для этой миссии. Я о подобных храмах знала только понаслышке, потому не могла ничего сказать о ее работе или предыдущей судьбе. Но хотя бы жемчужина в языке оказалась не вымыслом. Наверняка я могла сказать одно, девчонка эта к реальной жизни готова не была и, быть может, никогда не ожидала, что окажется так далеко от своего алтаря. Хотелось верить, что ее богиня не покинет эту оболочку, раз владелица внутри сменилась. Мне бы пригодилась любая помощь свыше.

Я так и лежала, недвижимая, часами, даже мысли замедлились, потеряв последнее направление.

– Померла? – мужской голос совсем рядом, но я не вздрогнула. – Надо было сжечь ее, а то попусту пропала!

Ему ответила женщина:

– А толку было сжигать ее без шаманки? Воздух прогреть разве что.

– Как померла? – я узнала по властному тону Даару. – Ты ее кормила?! Я тебе сейчас такое устрою!

– Кормила, великая Даара! – первая женщина заговорила тревожно, вкрадчиво. – Вчера на ночь отводила в кусты, чтоб нужду справила, а потом насильно напоила и дала еды. Клянусь перерождением, я ее не била! Утром она была в порядке! Ревела, как обычно… Может, не померла?

Меня грубо пихнули в плечо. Стоило бы умереть только для того, чтобы надзирателям за это досталось! Но теперь я уже была уверена, что моей жертвой станет следующая сестра. Если девчонку не сожгут на костре прямо сегодня, то можно попытаться протянуть в ней подольше. Подняла голову, посмотрела на Даару. Она облегченно выдохнула:

– Живая. Почему тогда не ревешь?

Я поморщилась:

– Надоело. Еще на прошлой неделе надоело, но думаю, дай-ка вас еще немного повеселю.

Даара изогнула бровь, но обратилась к своим товарищам:

– Без соплей и красных глаз она вроде бы ничего, как думаете?

Один из воинов пожал плечами: