Литмир - Электронная Библиотека

– О боже, здесь же абортарий!

Он не сразу понял, но закрутил головой, пытаясь понять, о чём это она. Тут толстая санитарка или медсестра распахнула дверь одной из палат и зычно закричала:

– Так! Кто ещё на аборт? Идите к операционной. Ножками! Ножками! Обратно с комфортом привезут, а пока ножками!

Две женщины в одних ночнушках вышли из палаты и направились за ней по коридору. У операционной остановились, следуя приказу подождать. Сесть им было некуда, и они так и стояли, прижавшись к стене. В этот момент дверцы операционной распахнулись и из неё с грохотом вывезли каталку, на которой головой вперёд лежала укрытая до подбородка простынёй светловолосая пациентка. Сергею стало жутко, когда он понял, что видит перед собой уже избавившуюся от ребёнка женщину. Он хотел отвернуться, но Света вдруг буквально повисла на нём и обморочно ахнула:

– Ольга! Это Ольга!

Это действительно была Лёлька. Он тогда всё сразу понял и окаменел. На негнущихся ногах отвёл сестру к доктору и вернулся обратно. На посту ему подсказали, где лежит Ольга Ясенева.

Он зашёл в палату, огляделся. Воспалённое сознание его фиксировало совершенно ненужные детали. Комната с синими стенами была большая, на десять кроватей. В два огромных окна светило сентябрьское солнце. Посередине стоял стол со стульями, видимо, пациентки ели не в столовой, а прямо в палате. И на каждой кровати сидели и лежали женщины.

– Вам кого? – удивлённо спросила одна из них.

Он ничего не ответил – не было сил – а только потряс головой из стороны в сторону. Лёлька лежала в углу, слева от входа. Он подошёл, тяжело сел на стоявший рядом стул и посмотрел на ту, которую так любил и так ненавидел одновременно. Она ещё не отошла от наркоза, голова её с мокрыми, слипшимися волосами металась по подушке, пересохшие губы что-то шептали. Сергей наклонился.

– Серёжа… Серёжа… Не хочу… Пустите! Маленький… он маленький! – шёпот перешёл в тихий крик.

Он тогда долго сидел рядом с ней, позабыв про сестру, пока Ольга не очнулась окончательно и её не перестало выворачивать в судно, которое, как ему участливо подсказали соседки по палате, стояло под кроватью именно на случай рвоты после наркоза. Ясень намочил под краном свой носовой платок и вытирал Лёлькины губы и жаркий лоб.

Одна из соседок, толстая разбитная деваха, удивлённо посмотрела на него и презрительно произнесла:

– Заботливый… Такой заботливый, что девчонка прибежала аборт делать. Ты её, что ли, послал, говнюк?

Ему было так тошно, что не хотелось ничего никому объяснять. Самому бы понять, как так вышло, что его Лёлька, нежная, добрая, самая лучшая на свете девчонка, только что убила их общего ребёнка, мальчика или девочку. Но он всё же еле слышно хрипло ответил:

– Я ничего не знал.

– Да ладно, – недоверчиво хмыкнула толстушка.

– Если бы я только знал, я бы никогда не позволил.

– Все вы так говорите, хахали, а как дело доходит до женитьбы – тикаете. Слыхал, как говорят: наше дело не рожать, сунул, вынул и бежать!

– Я не хахаль. Я муж. – Сергею хотелось выть от отчаянья и боли.

– Му-у-уж? Официальный?

Он кивнул.

– Вот это да-а-а, – с безграничным удивлением протянула девица. Остальные тоже отвлеклись от своих дел и разговоров и прислушивались. – Как же так вышло-то? Она что, сдурела у тебя?

Он ткнулся лбом в почти прозрачную Лёлькину руку с голубыми венками, в которую вцепился и никак не мог отпустить, и заплакал.

С того самого страшного в его жизни дня, двадцать первого сентября 1991 года, прошло девять лет. За эти девять лет он ни разу больше не плакал, ни прилюдно, ни в одиночестве. Лёльку он тоже больше не видел. Ему казалось, что вместе с ребёнком она убила и его самого. Разводились они, что называется, «по очереди», чтобы не встречаться, не смотреть друг на друга. Сначала заявление написала Ольга, следом пришёл он и тоже написал. Над графой «причины расторжения брака» задумался надолго. И, наконец, нетвёрдо вывел «желание жены». Девушка, принимавшая его заявление, удивлённо вздёрнула бровки, но переписывать не заставила. Меньше чем через месяц он снова пришёл в ЗАГС и забрал свидетельство о расторжении брака. Когда своё забрала Лёлька, он не знал.

Было четырнадцатое октября, и в Москве стояла такая теплынь, такая красивая, золотая ещё осень, что в другое время он залюбовался бы. Но на душе у него было черным-черно. Постоянно в голову лезли воспоминания. Буквально любой предмет, на который натыкался взгляд, оказывался так или иначе связан с Лёлькой. И перед внутренним взглядом свежеразведённого Серёги Ясенева то и дело вставали счастливые Лёлькины глаза, он слышал её голос и лёгкий смех. В очередной раз вспомнив о ней, он глухо застонал, будто заболели все зубы разом, подставил бледное, осунувшееся лицо холодному дождю и поплёлся домой, зализывать раны.

Дома были родители, и обе сестры. Старшая, Светлана, возилась с новорождённой Серёгиной племянницей. Прелестное дитя, похожее на маленького сумоиста, вопило по ночам могучим басом, ело не переставая и больше всего любило засыпать под мрачноватые колыбельные в исполнении любимого дяди. Но именно далёкое от идеала дитя стало для него спасением. И он бесконечно возился с девчонкой, названной сказочным именем Василиса, благодушно агукающей и пускающей пузыри только у него на руках.

И эта домашняя, привычная жизнь цепляла, затягивала, обласкивала, помогала хоть ненадолго забыть о том, в какую кошмарную глубокую чёрную дыру превратилась после гибели ребёнка и развода его душа.

Москва. Осень 2000 года

А потом ушёл служить и вернулся из армии Пашка Рябинин, закончил аспирантуру и уехал в Германию Олег Грушин, отслужил в Йошкар-Оле и сам Ясень. И завертелась совсем другая жизнь. Работа круглыми сутками, и страх, что ничего не выгорит, и кураж, когда у них с Пашкой стало всё получаться. Рябинин оказался гениальным предпринимателем, нашёл для них замечательную нишу, которую они успешно заняли. Удивительно, но их кастом- и тюнинг-центр стал безумно популярен. Встав на ноги, они его дополнили ещё и автосервисом, и работа закипела.

Сейчас вот они открывали филиал в Питере и Нижнем. И приходилось мотаться туда-сюда-обратно. Но Сергею Ясеневу это нравилось. И был он бесконечно благодарен Господу Богу за то, что много лет назад под проливным июльским дождём появился в его жизни верный друг Пашка, Павел Рябинин.

Ясень давно уже возмужал и (знала бы Лёлька) перестал думать, что словом «друг» называется почти каждый знакомый. И друзей этих у него осталось раз, два – и обчёлся. Павел, Сима да Володька Лялин, их майор. Олег Грушин тоже, но он не в счёт, уже четвёртый год живёт и работает в Германии, в Ингольштадте, городе, в котором делают обожаемые всеми троими «Ауди».

Так что жизнь кипела, бурлила и пенилась. Только вот семьёй он так и не обзавёлся. Вроде встретил хорошую девушку. Собрался жениться. Лена была и весёлой, и доброй. Пашке вроде нравилась, и ему, Ясеню, тоже. Но потом неожиданно буквально за два месяца умудрился влюбиться, нет – полюбить! – и жениться сам Рябинин. И на их венчании со Златой Сергей Ясенев вдруг понял, что ни на кого в жизни он не сможет уже смотреть вот так, как смотрел на свою молодую жену счастливый Павел. А уж если не сможет так, то и вовсе не надо ему жениться. И с Леной расстался. А вот теперь осознал, что влюблёнными и счастливыми глазами он уже смотрел в своей жизни на одну девушку. И девушкой этой была его бывшая жена Лёлька.

Успешный предприниматель, циник и дамский угодник Сергей Ясенев после встречи с бывшей женой сел в машину и с удивлением глянул на свои трясущиеся руки. С трудом попав по кнопке, он включил радио. Любимый ими Александр Иванов пел в составе группы «Рондо» песню, которая все девять лет с того кошмарного дня, когда он остался один, напоминала Сергею о Лёльке. И впервые за девять лет он смог её дослушать до конца. Каждое слово, каждый образ казались понятными и верными, и, сделав радио погромче, Ясень хрипло запел вместе с Ивановым:

7
{"b":"646492","o":1}