Как и всякий недолюбленный родителями ребёнок, она остро нуждалась в постоянном одобрении, поддержке, признаниях в любви. И Ясень, пока был рядом, умудрялся всё это ей давать. Но он слишком часто уходил и уезжал. И сами отлучки эти воспринимались Ольгой как доказательство его равнодушия. А это было то, чего она больше всего боялась в этой жизни.

Так боялась, что стала убийцей. В тот сентябрьский день в палате на десятерых, с трудом приходя в себя после наркоза, она открыла глаза и увидела Серёжку. Он тихо плакал, сжимая в огромных своих ладонях её полупрозрачные кисть и запястье.

Ольга ни раньше, ни после не видела, как плачут мужчины. И слёзы эти напугали и потрясли её. Впервые ей в голову пришла мысль о том, что она сделала что-то такое, что уже никогда не сможет поправить, изменить. С трудом сглотнув, она замерла в ужасе от осознания содеянного. Уловив её чуть заметное движение, Серёжа выпрямился, глядя на неё такими глазами… Такими… Даже по прошествии девяти лет Ольга вздрагивала, вспомнив тот день, когда её муж посмотрел на неё глазами отца, у которого убили ребёнка. И убила она. Тогда он еле слышно прошептал:

– Зачем? Лёлька моя, Лёлька, зачем?

И такой леденящий ужас прошил вдруг насквозь её пустое и бессмысленное тело, что она смогла только закрыть глаза и отвернуться. В голове почему-то билась мысль, что она, как Раскольников, выбросивший поданную ему милостыню, своим поступком будто перерезала нить, связывающую её с остальным человечеством. Ольга скорее почувствовала, чем услышала, как тихо встал и ушёл Сергей. Ей стало ещё больнее, хотя, казалось бы, было уже некуда. И она поняла, что уже никогда в жизни не сможет произнести слова: Господи, за что?! Потому что, что бы ни случилось с ней, ничем она не искупит и не поправит то, что сделала сегодня, и самых страшных бед будет мало за этот её грех.

Но как ни странно, именно в этот самый горький в её жизни момент, на убогой больничной койке, под влажным тонким одеялом, она, став убийцей, приобрела то, что помогло ей выжить тогда, – веру. Много позже она узнала, что день этот, двадцать первое сентября, самый страшный день в её жизни, был светлым праздником Рождества Пресвятой Богородицы, днём Её рождения.

В тот день Сергей, отправив сестру домой на такси и бросив свою машину у больницы, пешком поплёлся к Пашке. Рябинин, увидев совершенно мёртвое лицо друга, молча втащил его в узкую тёмную прихожую и буквально волоком транспортировал в кухню.

Они тогда долго сидели вдвоём. Пашка молча подливал и подливал крепкой заварки и крутого кипятка в огромную чашку, по самый край, как любил Ясень. Потом встал и коротко скомандовал:

– Поехали!

– Куда? – вяло удивился Сергей.

– К отцу Петру.

Про отца Петра Ясень слышал уже неоднократно. Павел познакомился с ним случайно: помог отвезти жену батюшки в роддом. Знакомство их переросло в дружбу. И Пашка давно уже зазывал Сергея в гости к настоятелю Никольской церкви. Да всё недосуг было. И вот теперь Ясень вдруг почувствовал, что если они сейчас не поедут к батюшке, то он просто помрёт от тоски и поселившейся в его сердце пустоты. И они поехали.

Услышав о происшедшем, отец Пётр помолчал, ужаснувшись. Сергей испугался почему-то того, что вот сейчас этот малознакомый пока батюшка начнёт ругмя ругать Лёльку. Но тот вдруг горько произнёс:

– Бедная девочка, что она с собой сделала… С собой, со своей душой.

– Что мне сейчас делать? – еле слышно спросил Ясень, который за эти батюшкины сострадание и понимание был ему безмерно благодарен.

– Тебе? Тебе сейчас и потом, всю жизнь, молиться за неё, за себя и за убитого малыша.

Сергей дёрнулся, услышав страшное слово «убитый». Но потом поднял на батюшку больные красные глаза и прошептал:

– Я готов. Я тоже виноват.

– А мужчина в основном виноват и бывает в такой беде, – кивнул батюшка, – он сильнее, он решительнее, на нём ответственность за его женщину. Мужчина почти всегда может её остановить. Ты не знал, конечно, о выборе твоей жены. Но ты должен был о такой возможности подумать. Ты видел, что ей тяжело, что твои отлучки ведут к гибели семьи? Видел. Но ничего не изменил в себе. А этим ты её от себя оттолкнул… Ну, да ничего, не сгибайся ты так под тяжестью своих ошибок. – Ясень действительно сидел сгорбившись, бессильно опершись локтями о колени и обхватив лохматую голову руками. – Наше главное счастье в том, что Господь наш безгранично милосерден и прощает даже такие грехи. Кайся. Молись. Не отчаивайся. Надейся. И, бог даст, может быть, вы всё-таки будете вместе и родятся у вас ещё дети. Не взамен, этого малыша вам никто и никогда не заменит, но в утешение…

Много лет спустя, году в девяносто седьмом, Сергей, услышав по радио песню Олега Газманова «Единственная», вздрогнул, как от удара. Слова «не родятся наши дети» причинили невыносимую боль. Но песня была так хороша, так совпадала с его настроением, что он купил диск и с мазохистским наслаждением слушал и слушал её раз за разом, думая о том, что добрый и не по возрасту мудрый отец Пётр на сей раз оказался не прав и что их с Лёлькой дети всё-таки не родятся никогда.

Закрыв за Сергеем дверь, Ольга поёжилась и потёрла лицо руками. Прошлое, которое она старалась забыть и почти забыла, ворвалось в её жизнь так неожиданно и так… – она поискала слово – решительно, да, именно решительно. Даже нахрапом, кавалеристским наскоком. И теперь ей было и горько, и сладко одновременно.

А ведь ей казалось, что она крепко-накрепко заперла дверь в это самое прошлое. Но стоило появиться Серёже, как воспоминания, от которых замирало её глупое сердце, роем налетели, навалились на эту самую дверь, и она дрогнула и разлетелась в щепки. И теперь кажется, что и не было этих долгих девяти лет, а всё произошло вчера.

Но надо не вспоминать, а думать, действовать! Потому что в жизни её явно происходит что-то нехорошее. Но вот кто этому причиной?.. И тут вдруг она поняла, что теперь не одна. Как там сказал Серёжа? «Лёль, ты можешь думать обо мне всё, что хочешь, но бросить тебя одну вот сейчас я никак не могу. Ты же знаешь, я друзей в беде не бросаю». Она знала, конечно, знала. Только вот вся беда в том, что совсем не хотела, чтобы он был ей другом. Вернее, только другом.

Ох, как тяжело было самой себе признаваться в том, что бывший муж её, как выяснилось, по-прежнему оставался самым близким, родным и понимающим человеком. Но наедине с собой она старалась быть честной.

Больше всего Ольга хотела бы, чтобы Серёжа сейчас был рядом, сидел вот на этой кухне или хотя бы просто спал по своей привычке на спине, широко разметав руки и ноги. Но он уехал домой. А может быть, у него вообще семья и дети? Столько лет прошло. Разве возможно, чтобы он, такой добрый, умный, светлый, оставался один? Она не спросила его об этом, а он не сказал. Нет, нет… Она же видела его машину, ехала в ней. У семейных людей в салоне всё по-другому: валяются детские игрушки, забытые перчатки жены или её солнцезащитные очки. И кольца у него не было. Хотя… Это-то точно ни о чём не говорит.

Вздохнув, Ольга посмотрела на календарь, висевший на стене, и тут только вспомнила, что сегодня за день. А ведь с утра она была на службе в храме, как же умудрилась забыть? Она подошла к календарю и поправила покосившийся квадратик, выделявший числа. В нём ясно виднелись две цифры: два и один. Сегодня было двадцать первое сентября. Рождество Пресвятой Богородицы. Как тогда, но только девять лет спустя. Она посмотрела в окно на тёмное небо. Это шанс, Господи? Неужели ты даёшь мне ещё один шанс?

Выехав от Лёльки, из Реутова, Сергей с трудом поборол искушение сразу поехать к Рябининым и вывалить на них новости. Но потом глянул на часы и решительно направился домой.

Он так и не избавился от детской привычки жить всем вместе, семьёй. Да и не хотел избавляться, прекрасно понимая, что семья – это его единственная опора. Средства, слава богу, позволяли купить квартиры себе и – по соседству – младшей, незамужней ещё сестрёнке Вере. Она тоже работала у них с Павлом и очень им помогала. А вот теперь ещё и обосновалась рядом. Старшая сестра Светлана с мужем тоже поселились поблизости. Сергей хотел и родителей перевезти к ним, но мама и отец решительно воспротивились и остались в их старой квартире в Железнодорожном. Мама заявила тогда, что к внукам она прекрасным образом поездит на электричке, благо дети её устроились неподалёку от станции Карачарово. По прямой семь остановок, на восьмой выходить. Так и не уговорили их. Справедливости ради надо сказать, что квартира у родителей была хорошая, а теперь, после ремонта, который там учинили Ясень вместе с сёстрами, и вовсе прекрасная.