…Ружена, не проронив ни слова, собирала Степана в дорогу. Заштопала пиджак, пришила пуговицы на рубашке. Она не поднимала взгляд на Степана, но сердцем чувствовала, как он счастлив, как рад тому, что теперь он снова будет бить фашистов.

Когда отряд уже собрался уходить, Степан подошел к Ружене попрощаться. Он увидел плотно сжатые красивые губы и слезы на щеках.

— Стефан, береги себя… — наконец, прошептала она.

…Юрий в тот день передавал в Центр очередное сообщение.

«В ночь на третье февраля совершена диверсия на заводе в Старом Ранске, производившем корпуса 122-мм снарядов. Взорваны котельная, подстанция».

СОСЕДИ

За окном, совсем рядом, чуть ли не касаясь стекла, качались заиндевелые ветви яблони. Они то становились неподвижными, словно прислушивались к посвистыванию гуляки-ветра, то вдруг начинали дрожать, и тогда Юрию становилось очень жаль одинокое дерево.

В окно был виден весь склон холма, пустынный, с редкими кустиками, выглядывавшими из-под снега. Дальше чернел огромный валун — под ними течет незамерзающий ручеек, — виднелся дом Застеры, окруженный высокими вековыми тополями с шапками вороньих гнезд. У Застеры тоже живут несколько бойцов группы, но сейчас их там нет, ушли на задание. Предвечернее серое небо нависло над Самотином. Еще полчаса — и оно накроет темью все вокруг до самого утра.

Сегодня — праздник, день Красной Армии. На Большой земле уже каждому солдату по чарке выдали, приказы с благодарностью прочитали. Здесь, в отряде, у ребят тоже праздничное настроение, только никакой чарки никто не получил. Что ж, вернемся во Львов или Киев, — тогда отпразднуем. Наверное, это будет скоро: сейчас наши уже всю Восточную Пруссию прошли, гонят фрицев в Силезии.

Ребятам сегодня весело. Собравшись в кружок, шутят, рассказывают забавные истории. Что в этих рассказах правда, а что выдумка — на совести каждого. Денис Кулеш, до блеска надраивший широкие немецкие сапоги и аккуратно причесанный, возится со своим кинжалом: и сюда проникла фронтовая мода делать рукоятки сборные, из разноцветных пластин. А Франтишек Прохазка, первый заводила, на досуге играет на гармошке, корчит забавные рожи.

До Юрия доносятся отдельные слова, обрывки разговора Фаустова и Кадлеца с новым бойцом — с фельдшером Степаном, которого три недели назад подобрал Борис Жижко. Парень уже побывал на задании, держал себя там неплохо. Сейчас он, расчувствовавшись, снова начал рассказывать о тех женщинах, которые спасли его. Капитан, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к теплой печке, раскачивается на табуретке и иногда кивает Степану в ответ, но Юрию кажется, что Фаустов не слушает фельдшера и думает о чем-то своем. Владимир Кадлец в теплой меховой безрукавке, подперев рукой щеку, что-то записывает в тетрадь.

— Обидно, командир, что ничем не мог этих женщин отблагодарить. Только обузой был… — сокрушенно говорит Степан.

В углу комнаты — взрыв смеха. Там Франтишек Прохазка, напялив рваные штаны и взлохматив волосы, изображал немецкого фюрера. Он так свирепо таращил глаза и по-журавлиному шагал по комнате, что вызывал дружный гогот товарищей. Сначала «фюрер» размахивал руками и петушиным голосом кричал «Нах Москау!», потом начал в ожесточении лаять, трясти головой, а закончил собачьим воем и взвизгиванием, убежал в угол, показывая большие дыры в порванных штанах. А потом Прохазка вполне серьезно сказал:

— Ну какой же он ариец, если не может свою собственную тыловую часть прикрыть.

Дружный хохот покрыл слова Франтишека.

Капитан веселыми глазами проводил Прохазку, затем снова повернулся к Степану.

— Значит, хороший человек эта Ружена, возвратился он к прерванному разговору. — Впрочем, ты еще успеешь отблагодарить этих женщин. Для них лучший подарок: быстрее Гитлера добить и закончить войну.

Денис Кулеш поднял голову и спросил:

— А что будет, командир, когда война кончится? Мне кажется, война идет уже сто лет, забыл, как мирно жили…

На минуту задумался капитан.

— Как сказать, Денис. Тихо будет… Ни стрельбы, ни взрывов, ни гула самолетов. Солдат пройдет по земле во весь рост, не крадучись, не пригибаясь… И завтра он будет жив, и послезавтра… Вот это главное.

Юрий улыбнулся, повернулся от окна.

— Тишина — это мало, командир. Я думаю, что, если кончится война, случится что-то необыкновенное.

— Например?

— Видите яблоню за окном? Как только фрица разобьем, она сразу покроется листьями. Ей-богу!

— Придумал, Юрка, — засмеялся Болотин.

— Да что там яблоня! Мы с вами сразу бы другими стали.

— Замечательную бы жизнь начали строить, — задумчиво, не поднимая головы, проговорил Кадлец. — Без фашистов воздух такой чистый станет, как на курорте…

Наступила тишина. Каждый подумал в этот момент о конце войны, о том сказочно прекрасном и таком желанном времени, которое, конечно, скоро, очень скоро должно прийти. Затихнут орудия, смолкнут автоматы и пулеметы. И уйдет отсюда отряд советских воинов-разведчиков, выполнив свой боевой долг. Унесут с собой эти молодые парни-чекисты необычайное, теплое чувство к этим местам, где пришлось столько испытать, к людям, чешским патриотам, которые были с ними в одном строю.

Конечно, много еще придется повидать каждому из бойцов, жизнь будет бросать из стороны в сторону, но в памяти останется неизгладимый след от этих напряженных дней в тылу врага.

В прихожей несколько раз звякнуло. Этот секретный звонок, пристроенный у входной двери, знали только фаустовцы да несколько чехов-подпольщиков.

В дверях появились Жижко и Белов, вернувшиеся с задания.

— Товарищ капитан, новость! Встретили группу наших партизан.

Командир недоверчиво посмотрел на бойцов.

— Что за группа? Откуда она?

— Командует у них майор Мельник. Всего двенадцать человек. Остановились на ночь у Тлустоша, но мы не сказали, где наш отряд.

— Юра! — сказал Фаустов. — Когда у тебя радиосеанс?

— Сегодня ночью.

— Обязательно узнай, что это за группа Мельника.

Встреча с соратниками-партизанами в тылу врага — величайшая радость для того, кто несколько месяцев живет в постоянной опасности, в изнурительном напряжении, в беспрерывных схватках с врагом. Если на фронте солдаты из двух соседних областей величают друг друга земляками, то здесь, в тылу противника, каждый партизан видит в своем соотечественнике родного человека, считает чуть ли не родственником. И чувство одиночества уходит куда-то далеко, и любая операция кажется тогда проще и легче.

Но в тылу живет и другой закон: доверие может быть твердым только после проверки. Вот почему капитан немедленно запросил Центр о группе Мельника.

Из Центра ответили, что группа майора Мельника в количестве 17 человек, действующая от Украинского штаба партизанского движения, была выброшена западнее Праги.

На другой день Фаустов встретился с Мельником и его группой. Это были измученные долгими переходами, голодные, простуженные и больные люди. Сам командир, только что оправившийся после ранения, обросший, изможденный человек, но одетый, как коренной горожанин — в хорошее пальто и шляпу, держался с достоинством старшего офицера. Он рассказывал с оптимизмом и даже некоторым юмором о прошедшем пути, но Фаустов понял, сколько пришлось пережить этим людям за последние три месяца.

Отряд Мельника в количестве семнадцати человек вылетел в гитлеровский тыл в октябре прошлого года. Произошла ошибка при выборе места приземления — прямо на немецкий гарнизон. Гитлеровцы устроили облаву. После перестрелки из семнадцати осталось в живых пятеро. В бою было потеряно ценное снаряжение, взрывчатка, погибли комиссар, многие испытанные бойцы и радисты с рацией. Не имея связи со своим штабом, действуя вслепую, группа Мельника двинулась на восток, ближе к фронту.