Алексей поднял лицо вверх, и вместо исчезнувшего потолка увидел безграничное полотно неба, освещенное багровыми всполохами. Небоскребы городского центра колыхались на ветру, словно зрелые колосья и, кажется, перемещались в пространстве, переползая. Некоторые, впрочем, оставались привычно недвижными, мертвыми останками самих себя.

По небу текли надписи. Разрозненные куски текстов на всех существующих языках. Некоторые строки вспыхивали, словно зарницы, приманивая к себе взгляд. Алексей непроизвольно читал их и узнавал – узнавал все до единой. Даже те, что, казалось, читал впервые. Текста становилось все больше, строки перетекали друг в друга, перемешивая языки, образуя прозрачные многомерные конструкции из смыслов и значений. Спускаясь с неба, они заполняли собой все пространство вокруг своего единственного читателя. Вот уже и девушка, и стол, над которым она парила, превратились в набор букв…

Где-то на краю сознания ему слышался далекий голос Скелета, прерываемого звуковыми помехами. Он становился все тише, погружаясь под наслоения информации. А самого Алексея словно подняло в воздух, куда-то бесконечно высоко (хотя он продолжал ощущать под собой упругость сиденья) – в верхние слои стратосферы. А все вокруг, весь мир простирался под и перед ним, словно необъятный поток. Книга, свиток, бесконечность файлов. Это было удивительно, захватывающе… И невозможно.

В какой-то момент Алексей заметил, что не только все окружающее, но и его одежда начинает рассыпаться на части: состав ткани, химические формулы синтетических соединений… белок, липиды, аминокислоты, роговые пластины – его пальцы с едва слышимым хрустом распались на тонкие ленты полупрозрачных строк и устремились к текстовому полотну Вселенной.

И Леша закричал.

Смирительная рубашка не позволила ему вскочить. Алексей выгнулся, еще раз коротко вскрикнул, словно голосом можно было прогнать кошмар-воспоминание. Перевалившись на бок, он сумел поджать ноги к животу. И, уткнувшись лицом в мягкую стену, тихонько заплакал. На тканевом узоре обивки проступали чуть мерцающие строки разрозненных текстов.

Слова. Слова. Слова… СЛОВА.

Они выплывали из стен, закручивались спиралями на потолке, складывались в объемные тексты и мыслеформы. Слова текли и летели, перемежались друг с другом, объединялись в фразы и предложения, устилали строками пол. Если Алексей закрывал глаза, он все равно видел их негативы на внутренней стороне век. И даже когда удавалось зажмуриться как следует – они начинали шептать.

Никогда тишина не была столь желанной для него. Каждую секунду – если только Леша не лежал под действием препаратов, приносящих временное блаженное безмолвие мира, наполненное созерцанием потолочной пустоты – каждую секунду он слышал сотни чужих голосов. Они кричали и шептали, напевали и проговаривали монотонно. Иногда он узнавал их, иногда ему казалось, что он их знал, иногда это были совершенно незнакомые голоса, но стоило чуть прислушаться и приходило знание, кто говорил и когда.

Скрипнула дверь. Слишком поздно для завтрака, слишком рано для ежедневного обхода, что, впрочем, было неважно. Сразу за скрипом – знакомый голос психиатра:

– А тут у нас отдельный случай, – тяжелый сочувствующий вздох, кажется, ветерком коснулся щеки Алексея.

Но это были лишь слишком близко подкравшиеся строки, поэтому Леша нервно дернулся, силясь их отогнать.

– Этот юноша у нас надолго. Слишком тяжелый случай.

– А что с ним? Почему он в отделении для буйных? Вроде выглядит неопасным, – этот голос Алексею был абсолютно незнаком. И одновременно знаком, как ни один иной голос в этом наполненном шуршащими страницами мире.

– Он опасен скорее для себя. Держим здесь – тут персонал внимательнее.

– Суицидник?

– Да вроде нет. Не больше остальных.

– Можно посмотреть его карту?

– Да, пожалуйста.

Шорох бумаги заставил Алексея сгорбиться, скукожиться, пряча лицо в колени. Связанные смирительной рубашкой руки не могли зажать уши. Алексей начал глухо жужжать, чтобы этим звуком перекрыть все. Благо, вскоре снова раздались живые голоса, хоть Леша и сомневался порой в их реальности.

– Поступил к нам с острым шизофреноподобным расстройством. Сумеречное помраченное сознание, делирий, – вещал психиатр. – Через месяц пребывания был поставлен диагноз шизофрения. Сейчас, как сами можете видеть, находится в пограничном состоянии. Срыв может произойти в любую минуту…

– Пока я вижу только страдающего человека, – голос незнакомца звучал напряжено, разрывал туманную кисею пространства острыми нотами. – Он постоянно в смирительной рубашке?

– Практически.

– Почему?

– Ему так спокойнее.

– Ему? Или вам?

Голос незнакомца едва заметно дрожал, словно он воспринимал дело пациента слишком близко к сердцу.

– Ничего не понимаю. С чего вы взяли шизофрению?

– Ну как же, все симптомы…

– Кататоническое поведение? Психомоторное возбуждение?

– Ну, вы же сами видите. Он ни разу не пошевелился.

– Ему страшно, вот и все. Чем он так напуган?

– Галлюцинациями.

– Он слышит голоса?

– Нет, он их видит.

– Как это?

– Вы у меня спрашиваете?

Иногда Алексей даже жалел о том, что учился не на психиатра и понимал далеко не все, что говорили при нем врачи. Хотя стоило чуть напрячься и разрозненные слова услужливо выстраивались в страницы психотерапевтических учебников – можно было читать прямо на стене. Но Алексей редко находил в себе силы управлять галлюцинациями.

– Ох, а с чего все началось? Тут ничего не написано, – снова зашелестели страницы, снова голос дрожал, почти срывался.

– По словам родных, все произошло слишком быстро. Никто ничего не знает.

– Но вы же с ним беседовали, проводили анализы. Он принимал наркотики? Пил?

– Все анализы отрицательные. Никаких наркотиков, по крайней мере за последний год. Алкоголь в разумных дозах. Поступил к нам трезвым. Да и отзывы о нем были только самые положительные. Абсолютно нормальный внешне индивид. Учился, подрабатывал… а теперь, сами видите – абулия, алогия, апатия, шизофренический делирий, дезорганизованное поведение. Был нормальный человек…

Психиатр вздохнул с жалостью. От этого звука у Алексея начали мокнуть ресницы и свербеть в носу.

– Наследственность? – казалось, незнакомец искал не причину, а оправдание Лешиной беды.

– Нет. Вся родня в полном порядке. Для них это стало шоком. Такая трагедия…

– Но что-то ведь должно было послужить катализатором? Депрессия, стресс. Черепно-мозговая.

– Да, по словам матери, несколько месяцев назад его избили на улице. Но там не было ничего серьезного. Полежал в больничке немного, выписался и все было хорошо.

– Ничего не понимаю… Может это стресс. Но что могло случиться…

– Вы так остро реагируете, – наконец-то заметил психиатр. – Вы знакомы с этим молодым человеком?

– Что? Я? Нет, я его впервые вижу, – ложь окрасилась кислотно-зеленым и чуть подсветилась по краям.

Почему-то Алексей был рад тому, что его лечащий врач не мог этого видеть и разоблачить незнакомца. Но почему тот врал? То есть… они на самом деле были знакомы?

Леша заставил себя поднять голову, выпрямиться и взглянуть на двух мужчин в белых халатах, беседующих о нем, словно о предмете интерьера. Грузный психиатр в этот момент как раз протирал очки, кажущиеся слишком хрупкими в его руках. Он не заметил перемены в позе пациента. Зато заметил другой – высокий сероглазый молодой мужчина с красивым лицом и длинными светлыми волосами, завязанными в аккуратный хвост. Под белым халатом просматривалась элегантная рубашка приятного голубого оттенка. Галстук, запонки. Незнакомец осторожно улыбнулся:

– Здравствуйте, Алексей. Прошу прощения, что потревожил.

Алексей молчал, силясь понять, где он мог встречать этого красивого человека с такими бархатистыми интонациями и теплым взглядом. Он определенно его где-то видел, если, конечно, ему опять все это не грезилось.