Дверь справа от прилавка медленно отворилась, и в тесной комнатке магазина появилась маленькая сгорбленная старушка лет семидесяти. Впрочем, Соня лишь весьма приблизительно могла определить возраст – сетчатые, точно паутина, морщины, берегли тайну своей хозяйки. Как вуаль они умело скрывали прошлое и настоящее.

«Я останусь здесь…», – угадала Соня и сделала попытку прочувствовать: добрая перед ней женщина или злая. Но во внешности старушки было слишком много противоречий, мешающих узнать правду. Простая опрятная светлая одежда, чепец в мелких цветочках рисунка… Но крючковатый нос, почти спрятанные под нависшими веками бегающие глазки, дрожащий подбородок… Кажется, гневно дрожащий. И абсолютное спокойствие в движениях. А еще туфли… Загадочные и уж точно дорогие. Из зеленого бархата, с блестящими пряжками, усыпанными разноцветными камушками, и широкими атласными лентами, завязанными на тонких щиколотках крест-накрест. Длина юбки позволяла увидеть туфли, будто пожилая владелица магазина хотела показать их всему миру.

– Вечер добрый, – тихо и немного скрипуче произнесла старушка, не глядя на Прохора. Ее внимание было приковано к Соне. – Больно худая и синяя… Нездорова что ли? – уточнила она резко.

– Здорова! По городу бегает с утра до ночи! Пусть споет, ты же певунью просила.

– А ну спой, деточка. – Старушка подошла к Соне совсем близко и прищурилась, отчего глаза превратились в две тонкие щелочки. – Выбери песню протяжную и медовую, тогда я смогу лучше оценить твой талант, – добавила она с усмешкой, продемонстрировав при этом отсутствие верхнего зуба. Остальные же зубы, как ни странно, были ровные и крепкие.

– Пой, – требовательно произнес Прохор и слегка толкнул Соню в спину.

Это был еще один шанс воспользоваться советом Лешки и спастись, но старушка смотрела так пристально, что заныла спина, и против воли слова вырвались из души и полетели вдоль полок к окну. Туда, где виднелась улица, где жила свобода.

– Я сплету, сплету веночек из трав, к речке быстрой босая пойду… – пела Соня, еле сдерживая слезы. Лоб вспотел, пальцы сжались в кулаки, в глазах потемнело и срочно потребовалось хоть что-то, способное отвлечь от мучительных переживаний и спасти. Стараясь убежать от взгляда старушки, Соня чуть повернула голову влево и увидела невысокую клетку с закругленными углами, в которой сидела оранжевая птичка со странным хохолком на голове. – Ты плыви, плыви веночек из трав к милому, к милому моему… – Птичка ловко прыгнула на соседнюю ветку, замерла, вытянула голову и вдруг подхватила пение Сони, да так умело, переливисто и звонко, что дух захватило.

– Я беру ее, – раздался тихий, но уверенный голос старушки. – Деньги отдам сразу, и не вздумай возвращаться за девчонкой. Она теперь моя.

Трудно чувствовать себя комфортно на чужой территории, и я дала себе час на привыкание. Сначала небольшая экскурсия по комнатам, затем чай с ванильным зефиром и шоколадкой, а уж потом можно развалиться с книгой на каком-нибудь диване и торжественно объявить начало каникул.

Я бодрилась, стараясь не признаваться в том, что мне уже мерещатся странные скрипы, и вроде где-то капает вода… Или тоже кажется?

– Пожалуйста, спой еще, – попросила я оранжевого кенара, но он в ответ промолчал. Маленькие глазки-бусинки смотрели внимательно, и я постаралась не делать резких движений, чтобы не напугать птицу. – Ладно, я не настаиваю, думаю, мы подружились бы гораздо быстрее, если бы я знала твое имя, но увы. Так… проверим… корм у тебя есть… Кстати, мне еще надо отыскать цветы, я обещала их поливать. Знаешь, если бы я была археологом, то, пожалуй, никого бы не заводила. Это все же ответственность. Наверное, я кажусь тебе занудой, но… Честно говоря, мне совсем не хочется быть похожей на отца, впрочем, ты не поймешь, о чем я. Или поймешь, потому что тебя тоже часто бросают. – Я огляделась, но ни на подоконнике, ни на комоде, ни на шкафу цветов не обнаружила, скорее всего, они находились в другой комнате. – Что ж, начнем обход моих новых владений…

Захватив в коридоре пакеты с продуктами, я устремилась в кухню. Кухня – это то сказочное место, где всегда тепло и уютно, где часто пахнет пирогами (если, конечно, у вас есть замечательная бабушка, которая их мастерски печет). На мгновение мне нестерпимо захотелось оказаться дома, и, наверное, я погрузилась бы в печаль минут на двадцать, если бы не увидела на подоконнике в самом обыкновенном коричневом горшке… кактус. Высокий, тощий, напоминающий обглоданную собакой палку.

– А вот и цветок, – выдохнула я, опуская пакеты на пол. – Нда… Без меня он бы точно загнулся. Всем же известно, что кактусы – растения весьма прихотливые.

Разобрав сумки, я нажала кнопку чайника, села на стул и вытянула ноги. Чувства менялись, по душе разливалось тепло, и очень хотелось задержать его, чтобы минусы моего положения окончательно и бесповоротно стерлись. Я свободна. От всех и от всего. Где-то там, за окном, несутся автобусы и машины, мелькает мир взрослых, а здесь… Бледно голубые стены, серые шкафчики с серебристыми матовыми ручками, люстра, похожая на половину большого футбольного мяча, ножи в подставке, темно-синяя сковородка на плите, серое клетчатое полотенце на крючке, банка кофе…

«Очень тебя люблю. У меня все отлично», – быстро написала я бабушке и положила мобильник на край стола. Дожидаться чайника я не стала, острое желание обследовать все, подтолкнуло меня к решительным действиям.

Открыв дверь второй комнаты, я включила свет и огляделась. Конечно, отправляясь в командировку, Матвей не думал о том, что в его квартире вскоре окажется незнакомая четырнадцатилетняя особа, которой ни с того ни с сего захочется сунуть нос в чужую жизнь. Быть может, он бы застелил кровать, убрал с письменного стола горку фантиков, поднял бы с пола носки. Я бы не сказала, что здесь царил беспорядок, вовсе нет, но создавалось впечатление, будто хозяин квартиры не уехал в дальние дали, а вышел минут на пятнадцать в соседний магазин за хлебом. И я почувствовала сразу – именно эта комната является особым личным пространством Матвея, где его устраивает абсолютно все: и мягкий ворсистый ковер цвета слоновой кости, и широкое кожаное кресло, и плотные фиолетово-черные шторы, и старомодный светильник на прикроватной тумбочке, и огромный тончайший телевизор на стене.

Медленно двинувшись по периметру комнаты, я коснулась зеркальной дверцы шкафа, корешка одной из книг на полке, круглого будильника, остановившего свой ход (а может, остановившего время, почему бы и нет?), и замерла около стула. На его спинке небрежно висела белая рубашка. Если бы меня спросили, какие цвета ассоциируются с археологией, я бы выбрала черный, коричневый, темно-серый, болотный… Но только не белый! Профессия же оставляет отпечаток на характере и привычках человека. Искатели древностей слишком много дней проводят на раскопках, они должны отдавать предпочтение темной немаркой одежде.

Я уже хотела отправиться дальше, но почему-то притормозила, взяла рубашку и поднесла ее ближе к лицу. Настойчивый аромат мужского парфюма влетел в нос, и я быстро опустила руки, чувствуя непонятное волнение в груди. Ощущение, будто за мной кто-то наблюдает, обожгло спину, я резко обернулась, вздохнула и усмехнулась. Какая глупость… Я одна в квартире, если не считать оранжевого кенара и тощий кактус.

Стол был почти пуст. Черная настольная лампа, черная подставка с одним карандашом и двумя ручками, ноутбук, какие-то бумажки… В углу стеклом вниз небрежно лежала фоторамка, и мой взгляд сразу прилип к ней, что было вполне объяснимо. Стол чистый, а вокруг фоторамки и на ней самой – обыкновенная пыль, будто эта часть столешницы застряла в прошлом.

«Матвей положил ее так, или даже швырнул и теперь не хочет прикасаться… Да. Возможно».

Медленно протянув руку, даже не борясь с любопытством, я сделала одну попытку угадать, что увижу, но мысли смешались, не предложив ничего интересного.