Когда мы возвращались домой, сестра поделилась секретом. Своим Самым Большим Секретом. Он заключался в том, что прошлой осенью она начала писать рассказ. Только она его не дописала. Я спросил, почему, и она ответила, что это мечты, а о них не следует знать посторонним. Но зачем тогда дописывать, если потом не будешь давать никому читать?

Я мог бы много чего сказать в ответ, чтобы приободрить её, попытаться убедить дописать рассказ, но решил отложить литературную беседу на другой раз. Мне почему-то подумалось, что ей бывает очень одиноко. Что-то такое в её интонации промелькнуло, что мне это показалось более важным. Поэтому я спросил:

— А друзья у тебя есть?

— Есть. Лесли.

— Лесли — это мальчик или девочка?

Сестра прыснула. Она вообще была очень смешлива.

— Лесли — мой кузен. Это тот парень, которого мы встретили. Ты еще спросил, что за тип.

Я остолбенел.

— А почему же ты...

Я имел в виду, почему она не представила его как родственника — в том числе, кстати, и моего тоже.

— Да ну его, — отмахнулась Хельга. — Временами он зануда. И командует.

«Видимо, сегодня как раз такой день», — подумал я. Я уже понял, что сестра не любит, когда ею кто-то пытается командовать. Впрочем, любопытно было бы взглянуть, как этот Лесли вздумал бы командовать при мне.

— А сколько ему лет?

— Семнадцать.

Таким образом, вопрос с долговязым ухажером был более или менее утрясен. Раз это родственник, то мама, вероятно, в курсе, и не моего ума это дело.

Я еще пару раз приезжал к ним в гости, а потом взял сестру с собой на литературно-поэтический вечер, который устраивали в Лондоне мои друзья.

Помню, как мы возвращались поздно вечером, и Хельга долго молчала, задумавшись, а потом стала расспрашивать меня об Аллене Гинзберге и Джеке Керуаке. Я пообещал прислать ей «Бродяг дхармы» — у меня был экземпляр с автографом автора. Фред, страстный поклонник Керуака и дзен-буддизма, тоже был с нами и поведал ей много такого, о чем она, судя по всему, слышала впервые. Она смотрела на нас во все глаза, а мы, естественно, наперебой красовались перед ней, демонстрируя свою эрудицию и изливая на неё потоки красноречия.

«…в фантазиях страдает,

пока не рождена

в человеке…»²

Мы стояли напротив музея Виктории и Альберта и долго спорили о смысле слов. Потом мы пошли в сторону Слоун-сквер и там провели не менее часа в оживленной дискуссии; кажется, я что-то читал вслух, забравшись для этого на скамейку и приняв вдохновенную позу. Метро уже закрылось, и мы отправились к моему приятелю Стиву, который жил в том районе. У Стива были гости, и среди них — женщина, которую звали Тонья. Она была знакома с Гинзбергом и Керуаком. Хельга слушала её, затаив дыхание.

Потом я вернулся в Америку, но в течение следующего года получал весточки с исторической родины. Сестра мне довольно часто писала, и я ей тоже, даже если бывал сильно занят. Время от времени я старался пополнять её музыкальную коллекцию, посылая пластинки по почте.

Вскоре я перебрался в Лос-Анджелес, принялся сочинять свой первый роман, и у меня почти не оставалось времени на письма и даже на звонки в Англию. Я и отцу-то в Нью-Йорк в то время звонил не слишком часто.

Примерно тогда от сестры пришло письмо, где она впервые подписалась как «Хельга». Но я не обратил на это должного внимания.

***

Во второй раз я увидел сестру, когда совсем этого не ожидал.

Я тогда жил в Калифорнии. Как-то летним вечером, спустя чуть больше года после моего визита в Англию, я сидел в кафе и ждал Роуз. С некоторых пор у меня с ней начали портиться отношения — по моей вине, не спорю, потому что в последнее время я слишком много внимания уделял своим делам. В тот вечер я пригласил её на свидание. Через несколько дней я собирался ехать в Лондон и считал, что до моего отъезда нам с Роуз необходимо встретиться и решить накопившиеся разногласия.

Роуз опаздывала, я сидел и смотрел в окно. Солнце собиралось садиться.

На улице появилась компания хиппи. Эта компания мне не понравилась. Я вообще в то время был изрядным снобом — во-первых, я недавно окончил престижный университет, а во-вторых, наркотики и свободная любовь, которую проповедовали хиппи, не привлекали меня, равно как и их бродячая жизнь. Я отвел от них взгляд и стал смотреть на стену, крашеную желтой краской.

И в этот самый момент я очень ярко увидел свою сестру. Её образ возник в моей голове, но это было не воспоминание.

Выглядела она очень странно. Она словно была из той же компании, которая только что мимо меня прошла по улице. Она была одета так же, как они, и столь же сильно запылилась её одежда. Она была совсем другая, чем я её помнил.

Почему-то я подумал, что должен что-то сделать — если я промедлю еще хоть секунду, то больше не увижу её никогда. Это было какое-то наваждение.

Я шепотом спросил:

— Хельга?

И это было первый раз, когда я её так назвал (и почему я это сделал, я в тот момент не знал).

Я услышал в ответ:

— Твоя девушка не придет, ты ждешь напрасно.

Это был голос моей сестры, только очень усталый. Звучал он в моей голове, но так, словно это было наяву.

— Откуда ты знаешь? — спросил я по-прежнему шепотом.

— Знаю. Но это постепенно уходит из меня, и скоро я буду знать не больше, чем ты. Уже скоро...

Наваждение прошло так же резко, как и наступило. Я перестал её видеть и бросился к телефону, чтобы позвонить Роуз.

Действительно, Роуз была дома и вовсе не собиралась на свидание со мной. Я просто отметил для себя этот факт, потому что мне в тот момент было не до обид. Я постарался объяснить ей, что хорошо к ней отношусь и на днях обязательно позвоню.

Вернувшись домой, я набрал номер мамы. После краткого обмена последними новостями я решился спросить, как дела у сестры. Разумеется, я не стал рассказывать о своем видении в кафе.

— Льюис, даже и не знаю, как тебе сказать, — ответила мама. — Она очень изменилась за последний год. Мне стало её трудно понимать. Вроде бы все в порядке, но...

— Я могу с ней поговорить?

— Она сейчас в отъезде.

Сердце у меня заколотилось, как бешеное.

— Где она, мама? — чуть не завопил я, но всё же сдержался.

— Она с друзьями поехала в Уэльс. Там у них какое-то мероприятие.

— Что за друзья? Какое мероприятие?

— Какие-то духовные практики. Какой-то гуру.

— Гуру?

— Знаешь, это теперь так популярно у молодежи... Разве она не писала тебе про эти свои увлечения? Это началось после того, как твой друг Фред привез ей флейту из Индии.

Тут я вспомнил: Хельга мне действительно писала про флейту — что собирается искать учителя. Но я полагал, что она имела в виду кого-то, кто научит её играть. Не шло речи ни о каких духовных практиках, я точно помнил.

— Давно она там? И когда вернется? — спросил я.

— Мы ждем её домой в конце недели. Она звонила оттуда, сказала, что все нормально. Но мне неспокойно...

И тут я понял, что у мамы дрожит голос.

Через три дня я сидел в аэропорту, ожидая, когда объявят мой рейс. В Нью-Йорке у меня было очень мало времени, но в последний момент я успел заскочить в сувенирную лавку — сам не знаю, почему меня туда ноги понесли.

ЖРИЦА СУМЕРЕК: ДЮНЫ

Первое, что я помню — соленый песок на губах.

Песчаный берег на моих глазах обретал реальность; туман, принесший меня сюда, уходил. Я начала видеть деревья — это были сосны. И высокая трава вдоль кромки дюны — ею кончался песок.

Я оглянулась — позади была голубая равнина, над которой гулял ветер. Я не сразу поняла, что это море.

Ветер дул мне в лицо, трава сгибалась под властью ветра, и никого не было на много миль вокруг.

Именно так я всегда и хотела.

Потом был закат и ночной дождь. Я пряталась от дождя под деревьями, но все равно вымокла насквозь. Кажется, именно тогда я впервые задумалась об огне.