Кэтрин и Бет невольно переглянулись – очевидно, подобные мысли никогда не приходили в голову ни одной из них. Кэти тут же подумалось, что можно продолжить свой сон и наяву нарисовать свой портрет – перед ней расставлено несколько зеркал, и в каждом отражается другая Кэтрин. Ей лишь недавно исполнилось восемнадцать лет, но в ее отражениях уже найдется место и отчаянию, и позору, и самодовольству… Вот только красота ее подводит, прячется под злосчастными округлостями, да и счастье оставило ее однажды, на пороге взросления, да так пока и не вернулось…
– Так вот, если позволите, дорогие мои, я продолжу, чтоб поскорей закончить. Не очень-то мне хочется говорить о Роуз Тармонт и ее семье. Арчибальда она не любила, а он как будто нарочно делал все, чтоб еще больше разозлить ее. Вам не подобает слушать подобные истории, да и Арчи не стоит того, чтоб рассказывать о его похождениях. А вот младшего сына Роуз обожала. Он был таким же тихим и послушным, как и его отец, и женился на подходящей девушке. Соседи говорили, что Роуз помыкала сыном и невесткой так же, как и прислугой, но была по-своему добра к ним, часто дарила подарки и обращалась ласково, лишь бы только ни один из них ей не перечил.
– Вы часто виделись с Тармонтами? – не удержалась Кэтрин от вопроса. – Ваши семьи дружили?
– Трудно было дружить с Роуз, – пожала плечами миссис Дримлейн. – Ее высокомерие и лишенные изящества манеры никак не сочетались с ее красотой. Но порой она вызывала мое восхищение своими резкими, но точными высказываниями. Я часто думала о некоторых людях то же, что и она, но не могла позволить себе высказать это вслух. Это с годами я приобрела необходимую смелость и решительность… Да, думаю, сейчас мы могли бы подружиться с Роуз Тармонт, а тогда большинство соседей терпело ее присутствие на балах и званых обедах. А потом ее сын и невестка умерли, и безутешная мать погрузилась в глубокий траур. К Тармонтам почти никто не ездил, Роуз не принимала праздных гостей, явившихся выразить лицемерное сострадание. Но об этом я лишь слышала от собственных знакомых – я уже уехала из своего дома, когда случилось это несчастье.
– И она так и не приняла старшего сына! – Кэтрин опять подумала о матери, отославшей ее из дома за единственный проступок.
– Сама Роуз не сильно распространялась об этом. – Миссис Дримлейн переплетала искривленные артритом пальцы, глядя в некоторой задумчивости, как играют в перстнях лучи заходящего солнца. – Все слухи распространяла прислуга – в одном из домов служила дочь дворецкого Тармонтов, в другой устроился кучером сын кухарки… Насколько мы поняли, Арчибальд требовал вернуть ему права наследника, но его выкрики услышали лишь слуги – Роуз не стала даже разговаривать с сыном. Он снова исчез, и в следующий раз о нем, насколько я понимаю, заговорили уже после убийства Роуз.
– Но как же он жил все эти годы? По вашим рассказам трудно представить, чтобы он занялся каким-нибудь делом! – Кэтрин не могла сочувствовать неизвестному ей порочному Арчибальду, но все же жестокость его матери казалась ей не менее отвратительной, чем его пороки.
– Кое-что он получил после смерти отца – наследство от бабушки или тетушки. Да и сам Тармонт оставил ему что-то, Роуз не смогла лишить Арчи всего. А уже после ее смерти поверенные обнаружили пропажу крупной суммы, причем один из этих людей исчез. Полиция выяснила, что средства были переведены некоему лицу с инициалами А.Т. Должно быть, Арчи как-то подкупил этого поверенного и сумел заполучить часть своего отобранного наследства, прежде чем полиция смогла бы его разыскать.
– Вероятно, он сменил имя и внешность, – пробормотала Кэти, вспомнив одного из своих недавних знакомых – вора и мошенника, который проживал в «Охотниках и свинье» в обличье благообразного старичка мистера Тауба.
– Несомненно, иначе его кто-нибудь да узнал бы. Самым разумным с его стороны было сбежать на континент. Ради спокойствия его племянниц будем надеяться, что он именно так и сделал…
Все три дамы могли бы посидеть и поболтать о Тармонтах еще, если бы горничная не пришла за Кэтрин – кто-то из постояльцев внизу требовал ее внимания. А Бетси решила, что жара уже спала настолько, что можно отправляться домой, проследить за тем, как готовится ужин для ее дорогого Джона.
Глава 4
Четыре дня спустя миссис Лофтли, несмотря на жару нарядившаяся в свое лучшее платье из плотного серебристого шелка с дорогими кремовыми кружевами, встречала в холле почетных гостей. Кэтрин тоже уделила своему туалету больше внимания, нежели обычно, – ей не хотелось чем-либо опозорить тетушку перед Синглтонами. Хоть они и не были герцогами или графами, их продолжительное пребывание в «Охотниках и свинье» обещало мистеру и миссис Лофтли весьма существенную выгоду. В душе миссис Лофтли молилась о том, чтобы ремонт в доме Тармонтов тянулся как можно дольше. Джон Харт, заезжавший в поместье присмотреть за своими возчиками, доставлявшими строительные материалы, заверил ее, что всего за пять лет дом пришел в состояние, совершенно неподходящее для свадебного приема. Пожалуй, тремя неделями тут не обойтись, и молодоженам придется остаться в «Охотниках и свинье» и после свадьбы. А если еще они пожелают устроить обед или хотя бы свадебный завтрак… Да, миссис Лофтли не стоило жалеть свое самое нарядное платье ради таких гостей!
Экипаж Синглтонов прибыл в самое неудачное время – как раз перед прибытием дилижанса. В холле собрались постояльцы, стремившиеся покинуть Кромберри. Лавочник и его жена, пожилой викарий с помощником и необъятная дама в фиолетовом платье – вдова владельца похоронной конторы. Дилижанс задерживался, и их ожидание становилось все более нетерпеливым, особенно громко высказывалась о нынешних порядках полная дама. Отчасти их нетерпение удовлетворило зрелище появления почетных гостей, явившихся, надо же, в собственном экипаже!
Мистер Синглтон одышливо пыхтел, ему явно не терпелось добраться до своей комнаты и снять тяжелые дорожные башмаки, миссис Синглтон неодобрительно поглядывала в сторону шумной компании отъезжающих, слегка сжав тонкие губы, обе мисс Тармонт то прислушивались к тому, что говорила им миссис Лофтли, то бесцеремонно оглядывались по сторонам. А Кэтрин из-за своей конторки рассматривала их всех, вместе и поочередно.
Мистер Синглтон выглядел добродушным дядюшкой, со своим красным носом и припухшими глазками, не уступая мистеру Лофтли полнотой и улыбчивостью, но улыбка его была равнодушной, а глазки оставались холодными. Миссис Синглтон оказалась такой же худощавой, как тетушка Мэриан, и Кэтрин сдержала улыбку, представив себе, что эти две пары как будто являются отражениями друг друга. Только одним повезло владеть большим капиталом, а вторым приходилось угождать первым, чтобы заработать хотя бы небольшое состояние, призванное обеспечить их старость.
Миссис Синглтон улыбалась с притворным радушием, ее слащавые манеры и какой-то змеиный взгляд, стремительно скользивший по холлу и не задерживающийся ни на чем подолгу, сразу пришлись не по душе Кэти. Девушка слегка повернула голову, чтобы получше видеть мисс Тармонт и при этом не казаться чрезмерно любопытной.
Хелен Тармонт, высокая и стройная, не смогла бы прослыть красавицей даже в самом невзыскательном обществе. Тяжелой формы нос, густые брови над темно-серыми глазами и широкие скулы делали ее лицо простоватым, но весь облик выражал уверенность в том, что она везде будет на своем месте. Ее зеленое платье в тонкую белую полоску выглядело слишком модным для Кромберри, и Кэтрин невольно еще сильнее выпрямила спину, чтобы казаться стройнее. Увы, рядом с Хелен Тармонт она будет смотреться как круглобокий чайник возле тонкого хрустального графина.
Оставалась еще Оливия, и Кэти, в надежде на то, что хотя бы один из гостей ей понравится, взглянула на младшую мисс Тармонт. Похоже, из двоих сестер именно эта унаследовала невероятную красоту своей бабки. Оливия была почти одного роста с сестрой, а ведь ей еще, кажется, не исполнилось тринадцати! Девочка была одета в скромное голубое платье, рыжеватые волосы, светлее, чем у сестры, заплетены в косы, но тонкие темно-коричневые брови идеально приподнимались над яркими синими глазами, аккуратный прямой нос обещал и в будущем оставаться в рамках классических пропорций, а милые ямочки на щеках смягчали его строгость. Сестра что-то сказала Оливии, и юная леди вздрогнула и обернулась так стремительно, что Кэтрин испытала зависть. Сама она двигалась с некоторой грацией, свойственной полным людям, но при этом отчаянно завидовала тем, кто обладал природной легкостью и быстротой в движениях.
