– Нет. – Услышанное убило Глеба.

Он безнадёжно протянул скреплённые листы бумаги. Жирные пальцы корифея распахнули листы как женские платья.

– Разве это не мультфильм «Приключения сперматозоида»?

Обида залила Глеба, и он выхватил сценарий. Странную вещь он понял, спускаясь на эскалаторе. Больше всего расстроило, что придуманная фрау не оживёт.

В телевизоре умничал Собчан, отважный Д’Артаньян перестройки. Все за одного три мушкетёра Чурбанс, Почемук и Шахрань. На другом канале олигарх Деризадка и культуролог Записец щурились на студенток. Глеб переключил на фильм, где в главной роли Ян Царапник с лицом несчастной жабы. Кино прервала реклама кандидата в президенты Марта Шахуя.

Что за странные имена, твою мать? Почему командиры прошлого звучали благостно? На трибуну поднимались Брежнев, Андропов, Гришин, Громыко, Кириленко, Мазуров, Пельше, Подгорный и Полянский. Неблагозвучие правящих имён порождает неблагополучие страны или наоборот?

Глеб переключил канал и ужаснулся инкубаторам: как можно животными и птицами набивать клетки! Они не биомасса, а божьи существа, и до назначенной смерти должны жить счастливо. Счастливые коровы с курами должны заполнить луга. Может, тогда вернутся благозвучные имена руководителей. А пока животные – биомасса, народ – такая же биомасса для корявой элиты.

– Ну? Что молчите? – уставился Рывкин на Годунову.

– Вы про талмудизм?

Он сунул газету женщине в лицо.

– Что это, по-вашему?

– Я никуда не писала! – Годунова недоумённо подняла брови.

Марк Владиленович оглянулся на Асеева.

– Не понимает или включила дурочку? – Не получив ответа, Рывкин продолжил: – Не понимать одно, а дурочку изображать не позволим! Отвечайте, я доступно выразился?

У Годуновой прыгнуло давление, она округлила глаза. Рука напряглась дать по морде. Луковский в выглаженном костюме на фоне габаритного Асеева напоминал озабоченного школьника. Что им надо?

– Не стройте глазки, здесь не дом отдыха! – повысил тон Рывкин.

Сучок! Лень вставать с кресла….

Два трёхэтажных здания НИИ лекарств и ядов имени Майрановского соединял кирпичный переход. У наружного здания колонны, лепные потолки и косметический ремонт. Здесь администрация и плановый отдел, остальные помещения сданы в аренду. Второй корпус занят лабораториями, в коридорах ящики с оборудованием, скрипит грузовой лифт, из комнаты поглядывает электрик. Приёмная Асеева на втором этаже отделана по европейскому стандарту. Когда, строго цокая каблуками, вошла плановичка Годунова, учёные поглядели одобрительно. «С возвращением, Марк Владиленович!» А что теперь происходит?

– Меня вызвали для оскорблений?

– Вы не вызваны, а приглашены на деликатное мероприятие! – торжественно уточнил Асеев.

– Кто, наконец, жил в Сибири? – жёстко, не боясь женских слёз, потребовал Рывкин.

Не утихомирился, сучок.

– Ленин! – рассердилась Годунова.

Марк Владиленович снова оглянулся:

– Она издевается! Вы, Годунова, откуда приехали?

– Из Сибири.

Рывкин приблизился и навис, заглядывая под блузку. Ладонь женщины тяжело шмякнула учёную физиономию. Давление пришло в норму, а Рывкин отпрыгнул на расстояние.

– Значит, признаёте? – упрямо потряс газетой.

В начале совещания Рывкин демонстрировал обведённую фломастером статью. Юбилей Казнадеева, огромная эрудиция и глубина знаний, иностранная награда, сильная незаурядная личность, знаменитый эксперимент, темперамент проповедника, зубр классической медицины, космофизик, исследователь здорового человека. Ну и что?

Последовал комментарий Асеева, придавившего ладонями плоскость длинного стола:

– Речь о конкуренции в науке!

Оказывается, академик уплывает вдаль, а мы посматриваем вслед. Не преодолели талмудизм и начётничество. Он надеется, присутствующим не надо объяснять? Годунова скромно просит объяснить.

– Неспособность отрицать собственные догмы. Отрыв от реальности. Нежелание вникать в существо дела.

Она слушала внимательно, спина прямая, попа на краю кресла. И вдруг Рывкин замахнулся газетой, как на муху. С этого началось.

– Признаёте, что муж знает Казнадеева?

– Знает, – удивилась Годунова, – и что?

Рывкин снял пиджак и засучил рукава. Женщина ленивой пантерой наблюдала тощие руки учёного.

– Мне поручено спрашивать, а не вам, – сжал Рывкин костлявые кулаки. – Где работал муж? Быстро!

– В Сибгидро.

Рывкин выпучился поверх очков.

– Где ещё? Быстро!

– Не помню…

– В медицине? Быстро!

– Да. На термографе.

– У Казнадеева? Быстро!

– Наверное. Да.

Учёные переглянулись.

– Ваш муж обосновал факт и обстоятельства смерти известного мертвеца психологическими особенностями. Он гений? Или нахватался? Быстро!

Эти двое находят радость в пустой болтовне?

– Не гений точно! Хотя и обозвал нищей духом.

Дребезжащий смех Рывкина оборвался от каменного взгляда Асеева.

Замдиректора выступил крайне серьёзно.

– Руководство института приняло решение бросить научные силы на преждевременную смерть. И не мы одни. В Питере тему разрабатывает иностранный фонд. Оглядываемся на Сибирь, у Казнадеева лучшая в мире выживаемость. Но не сдвинуть лежачий камень. Надо окольным путём разузнать, как он это делает? И опробовать на своих. Вон электрик, почему жив? И укрепить выживаемость в эксперименте ДОЗ-120. Не дай бог, опять долгожитель умрёт!

– Вспоминайте! – сменил Асеева Рывкин. – Таблицу смерти у мужа видели? Или шаблоны гибели? Накладываешь на электрика, почему током не убило?

Годунова взволновалась и черкнула ручкой в служебном блокноте. Они хотят, чтобы ответственность за великий эксперимент легла на неё сверху. И побудила выведать через мужа секреты Казнадеева.

Почему же Асеев подчёркнуто нейтрален и отстранён, а Рывкин хамит? Думают, честная Маша будет плакать от счастья? Годунова прищурилась на выкаченные глаза замдиректора:

– Оскорбительный тон в отношении меня – ваша идея?

Извинительно поднялась каменная ладонь:

– Марк Владиленович, действительно. Годунова верстает годовой план и помогать науке не обязана. Это бонус, который мы просим.

– Да я что? Конечно! – Рывкин опустил рукава и застегнул пуговицы.

Годунова молчала. Рывкин приподнял зад от кресла и наклонился вперёд:

– Мадам! Виноват, погорячился.

Запоздал с галантностью, сучок. Годунова демонстративно отвернулась, опёршись локтями на подоконник. За окном виднелся уютный дворик между зданиями и одноэтажной котельной. На скамейке курил электрик. А ведь было в прошлой жизни что-то необычное, относящееся к смерти.

– Маски припоминаю.

– Какие? Кислородные? – вздрогнули, как лошади, учёные.

– Нет, простые. Надевают тяжёлым больным, чтобы выжили.

– Ничего себе! А подробнее?

– На фото больничная палата, все в масках. Карнавал и фильм ужасов.

– Почему молчали? – схватился за шевелюру Рывкин. – Это Мексика. А маски разрисованы?

Про рисунки не помнила. Однако, как их зацепило! Оба напряжены, ни тени юмора.

– Сову видно по полёту! – Рывкин погрозил окну кулаком. – Ну, держись, экспериментатор над людьми! Испытывал на больных всё подряд? Деревенских ведьм тащил с электрички? Алтайских шаманов заставил бить в бубен? Докопался до Мексики, а нам кукиш? Нет! Тратил народные деньги – подавай результат! Долой скрытую власть!

Марк Владиленович смолк и побледнел. Не стал продолжать, а схватился за живот и выбежал.

– По традиции медицины Марк пробует на себе, – поглядел вслед замдиректора.

Огромные ладони обхватили грудной отдел специалистки планового отдела, и Годунова оказалась на коленях Асеева. Участились сердечный ритм и дыхание. Почуяв женское таяние, Асеев коснулся уха мясистыми губами:

– Узнай больше про маску и таблицу!

Задание отрезвило Годунову, и она спрыгнула с колен.