– Ты давай, это… Повеселее… Уезжаю я через неделю. Помнишь?

Кира понуро кивнула, Алёна постучала ложкой по краю тарелки, требуя внимания:

– Не больно-то им поддавайся. Сережке сдачи давай, не жалей, а то совсем обнаглеет без меня. Слышь, чего говорю? Приезжать буду, проверять, как ты тут, с этими, не часто, может раз в две недели. Кир, может тебе на будущий год, после восьмилетки, тоже в Горький податься?

Кира неуверенно пожала плечами:

– Я в девятый класс хотела…

Алёна понимающе покачала головой:

– Ну да, ты же хорошо учишься, можно попробовать в институт поступить. Доедай пошустрее, скоро эти вернуться.

Полина Аркадьевна резко захлопнула книгу и подняла глаза к потолку: крики в квартире, расположенной этажом выше, не давали ей сосредоточиться на любимой Агате Кристи. Женщина встала с кресла, полная решимости подняться к соседям и устроить им нагоняй за скандал, а если потребуется, то и милицию вызвать.

Когда Полина вышла в подъезд, то услышала шорох на верхней лестничной площадке и, поднявшись на несколько ступеней, увидела Киру. Девочка тряслась крупной дрожью, стоя босыми ногами на холодном, бетонном полу, из одежды на ней была только короткая ситцевая ночнушка. Полина ошарашенно спросила:

– Что ты тут делаешь? Почему ты не дома?

Кира, ничего не ответив, ещё сильнее сжалась в углу от стыда перед соседкой.

Женщина всё поняла:

– Тебя отчим из дому выгнал? Ну, я ему устрою!

Кира испуганно замотала головой:

– Пожалуйста, не надо, только хуже будет… Он сейчас уснет, и мама меня позовет домой, а назавтра дядя Витя и не вспомнит ничего!

Полина шумно выдохнула, приходя в себя от услышанного, девчонка схватила её за руку и умоляюще прошептала:

– Не надо! Если вы придёте, он ещё больше озвереет, его тогда до утра не уторкаешь…

Полина с ужасом смотрела на несчастного, охваченного недетским страхом, ребёнка, а внутри клокотало от злости на этих извергов, способных выставить девчонку в продуваемый всеми ветрами подъезд. Каково ей тут стоять почти голой? Хорошо ещё то, что это она, женщина, вышла, а если бы мужчина? Да эта пигалица со стыда бы сгорела! Ну ладно, отчим, а мать-то о чём думает?

Женщина попыталась приобнять Киру, но та, вопреки ожиданию, не прильнула к ней, а, наоборот, отступила на цыпочках к стене, трогательно перебирая длинными ногами.

– Пошли ко мне, хоть чаем тебя напою… Чай будешь? С баранками или с вареньем? – Полина взяла Киру за руку и потянула за собой, та, наконец-то отлепившись от ледяной стены, послушно пошла за соседкой.

Пастушка с букетиком роз и ягненком на руках стояла на маленьком столике у стены, Полина Аркадьевна сказала, что такой столик называется "консоль". Кира осторожно провела пальчиком по прохладному, в тончайших трещинках, фарфору. Она сомневалась, стоит ли идти к соседке, тем более Аленка наговорила про неё всяких ужасов. Наверно, это неправда. Если бы это было правдой, то Полину Аркадьевну посадили бы в тюрьму.

Уютный свет торшера с оранжевым абажуром падал на альбом с фотографиями, который Кира держала на коленях. С пожелтевших фотографий на неё смотрели мужчины со строгими глазами и смешными усиками, волоокие дамы в старинных шляпках, похожих на пирожное. Полина Аркадьевна охотно поясняла каждое фото:

– Это мой дед, он был очень известным доктором в Москве. Вот мой отец, закончил юридический факультет Московского университета. Когда началась революция отцу было семнадцать лет, а маме исполнилось ровно десять. Посмотри, вот их свадебная фотография, 1925 год, к сожалению, родители умерли от испанки совсем молодыми, испанкой называли грипп. Меня воспитывала бабушка по отцовской линии. Вот её фото. Бабушка скончалась в конце войны, когда я уже училась в медицинском. Она очень боялась уйти раньше, ведь я бы тогда попала в детский дом. Узнаешь меня на этой карточке? Это я в ординатуре, ой, какое у меня серьёзное выражение лица! Кира, да ты засыпаешь!

Полина Аркадьевна пружинисто поднялась с дивана, чтобы убрать альбом на место. Она была чуть выше среднего роста, и той приятной полноты, которая свойственна идеально сложенным женщинам. Маленькие, изящные руки украшали золотые колечки, на одном из которых переливался овальный камень густого фиолетового цвета. Пышные, темно-каштановые волосы обрамляли тонкое, породистое лицо с едва заметными морщинками возле темно-серых, слегка подкрашенных тушью, глаз. Кира невольно залюбовалась ею: соседка по красоте и ухоженности была похожа на артистку. Заметив взгляд Полины Аркадьевны, девочка, смутилась и ткнула пальцем в пастушку:

– Так красиво! Почему сейчас такое не продают в магазинах?

Женщина укоризненно покачала головой:

– Во-первых, никогда не показывай пальцем, это выглядит неприятно. Во-вторых, красивые вещи делают и сейчас, человек не собака, не кошка, ему не всё равно на что смотреть, из чего есть, что носить, и слава Богу. Никогда не стесняйся желания иметь красивую добротную вещь, это не стыдно, это нормально. Почему не продают в магазинах? Запомни, всегда были, есть и будут вещи доступные немногим или вообще избранным.

Полина мысленно усмехнулась, вспомнив изумительный спальный гарнитур из карельской березы, который она видела в квартире известного писателя, автора книг о комсомольцах 20-х годов. Кире этого, она, конечно, не рассказала. Слишком рано говорить с ней о таких вещах. Женщина слегка приобняла девочку за плечи:

– Прости, Кирочка, я тебя совсем заболтала, может ещё чаю?

Кира вежливо отказалась. Её заждались дома. Прощаясь, она с тоской посмотрела на Полину, такую добрую и красивую, всё-таки напрасно Алёнка называла соседку старой ведьмой. Домой идти не хотелось…

Отец Полины Аркадьевны работал в наркомате иностранных дел под началом Чичерина. Она родилась в 1927 году, через год родители уехали в Женеву, оставив Полину с бабушкой, после убийства красного дипкурьера Нетте отец не стал рисковать маленьким ребенком. Через два года родители решили не возвращаться в СССР и сбежали в Аргентину. Лет десять назад Полина Аркадьевна узнала, что мать вскорости умерла, а отец завёл новую семью. Он начал жизнь с чистого листа, навсегда перечеркнув прошлое. Бабушку чудом не посадили, но она долгие годы спала вполглаза, ожидая ареста. В 14 лет Полина сожгла все фотографии родителей, она их ненавидела, считала предателями. Тогда в первый и последний раз бабушка её ударила, наотмашь, по лицу. В 70-е на блошином рынке Полина Аркадьевна купила чьи-то старые фото и, вставив их в фотоальбом, говорила всем, что это её родители. На полке стоял ещё один альбом, в котором были фотографии сына, но Полина не стала показывать их Кире. Сын… Её боль. Её мука.

Полина Аркадьевна подарила Кире шикарный альбом по искусству 18 века. Кира никогда не держала в руках такую книгу. Нет, не так! Она никогда не держала в руках такую роскошную вещь, как эта книга. Кира с благоговением провела пальцем по шелковистой, плотной бумаге. Как вкусно пахнет, а какие иллюстрации! Она будет растягивать удовольствие, читая по одной странице в день, в мельчайших деталях рассматривая репродукции и фотографии. Через неделю Кира, захлёбываясь слезами, призналась Полине, что брат изрисовал страницы химическим карандашом, а некоторые листы выдрал с корнем. Оказалось, что альбом Серёжке дал отчим, чтобы тот не мешал ему смотреть футбол.

Полина Аркадьевна приподняла подбородок плачущей девушки, и вместо утешения, жестко сказала:

– Запомни слово «моё», не научишься бороться, ничего не добьешься. Как ты выберешься из этих трущоб, если у тебя изо рта тащат? Прячь, чтобы не нашли, найдут, отберут – царапайся, кусайся, кричи, но своё верни. Тогда, может быть, кое-что и получишь от жизни. Кира, ты сейчас, как дом без окон и дверей, заходи и бери, что хочешь!

После этого разговора Полина Аркадьевна дала Кире книгу «Унесенные ветром». Девочку поразили слова Скарлетт: