«Трава зеленая, а небо синее…» Трава зеленая, а небо синее, Почти как шкура у льва. Душа в печали, а сердце в инее, Как моя голова. Не плачь, не надо, моя хорошая, — В мире мало огня: Никогда, родная, тебя не брошу я, Если ты не бросишь меня. С Марка Шагала краски не спросятся, Как с Шекспира судьба Макбет. Всюду какая-то разноголосица, Всюду скверный обед. Не желай ничего жениху окаянному — Ни хлеба и ни вина. Что ему трезвому, что ему пьяному — У Диогена бочка одна. В плену центонов не надо мучиться, Там одно – что душа, что плоть, — Гамлет и тот однажды научится Крысу шпагою заколоть. А Россия красна лишь диким величием, Птичьим шелестом, ловлей блох Да медвежьим косноязычием, Что послал нам славянский бог. «То ли климат излишне сух…» То ли климат излишне сух, То ли сук рубить недосуг — Вот и пьешь свой вишневый сок, Ожидая выстрел в висок. То ль идем не по той стерне, То ли плачем не в той стране — Пусть звенит в тумане струна, Полно кукситься, старина! Будет год, а может быть, век — Станет зверем вновь человек, И дракон о трех головах Уравняется с ним в правах. Два стихотворения Памяти отца, Евгения Ивановича 1 Лето, деревня. Отпуск идет к концу. Прихожу с женою и Ксюшей к отцу. Подкрашиваю оградку, сорную рву траву, Разгоняю ворон, галдящих шумно во рву. А Ксюха глядит на фотографию и шумно визжит: – Мама, а почему тут Сережа лежит?! 2 Хороша теперь жизнь в саду, Яблоки там висят, Пчелы порхают у всех на виду, И медом полнится сад. Но покрыта ржавчиной ножевой Пашня, высохшая совсем. И стоит отец мой еще живой Надо мной и над миром всем. «Папе Карло Коллоди земля по колено…» Папе Карло Коллоди земля по колено, Но сосновое вдруг нашлось полено, И тогда, улыбаясь картинно, Появился на свет Буратино. А еще раньше был плотник Иосиф, Который, полено на землю бросив, Раскаялся и удивился — И Христос на свет появился. Мой отец был плотником тоже, Он работал то нежно, то грубо, Но всегда хорошо – похоже, Все деревья ему родня. Знать бы лишь, из какого дуба Вытесал он меня. «Господь, ты меня услышь…» Господь, ты меня услышь — Секундой хотя б одной. Луной питается мышь, Луна питается мной. В этой страшной жаре, Где не можно дела вершить, В человеческой кожуре Даже ангел не смог бы жить. Дождь бы, что ли, пошел слепой — Я согласен с ливнем любым, Чтобы вновь остаться с тобой, Только зрячим, а не слепым. «Дай вещи имя – и заговорит…» Дай вещи имя – и заговорит Почти лукаво и почти навзрыд Про боль свою и про чужое счастье, Не требуя ни денег, ни участья. На то нам и даются имена, Чтобы измена чересчур нежна Была и для тебя, и для другого — Назойливого друга дорогого. Вот потому так радостно живем — Глотаем воздух, черный хлеб жуем. И, может, лишь одно коровье вымя Способно нам сказать про Божье имя. Мне сладко от парного молока, Я счастлив поглядеть на облака, Которые и круг измен не знают, И нам, таким плохим, не изменяют. «Парк, тихим солнышком согретый…» Парк, тихим солнышком согретый, Уставший от людских обид. Бомж, утомленный сигаретой И левой водкой, грустно спит. А рядом женщина с коляской И силуэты бывших жен, А ты опять веселой пляской Святого Витта поражен. Ты не увидишь святотатца, Но мысли слишком глубоки, Когда на голову садятся, То вороны, то голубки. ««Мне скучно, бес…»…» «Мне скучно, бес…» Мне тоже нынче скучно, Но к бесам не привык я обращаться. Уж лучше забрести вон в ту церквушку. Я, правда, слишком редко в ней бываю, Мне то друзья мешают, то подруги. Так вот, я забреду, поставлю свечку За упокой родителей моих И за здоровье и жены и дочки — Глядишь, и на душе повеселеет, Глядишь, и Бог обрадуется вдруг. Флоренский Павел как-то говорил, Он говорил: «Любой из нас – проект, С любовью созданный великим Богом, А как проект мы этот испохабим, Зависит лишь от каждого из нас…» Я думаю об этом и печалюсь. |
