— Братик! — прыжок с кровати на шею был ожидаем, и рей легко поймал ребенка. Она обвилась всеми четырьмя конечностями, звонко чмокнула в щеку и окатила волной чистого счастья. Нежить без зазрения совести слизнул эмоцию так, чтобы не навредить подопечной. Прикосновение теплой ауры любящего существа приносило ни с чем несравнимое удовольствие. Но приходилось сдерживаться, чтобы не впиться в нее.
— Чего не спишь, котенок?
— Тебя жду!
— Не надо меня ждать. Я могу слишком задержаться, ты же знаешь.
— Я точно знаю, когда ты придешь.
Он вздохнул. Вот как ее переубедишь? Она заявляет «я точно знаю», и ведь знает! Добивается своего. Он присел на край постели, усадил кхаэльскую кроху себе на колени и накрыл крыльями. Она тут же прильнула, тихонько уркнув горлом и уставившись на него изумрудно-зелеными глазищами.
— Иль, не надо так на меня прыгать, пожалуйста. Я бываю опасен, и ты это знаешь.
Она в ответ упрямо мотнула головой.
— Я привыкла.
Ну вот что ты с ней будешь делать?
— Почему папа не приходит?
— У него много важной работы.
— У тебя тоже много, но ты же приходишь.
— У нас разные дела. Я могу уделять тебе время, он — нет. Разве мама тебе не говорила?
— Говорила. Но я все равно скучаю…
— Он точно придет, как только вернется. Теперь ты спать будешь?
«…Я напомню».
— Ты обещал разрешить мне оседлать Мрака!
— Завтра — обязательно. Давай спи.
Этот невозможный ребенок не боится ничего. Ластится, купаясь в нестабильном фоне всегда голодной высшей нежити. Таскает за рукоятку отцовский меч, бряцая адамантовым лезвием по ступенькам, как будто так и надо. Могущественный разумный артефакт Смерти терпеливо сносит это таскательство и попытки до него докопаться. Теперь ей еще и Мрака подавай! Демонятину под видом лошади, которая любому постороннему руку по локоть откусит! Хорошо еще, что она Гончих не видела, а то… страшно подумать.
Но Кот велел воспитывать ее без страха. Учить, не запрещая. Преподавать уроки Воли, Веры, Желания. Вести. Направлять. Понадобится — жестко манирулировать и аккуратно ломать до получения нужного результата. Объяснить матери, что в процесс этой ковки вмешиваться не стоит.
Он хотел получить идеальный инструмент. И знал, что у Рейнана не дрогнет рука и не возникнет ненужной вредной жалости. Смертоносец вообще не знал, что это такое. Ни к себе, ни к другим.
А еще он четко понимал, что ему вручили ребенка специально, чтобы было ради кого не сходить с ума окончательно.
Девочка, наконец, задышала ровно. Он встал, уложил ее, накрыл одеялом и вышел. К Эскилю.
Из воспоминаний Леди Намирэ Даэррэх Ильмерран,
В девичестве Илленн эль Шиар-ад’Дин
Я родилась на Хэйве, в Кхаалете. Отец мой, Эль-Тару Кхайнериар эль Шиар-ад’Дин испокон веку правил этими землями. В молодости то было открыто, и престол его опирался на плечи Шестерых, которых впоследствии считала я братьями. Но вереница лет пролетает мимо кхаэлей, а люди отчего-то взяли себе за правило бояться того, что выше их понимания. Оттого Владыка скрылся с глаз людских, оттого Шестеро раз в три-четыре людских поколения исчезают, чтобы появиться вновь под иным именем. Оттого мороки и личины становятся верными нашими спутниками на долгие века, и лишь немногие видят настоящие наши лица. Кто мы есть, и откуда появились на благодатных просторах Хэйвы — то история для иного рассказа. Я же речь поведу о себе всего лишь — о неразумном детеныше, не знавшем, какая судьба ждет его.
Я была наивна и глупа. Не заботилась о будущем. Считала, что оно будет непоколебимо. Две жизни потребовалось мне, тугоумной, чтобы понять, что ошибалась. Но обо всем в свой черед.
В то далекое лето я каждый день просыпалась с чувством бесконечного восторга. От всего на свете: от жизни, которая только начиналась, от яркого солнца в небе и запаха меда с отцовой пасеки, от гудения пчел в тяжелых сладких соцветиях розовой калии и щебетания птиц в ветвях вековых деревьев. Мы в тот год жили не в Дарреи Лар, а в священном лесу, возле древних Колонн, где меж гигантских голубых елей и кедров резвились большие и малые духи, где без счета плодилось зверье. Хищники кхаэлей не трогают, держат за своих, и я могла без опаски лазать по чаще, рискуя разве что свалиться по своему же недосмотру в овраг или вывихнуть ногу об корягу. Ну, а в этом уж сама виновата, никто за косу в лес не тянул. Люди в этих местах отродясь не хаживали, так что и с ними встретиться мне не грозило. Уходила из дому я рано утром, возвращалась, когда небо на востоке уже темнело, грязная, как дикий мури[3]. Мама ворчала, но поделать со звероватым детенышем ничего не могла.
А еще тем летом у меня появился мой ифенху. На человеческом языке это означает «старший». Ифенху живут на Темной стороне Колеса, на Динтаре. Люди сочиняют истории про то, что Темные пьют человечью кровь и едят живых младенцев, но большинство из них сами же и не верят в эти байки.
Отец нашел его, когда в очередной раз ходил к Колоннам разговаривать с Великими духами. Ифенху выглядел так, будто только что вывалился из серьезной драки — в крови, грязи и пылище. Шипел, зло косился на всех и наотрез отказывался даться кому-то в руки, а у самого уже лицо волдырями пошло от солнца, настолько он был истощен. Отец просто-напросто дождался, пока ифенху свалится в обморок и только тогда отнес его домой, чтобы заняться лечением.
Все дети — существа страшно любопытные. А у меня, по словам отца любопытный нос очень часто перевешивал все остальное. Посему я, разумеется, напросилась помогать маме ухаживать за неожиданным гостем. Папа сказал, что он нам родич и будет учиться магическому мастерству. От всамделишного ифенху меня было и веником не прогнать. Я тише мыши сидела возле его постели, пообещав маме сразу же позвать ее, как только он проснется.
И, разумеется, с любопытством разглядывала.
Темный оказался совсем не страшным. Всего лишь угрюмый мужчина с молодым лицом и седыми волосами, в которых слабо проглядывали каштановые прядки. Так седеют только, если в жизни случается что-то очень страшное, о чем стараются не вспоминать. Он походил на нас и одновременно — на людей. Тоже когти, клыки и острые подвижные уши, но человеческого в нем было больше.
Едва я углядела первое слабое движение, как тотчас без раздумий ринулась к подопечному и запрыгнула на одеяло. Подопечный как-то странно квакнул, и застонал, когда я случайно проехалась лапкой по ребрам и животу, и уставился на меня мутноватыми желтыми как у дикого волка глазами.
— Привет, — мявкнула я, дружелюбнейше улыбнувшись во все клыки. Ифенху поморщился и дернул ушами. Слабые попытки меня спихнуть успехом не увенчались.
Красивый он был. Как мы. Только совсем бледный и какой-то замученный.
— Волчик, — сказала я первое, что в голову пришло. — Серенький волчик.
И только вознамерилась было ляпнуть еще что-то столь же глупое, как вошел папа.
— Илленн, — от его строгого голоса по спине у меня тотчас побежали мурашки. — Ты почему позволяешь себе прыгать на гостя, если он болен?
Я обиженно фыркнула, когда отец бесцеремонно сгреб меня за шиворот, на несколько мгновений подвесил в воздухе, а потом поставил на пол.
— Веди себя потише рядом с больным.
«Волчик» как-то булькающе вздохнул и попытался приподняться на локте. А я забилась под стол и предпочла наблюдать оттуда, то и дело сдувая с лица непослушные рыжие прядки. Я любила смотреть, как отец работает.
Вот он подошел поближе, почти неслышно ступая босыми ногами по теплым дубовым половицам, вот прошуршали полы его кафтана, когда он осторожно присел на край постели. От него пахло яблоками и медом, и разливались волны жара.
— Вы кто? — дернулся ифенху, плеснув во все стороны настороженностью. — И где я? — говорил он немного непонятно, с тягучим рыканьем, слова произносил вроде те же самые, но не так, как мы.
