Но уснуть в ту ночь я так и не смогла. Вертелась под одеялом, едва не сходя с ума от острой грызущей тоски, холодной, мертвящей. Не моей.

Дальше оставаться на месте было никак нельзя.

Я выбралась из-под одеяла и, обернувшись зверьком, поддела лапой дверь. В щель из коридора потянуло прохладой. Теперь главное — не попасться никому на глаза. Изо всех сил пожелав сделаться незаметной и втянув когти, я поползла до заветной двери. Вжималась в пол, готовая дернуть куда-нибудь за угол от любого подозрительного шума. Но все обошлось, замок оказался не заперт, и, прошмыгнув в чужую спальню, я задохнулась от увиденного в прозрачной темноте.

На широкой постели, свернувшись под одеялом в клубок, лежал брат. Не спал. Вздрагивал. И до ушей моих доносился тихий горестный скулеж, надежно спрятанный, как казалось Рею, ото всех.

Сдавленный, еле прорывающийся сквозь стиснутые зубы звук, то ли рык, то ли стон. Я приросла к полу, потеряв всякое разумение от накатывающей волнами боли. Не телесной, нет…

В тот далекий короткий миг я отчетливо знала и понимала, каково это — веками держать себя в волевых тисках холодного одиночества лишь потому, что ты можешь нечаянно убить кого-то родного, не сдержав силу и суть. Лишь потому, что однажды ты впустил в себя Смерть больше, чем следовало. Уже не совсем живой, но еще не нежить, застывший, застрявший. Обожающий нас. И боящийся нас же. Нашего страха.

Тогда мне впервые расхотелось быть ребенком.

Как можно бояться того, кто костьми ляжет и удавится, лишь бы защитить и уберечь от беды, которой может стать сам. Как можно бросить его в этом бесконечном кошмаре?

Рванув с места, я прыжком взлетела на кровать, просочилась под одеяло и прильнула теплым комком к груди. Вылизывала везде, где могла дотянуться. А он еще не слышал, не замечал меня, плавая в бреду, порожденном собственным страхом и отчаянием. Я пыталась дозваться, мысленно теребила его, вспоминая все ласковые слова и имена, какие только могла. И он, наконец, вздрогнул, сжал меня в объятиях, задышал ровнее. Я вдыхала его пряный запах — смесь корицы, имбиря и чего-то еще, присущего только его чешуе, кое-где покрывавшей руки и спину.

Три драгоценных жизни существовало для меня.

Отец, несокрушимый и вечный, как мир

Волк, мой первый настоящий друг.

И Рей, мой воздух и основа моего мира. Убери этот воздух, незаметный, привычный, повседневный — и останется скончаться от удушья.

Я отдавала замерзшему Смертоносцу все силы, какие могла…

— Иль, — просипел он, внезапно отстраняя меня и выталкивая из теплого гнезда. — Перестань, пожалуйста.

От неожиданности я села на хвост, растопырив лапы. В его зрачках постепенно угасал опасный серебристый огонек.

Страха на сей раз не было.

— Не делай так больше, хорошо? — Рей приподнялся на локте и оперся одним крылом о подушку. Заострившиеся скулы, спутанные волосы, крепко сцепленные зубы…

— Нет, я не уйду. Я упрямая, Рейю, и ты это знаешь.

Он вздохнул. Понял.

— Я могу тебя убить. Нечаянно. От голода.

Почему так дрожит твой голос, братик? Зачем ты себя мучаешь? Я выскользнула из кошачьего обличья, придвинулась и обхватила его руку своими лапками. Теплую руку.

— Ну и что? Ты охоться чаще и не будешь хотеть есть.

Чешуйки на запястье сухо щелкали под моими пальцами, окаменевшая ладонь обмякла. И еще чуть ближе.

Рей вымученно улыбнулся, а я окончательно подлезла под руку и взялась перебирать-вычесывать когтями мягкие волнистые пряди. Он заурчал, откинулся назад и прикрыл глаза, теперь светившиеся в темноте мягким золотом. Ему нравилось мое внимание.

А я отчетливо знала, что когда-нибудь… Слова слетели сами.

— Обнажи за меня меч.

Рей перестал дышать.

— Что? — спросил он, не шелохнувшись. Так и лежал на спине, раскинув мощные крылья.

А я нахально просила у него свадебного поединка.

— Ты со мной, а я с тобой, — заявила я, обнимая и тиская мага Смерти, как мягкую игрушку. — Разве мало?

Рей высвободился из моих рук и сел. Одеяло сползло, обнажив мощную грудину, впалый живот и узлы сухих мышц. Взгляд его стал непривычно острым.

— Во-первых, я нежить, маленькая, во…

— Ну и что? — прервала я его. — Ты же теплый и дышишь.

— Во-вторых, у тебя сговорено с Волком.

— А он согласится! — я не сомневалась — так и будет. И радовалась мысли, что оба родных мне мужчины будут рядом. — ведь вы же помиритесь, правда?

— В-третьих, ты не понимаешь, чего просишь. Не я тебе нужен.

Я удивленно смотрела на него. Радость от внезапно пришедшей идеи постепенно угасала.

Рейю ни слова не сказал больше. Притянул меня к себе и спрятал в крыльях — теплых, бархатистых, покрытых кое-где колючими мелкими чешуйками.

Моя Смерть.

[1] Дословно переводится как «Логово бастардов»

[2] Переводится как «Песчаное Гнездо»

[3] Мури — стадное животное, напоминающее земного листозавра, встречается как в диком, так и в одомашненном виде.

[4] Лирофанит — минерал, заменяющий стекло, гораздо более прочный и не пропускающий холода

[5] Амиран — именование ближайших помощников у кхаэльских правителей. Они исполняют обязанности как телохранителей, так и государственных деятелей. Каждый амиран носит в своем теле Камень Единения или Камень Искры, связывающий его с правителем. У князей, глав Кланов, амиранов всегда ровным счетом двенадцать, сами они считаются меж собой братьями и амиранами Владыки Света.

Ночь раскинула свой расшитый бисером шатер над Кхаалетом, равнодушный голубой Акрей и персиковая Силетла висели в небе двумя светильниками. Их свет казался незначительным и тусклым в сравнении с ровным желтоватым огнем, которым пылали в ночи Колонны, упираясь в небеса. Резвились мелкие Стихийные духи, перезвоном серебряных колокольцев рассыпая в воздухе смех. Гонял теплые летние ветра змей Юдар, собирал облака в тучи. Уставшая от дневного зноя земля нежилась под струями то там, то здесь проливающегося дождя. Спали ее мятежные дети, люди, кхаэли, даэйры, ирлерр, бросив суетные дела и на короткое время став абсолютно равными перед Матерью-Хэйвой. Утром дневные беды снова навалятся, разогнав призрачные стайки снов. Снова польется кровь на полях сражений…

Счастливым это время было только для меня, огражденной родительским вниманием и заботой в маленьком уютном мирке, за границы которого стараниями родных не проникали беды.

А на самом деле шла война. Война на уничтожение. По мнению людей, наш род не должен был существовать.

За несколько десятков лет до моего рождения народ кхаэлей постигла беда. «Паучий» Клан моего брата Мефитериона накрыло кровавое безумие — они сочли, что вправе превращать людей в пищу. Уверенные в своей безнаказанности, благородные Хизсар, живые боги, налетали на людские селения и вырезали их до последнего человека. Пили у еще живых людей кровь, глумились и пировали над мертвыми телами. А потом сжигали все дотла. И оставляли кладки коконов.

Общими усилиями безумие, подорвавшее Клан, удалось остановить и не дать ему перекинуться дальше. Но, к сожалению, потомство погибших Хизсар все еще отравляло жизнь крупным и мелким поселениям, и люди стали нас бояться. До сих пор не знаю, кто и по каким нотам так изящно разыграл падение и уничтожение рода, полностью ведавшего всей разведкой и безопасностью Кхаалета, и кто выбросил на просторы материка полностью обученные и подготовленные отряды бойцов, способных ловить и убивать кхаэлей, не обманываясь звериным обликом. Имелся у них и культ некой Единой Матери, ничего общего не имевшей с живой Матерью Хэйвой. Магию следует укрощать, вещали их проповедники, ибо она дика и опасна. Маги этого культа носили на загривках что-то вроде гвоздиков, загнанных прямо в позвоночник. Кто-то шел на это добровольно, кого-то вынуждали…

Итог всегда был один и тот же — чистая, ничем не замутненная ненависть к нам.